Большая очень, но толковая статья "о национальной гордости молдаван". Оказывается, я неплохо знаю историю своего народа. Рекомендуется читать "на досуге".

Логика «великих объединений» всегда одна и та же: жили мы в маленьких коммуналках, и было у нас много мелкого начальства, а теперь будем жить в большой коммуналке, и будет у нас одно большое начальство и много мелкого. Помните Иона Крянгэ – «Мош Ион Роата и Объединение»? «До сих пор мы, мужики, каждый порознь тащили свой камешек, а теперь мы же, мужики, должны скалу на плечи взвалить. И вы, боярин, велели нам тащить камень, но сами плеча не подставили!». И боярину пришлось отшучиваться от «непонятливого» мош Иона, не понимающего национальных интересов…

В XVIII веке революционерам казалось: достаточно прогнать королей, и будет счастье человечества. Даже Марат тогда говорил, что «несколько своевременно отрубленных голов» будет достаточно. Потом, правда, отрубленных (не фигурально, а в самом прямом смысле) голов оказалось несколько сотен тысяч, если не миллионов (считать было некому), а рая земного всё-таки не вышло. Но что романтикам чужие головы, когда свои кружатся от мечтаний? Дальше была следующая иллюзия, и снова в том же стиле: достаточно прогнать царя, помещиков и буржуев, и будет лафа. Опять оказалось недостаточно. Опять заиграла прежняя шарманка: достаточно отделиться, и… Опять не то? Достаточно объединиться, и…

Мы – отсталая страна. Наше преимущество в том, что мы можем учиться на чужих ошибках. Это сказано уже много раз. Так давайте посмотрим: кто объединялся до нас, и что они с этого имели?

В 1859-1870 гг. объединилась Италия. Революции в Парме, Модене, Тоскане напоминали шумный карнавал: в одночасье изгнан герцог, толпа народа ликует на площади, украшенной цветами, восторженные новые подданные приветствуют пьемонтского (отныне – итальянского) короля. В 1860 году Гарибальди высадился на Сицилии всего с тысячей горячих голов. Эта легендарная «тысяча» росла с каждым шагом по земле Юга. Крестьяне прогоняли помещиков, солдаты, посланные против гарибальдийцев, переходили на их сторону. Надоевшие всем Бурбоны бежали из Неаполя. И снова – торжественная встреча освободителей, цветы, горячие объятия и всё, что у нас называется mare alai. Но вот отгремели залпы ружей и шампанского, пришла пора устраиваться в новой жизни. И сразу всё стало каким-то серым.

До объединения в Италии было шесть монархических дворов со своими полными наборами министерств и прочих чиновников. В единой стране – только один двор. И, конечно, пьемонтский: король предпочитал тех, кто служил ему и раньше. На что ему перебежчики, которые сдали своих прежних владык? Чтобы они и его при случае сдали? (Нотабене для наших унионистов: почему вы думаете, что в правительстве Великой Румынии найдётся место и для вас?). Многие, слишком многие бывшие сатрапы остались не у дел. А вместе с ними – тысячи людей, которые вокруг них кормились, прислуживали им, управляли их имениями, отпускали им грехи, защищали их интересы в суде и в печати. В отсталой стране (в Южной Италии так же, как и в Молдове) такие кланы – не нарушение закона, а самый реальный закон, хотя и неписаный: близость к власти, к могущественному патрону кормит лучше, чем собственность, которой в таких странах вообще мало кто владеет. Средний класс Юга жил за счёт того, что обслуживал реальных хозяев королевства. В единой Италии ему пришлось голодать.

Но и единому государству надо было как-то управлять Югом. Натыкать на любое мало-мальски тёплое место чиновников из Пьемонта – этого было мало. Нужен был союз с реальными хозяевами положения. И такой союз сложился: промышленная буржуазия Севера плюс помещики Юга. Именно они стали подлинными хозяевами либеральной Италии, именно их интересы выражал режим 1860-1922 годов. А для рабочих Севера и для крестьян Юга это значило только одно: был у тебя один хозяин – никуда он не делся, да ещё и второго получи. И куда более сильную, чем прежде, власть. Она проследит, чтобы ты был смирен. Совсем по испанской поговорке: «Ты, которому невмоготу, подвези-ка и меня!».

