Мне приснился Афанасий Фет. В парке, где выгул собак разрешён. Он прогуливался между деревьев мрачнее тучи. «Это Фет» - сразу узнала я, хотя видела его давно и в чёрно-белом варианте. «Фет мрачнее тучи, не пошёл бы дождь…» - подумала я. Вдруг он направился ко мне. Остановился в трёх шагах.
- Если я предложу Вам стать моей супругой, Вы как? – спросил он робко и оглядываясь.
Хоть это и сон, я привыкла быть в таких вопросах правдивой, я ответила:
- Я предпочитаю других мужчин. Мужчин в шляпах.
Он потрогал прохладный воздух над своей головой, вздохнул:
- Если бы Вы знали, какая у меня необыкновенная душа… - Фет из мрачного превратился в прозрачного, а потом опять в мрачного – у меня закружилась голова.
- Пожалуй, я загляну в неё, - решилась я, всё равно в этом сне делать нечего, - Подойдите ближе!
Фет осторожно шагнул три раза и, зажмурившись, протянул мне мокрые губы.
С чего он решил, что так я загляну в душу? Это возможно только глаза в глаза.
- Бросьте! Не маленький! – сказала я сурово, - А ну разомкните сомкнуты негой взоры!
Афанасий печально повиновался.
Я знаю, что бывают глаза, в которые войти невозможно, они подобны закрытым дверям. Другие приоткрыты наполовину, настороженны и ненадёжны. А есть глаза нараспашку. Те, кто не знает, глядя в них, наталкивается у самой поверхности на нечто вибрирующее, иногда оно светиться и искриться как маленькая рыбка, и они говорят: «У этого человека живая душа». – но это не то, это просто его чувства или эмоции. Для того, что бы найти душу, нужно уйти глубоко внутрь, глубоко-глубоко, спуститься вниз на самое дно. Там безмолвие. И там, там такое мягкое, необыкновенно спокойное и счастливое – это Она.
Афанасий Фет долго сопротивлялся. Пришлось отбросить Афанасия Фета и оставить только взгляд. Я прищурилась, как взломщик перед сейфом. Неужели все поэты такие неприступные? «Ловись-ловись, рыбка, большая и маленькая…» - мысленно приговаривала я, опускаясь всё глубже и глубже.
Спустя несколько минут я радостно выдохнула:
- Хороший Вы мой! У Вас необыкновенная душа. Я согласна.
Афанасий заволновался, заулыбался как ребёнок, быстро-быстро заморгал – видимо с непривычки, не каждый день тебя взламывают. Только из глаз уходила та глубина.
- Останься, - ласково сказала я и взяла его ладони.
Фет ещё раз моргнул, но глубина осталась.
Мы стали прогуливаться по узким дорожкам. Наверное, от волнения и от страха, что я передумаю, Афанасий задавал множество вопросов:
- А где мы поженимся?
- У моря. Будем запускать воздушных змеев. С именами наших будущих детей.
- А сколько у нас будет детей?
- Двенадцать.
- Так много?
- Я думаю, на футбольную команду хватит.
- У нас будут гости?
- Ну конечно, столько гостей, сколько поместится на берегу. Мы будем пить компоты из сухофруктов.
- Мне бы водочки… - погрустнел Фет.
- Вы мне это бросьте!
- Брошу, - тут же согласился Фет, - А где мы будем жить?
- В городе с тремя колокольнями и одной маленькой речкой. В городе, где неба будет больше земли. Вы будете писать стихи, а я картины. Вы будете читать мне свои стихи, а я показывать Вам картины. На том и сойдёмся…
- Здорово! – обрадовался Фет, - А что мы будем есть?
- Всё что вкусное, конечно.
- А пить?
- А пить то, что полезно, - назидательно произнесла я, строго на него глянув.
Так мы долго разговаривали и гуляли по парку, где выгул собак разрешён. И на самом деле, собак понабежало – тьма тьмущая. Они заполняли мой сон, вытесняя Афанасия Фета. Он сам вдруг залаял, как сумасшедший и поскакал на небо. Махал оттуда большими белыми ладонями. Хорошо, что я не успела в нём разочароваться, я любила его.

Долго сейчас шла я под холодным дождём до дома, между двух блестящих рельс. Стала мокрой, как бобр. Очень заболеть хотела. Я думала – пусть лучше организм страдает, чем Я. Конечно, можно было бы с разбегу удариться головой обо что-нибудь твёрдое, но мне не шестнадцать лет, чтоб таким способом перешибать боль сердечную.
Лес вокруг устрашающе шипел, тёмный, мокрый, и на фоне этого шипения все песни про любовь, закаченные в плеер, приобретали трагически-угрожающий характер. Но не поворачивать же было обратно? Нет.
А потом из фонарей повалил снег. И унёс моё замёрзшее тело к дому.
Чёрные дыры окон встретили меня, как пустые глазницы любимой собаки. Хоть сам вой.
И тишина. Двенадцать недель молчит за стеною сосед. Молчит холодильник. Только дождь и паровозы вдалеке гудят, и где-нибудь большой самолёт задевает крылом колокольню. Тишина червяка под землёй не сравнится с моей.
Я даже слышу, как растут мои волосы.
Тишина тихо дышит в мой телефон. Конечно, ведь он промок насквозь так же, как я. Теперь в нём живёт ледяной первомайский дождь.
Да, это он убил мой дом, пока меня не было.