Смерть.

Сегодня я видел смерть. Не монументальную фигуру в черном - смерть простую и обыденную, малозаметную для окружающих. Мерзкое дождливое утро в конце выматывающей рабочей недели в середине изнурительного месяца: на остановке притормозил мятый драндулет, лязгнул металлическими костями и, судорожно дернувшись, заглох. Я сел рядом с водителем, и груда железа, секунд 30 поскрежетав стартером, рывком тронулась.

Сдачи не оказалось. Ехать было далеко - к концу пути наскребется. Передачи то не включались, то отказывались выключаться, словно авто хотело еще немного задержаться в нынешнем состоянии, не усугублять износа. Водила - мятый, немытый, всклокоченный человечек, похожий на преждевременно состарившегося гнома (возраст 45-70), нервно дергал рычагом, поминутно протирал потеющее лобовое стекло, "ловя" все выбоины и проезжая заказанные остановки.

Железо не хотело ехать, у него просто не осталось сил ехать. Оно грохотало, хромая на ямах, выло от боли на третьей передаче (шестерня повреждена, готов поспорить), рычало крыльчаткой пропеллера обогревателя, заглушая и вой коробки передач, и просьбы остановить там-то. Оно клацало не вовремя включающимся сигналом поворота, скрипело рессорами, стучало всеми дверцами, шипело и булькало закипевшим вконце концов радиатором. Оно агонизировало, еле ползя по телу суетливого города. Маленький шофер затравленно озирался, выискивая свободное место для большого железного тела, бессильно бормотал что-то в самые трудные моменты, затем остановился и хнычущим голосом попросил прощения за вынужденную остановку - нужно было долить в радиатор воды. Пока он мучительно дергал заклинивший капот, я смог украдкой рассмотреть его лицо опоясанное крупными, глубокими морщинами, словно глобус параллелями. Свалявшиеся в паклю волосы, пот бессильной усталости и краска стыда под загаром человека, проводящего большую часть дня на улице независимо от времени суток.

Я вышел на своей остановке, не поблагодарив его - бессмысленно оказывать сиюминутную поддержку тому, что подошло к своему естественному пределу. Возможно, завтра я снова увижу его, мертвого водителя за рулем мертвого автобуса, двух умерших незаметно для всех, в том числе и для себя: маленького Сизифа, катящего свое колесо, и большого железного зверя, несущего в себе своего Сизифа. Больше я к ним не сяду - одного урока вполне достаточно. Я запомню: смерть наступает, когда из человека вытекает последняя капля жизни.

Жизнь.

В детстве на тошнотный вопрос "кемстанешь" я старался отвечать именно то, что хочет услышать от меня очередной самодовольный интервьюер. Угадывал, как правило, безошибочно: летчиком, военнным, моряком, врачом - кем только не представляли меня в будущем, им, в силу анизотропности времени, уже недоступном, мои родственники и их друзья. Были в этом ряду даже такие экзотические профессии, как священник и президент. И лишь посвященные знали о моей тайне: с младых ногтей я хотел стать шофером.

Даже космонавтика не прельщала, да и мода на нее пошла на убыль. Мне, конечно, было смутно жаль, что я не увижу Землю с орбиты и не почувствую свое тело невесомым, но, глядя на то, как мучаются бедолаги во время ритуала подготовки к космическому полету, я испытывал нечто, что позже научился передавать короткой фразой "Ну его нахуй".

Я хотел водить автомобиль. Я не мыслил себя без возможности управлять этим сложным механизмом, ухаживать за ним, лечить его, когда он болен, и кормить, когда голоден. Гладить его теплый от солнца полированный бок, укрываться от дождя в его уютной утробе, смотреть на чередующиеся пейзажи его глазами, наматывая сотню за сотней, и вечером, засыпая после многочасового переезда, испытывать теплое ощущение присутствия - ОН рядом.

Теперь, когда я рассказываю об этом людям, которым еще есть до меня дело (числом их, кажется, больше одного, что весьма странно - видимо с меня можно поиметь что-то еще, кроме денег), мне задают вопрос, почему же я не попытался стать профессиональным водителем. Еще пару лет назад я что-то неуверенно бормотал о деньгах, престиже и пр. Сейчас я точно знаю, что вырвал себе таким образом кусок свободы. Кусок дикого звериного восторга ощущать это большое железное тело продолжением своего, играть его мускулатурой, не давая ей расслабиться, но и не напрягая сверх меры, аккуратно вписывать его в тесные ему габариты окраинных улиц, лавировать по проспекту среди таких же железных зверей, стискивать зубы от напряжения на крутых подьемах, облегченно вздыхать, переходя на нейтраль на затяжных спусках, а, влетев в ямку, болезненно морщиться - ножку ушиб! Левую. Заднюю.

И ты, человечество, всерьез считаешь, что это безумие вервольфа я променяю на мизерную зарплату, геморрой, радикулит и язву желудка? Ну его, повторюсь, нахуй: все вышеперчисленное я с легкостью заработаю на поприще графического дизайна.

Заводи, поехали...