Вот такая безрадостная картина вышла, когда пришли счета за цветы и шампанское. Объединительные настроения схлынули, поднялась волна сепаратизма. В Сицилии крестьяне, ещё недавно приветствовавшие Гарибальди, начали браться за вилы и ружья во имя бывшего короля. Но теперь им пришлось иметь дело не с опереточной армией Бурбонов, а со всей мощью единого государства. Движение было утоплено в крови. Но не угасло. Мафия, возникшая вначале как антибурбонская организация, превратилась в сепаратистскую, а затем и просто в преступную, уже без романтически-революционного флёра. Затем появляются крестьянские отряды для борьбы с помещиками – «боевые группы», «фаши ди комбаттименто». Потом их имя принимают фашисты…

* * *

Земля, где мы с вами живём, – уникальное место в истории. Это перекрёсток, продуваемый всеми ветрами, пограничье миров. На юге – Эллада и Балканы, а за их спиной – Передняя Азия, колыбель мировой цивилизации. На севере – Россия, цивилизация совсем иного склада. На западе – Европа. На востоке – «степной коридор», узкая полоса между лесостепью и морем. Любые орды кочевников, которых выбрасывала из своих бездонных недр Азия, втягивались в этот коридор, как в воронку. А на самом выходе из него, как раз там, где степному коню нет пути дальше, – Молдова. Небывало заманчивый кусок земли, с рудными горами и единственной по своему плодородию почвой. Здесь сходятся четыре мира, и сходятся чаще всего не за стаканом кипучего молдавского вина, а в жестоких схватках. Здесь дуют ветры, которые ломают любые дубы. Чтобы здесь выжить, надо знать, когда лучше пригнуться, когда – выпрямиться. Надо быть тростником, а не дубом. Кто это понял – тот выжил и пустил в молдавскую землю корни. А кто не понял – тот в эту землю лёг или ушёл так же поспешно, как и пришёл.

Потому-то молдаване – не воинственный народ, иначе мы их сейчас видели бы только в музее. Вместе с гуннами, готами и прочими племенами, когда-то прославленными и могучими, а ныне почти забытыми.

Военная хитрость молдаван заключается в том, что воевать не стоит. Во всяком случае – воевать за что попало. Когда надо, они – стойкие бойцы, но лишь при одном условии: если чувствуют, что воюют за свой кровный интерес. Превратить их в безгласное пушечное мясо очень трудно. Это плохо? А чем, собственно?

Эта земля, как когда-то Греция, «покоряет своих покорителей». Не силой покоряет, а щедростью, гостеприимством, отсутствием враждебности. И практическим здравым смыслом людей, понимающих свои интересы. Не «вековые чаяния», а подлинные жизненные интересы. И эти люди умеют получить своё вопреки кому и чему угодно. Потому-то они и живы.

* * *

Бесшумною толпой кочуют влахи по всей Восточной Европе. Как и предки всех нынешних европейцев – одних раньше, других позже. Они не оставляют археологических следов: их изделия и керамика неотличимы от тех, которыми пользовались соседи. И везде их занятия одни и те же: пастухи, металлурги… и колдуны. Есть даже авторитетная теория о том, что и русские волхвы – это волохи (одно лишь сходство названий чего-то стоит). История ничего не упоминает о том, когда влахи были крещены. Ещё в XIV веке их христианство было довольно непрочным, так что преемник Богдана Основателя, господарь Лацку (1365-1374) мог серьёзно думать о переходе в католичество (может быть, даже и перешёл). Зато именно на склонах Карпат даже в XII-XIII веках всё ещё стоят идолы.

* * *

Время Александра Доброго (1400-1432) – самое счастливое в истории средневековой Молдовы. Этот господарь был умелым торговцем, мудрым администратором и судьёй, зато соблазна войны он избегал. Только в 1429-1430 гг. он совершил два победоносных похода против валашского господаря, натравливавшего на Молдову турок, но это были скорее акции возмездия или превентивные операции. Во всяком случае, лавры завоевателя не кружили голову старому господарю.

Выше прочих своих заслуг Александр Добрый ценил церкви, которые основал. Так он и изображён на фресках – с очами горе, с моделью храма в руках. Впрочем, основал он не только православные церкви, не только монастыри (в том числе Бистрица и Молдовица), но и католический храм в Байе – специально для католического епископа. Сверх того, он признал армянского епископа в своей столице, дал убежище чешским гуситам, преследуемым на родине. Одним словом, был набожен, но веротерпим.

Умирая 1 января 1432 года, Александр оставил сыновьям богатую и мирную страну. Сыновья, однако, пустили его наследство на ветер. Следующие 25 лет – это эпоха феодальной войны в Молдове. Как и у гето-даков, ни в Молдове, ни в Валахии не было никакого строгого порядка престолонаследия: все члены правящего рода имели равные права на трон. Победитель легко находил оправдание любому перевороту. Это ещё раз показывает, как мало тут заботились о порядке в гражданской власти. За 25 лет власть сменилась 11 раз. За это время Молдова потеряла Покутье, вновь отданное Польше, и Килию, которую занял венгерский гарнизон. И в этот самый момент султан Мехмед Завоеватель потребовал от разорённой страны дани.

Решение боярской рады звучит как вопль души: «Много подумали меж собою о утеснение и погибение земли нашей, щож с усих сторон имаем, а наибулше от турков… и просят у нас даны две тысячи угорских злат… а боронитися нам никак… Того диле радили есмы уси посполу подняти собе неволю, как мочи имеем, и похилити соби голову тому поганству». Так Молдова стала данником турок.

Теперь, когда беда стучалась в двери, молдаване показали, на что они способны, когда надо. На трон вступил Штефан III (1457-1504) – единственный в молдавской истории великий полководец. В любом учебнике истории можно прочесть о его славных победах – над турками, поляками, венграми. Но долго ли могла маленькая страна сопротивляться в одиночку? Победами своими Штефан смог воспользоваться лишь для того, чтобы заключить с Турцией почётный мир: с признанием вассальной зависимости, с уплатой дани (уже 11 тысяч золотых), с уступкой обоих морских портов, но при этом Молдова была признана незавоёванной страной. Турция даже обязалась защищать её территориальную целостность и не допускать, чтобы мусульмане селились в стране или строили там мечети. В тех условиях это был самый выгодный мир, на который можно было рассчитывать.

Штефан Великий был первым и последним господарем, успешно защищавшим Молдову силой оружия. После него стало худо. Все попытки других господарей (Петра Рареша, Иоанна Храброго, Михая Храброго) освободить страну таким путём приводили к одному: военному поражению, страшному погрому, увеличению дани. С XVI века политическая история Молдовы – это цепь правителей, грозных только для своих подданных. Престол они добывали в Стамбуле в нещадной конкурентной борьбе. Побеждал тот, кто обещал султану больше уступок, а его визирям давал больше взяток. Так, знаменитый Александру Лэпушняну получил трон, пообещав, что перенесёт столицу из укреплённого горного гнезда Сучавы в открытые для любого нападения Яссы. В сущности, господарь отдал себя и всех своих преемников в заложники туркам. Зато стране он запомнился как кровавый тиран, каким его описал К.Негруцци.

Но Лэпушняну был хотя бы энергичным и умелым правителем. А большинство господарей того и следующего века были просто откупщиками, выколачивавшими из народа то, что им пришлось потратить в Стамбуле. В те годы и родилась поговорка: Schimbarea domnilor – bucuria nebunilor (Смена господарей – радость безумцев).

Не буду утомлять читателя рассказом о том, что происходило в это время в Валахии и Трансильвании. Валахия прошла тот же путь, что и Молдова, опережая её на 50-100 лет: роль Штефана Великого здесь сыграл Мирча Старый (1386-1418). А Трансильвания с XI века просто была венгерской, и влашская знать быстро смешалась с венграми. Хотя влахи составляли большинство населения, только венгры (включая секуев) и немцы-колонисты имели политические права. В этой стране впервые записано слово «român» – в значении «крепостной». А крепостничество в Венгрии было злее, чем где бы то ни было.

Постепенно страна всё больше увязала в зависимости от султана. Последним молдаванином на молдавском троне, в сущности, был Дмитрий Кантемир. Вокруг его имени много легенд: то из него делают героя-освободителя, то изменника, чуть было не сдавшего страну «русским оккупантам». На самом деле он не был ни тем, ни другим. Просто русские войска всё равно вошли бы в Молдову, а Кантемир, оказавшийся между молотом и наковальней, лавировал, как мог. Сделал ставку на Петра I, который показался ему более сильным, и проиграл.

После этого откупщиков-бояр сменили на троне откупщики-греки (фанариоты), которым – за редкими исключениями, вроде Константина Маврокордата, – интересы страны были и вовсе чужды. Целых сто лет, по выражению К.Негруцци, «страну доили эти арендаторы». Государственным языком стал греческий, войско было заменено албанскими наёмниками. Продажность и алчность правителей не имела предела. Боярство перестало отражать интересы страны, потому что боярский чин мог иметь лишь тот, кто служил этой пришлой шайке. При каждой внешней угрозе боярство пыталось спасти свои привилегии, встав на сторону более сильного. Боярские партии различались лишь по тому, на какую иностранную державу – Турцию, Австрию или Россию – они ориентировались. А народу оставалось одно: платить всем, платить за всё, платить по чужим счетам.

Такое вот получилось государство: всего полтораста лет независимости. Всего несколько правителей, при которых страна действительно процветала. А затем государство превратилось в чуждую силу, которая для народа была хуже любых оккупантов. Какие особые чувства можно было испытывать к такому государству?

отредактировано: 11-02-2005 12:50 - Martin Riggs