- Странное дело, - бормотал себе под нос Коготь, когда Марк неслышно вошел на кухню, да так и остался стоять в проеме двери, - странное дело, дружочек, насколько много ты потерял картинок из своей собственной жизни.

Марк молчал. Стоило бы, конечно, издать какой-нибудь звук: покашлять там, или нарочито громко сказать: "Коготь, где тут у тебя вилки?", или просто подойти широким шагом к стоящему у окна другу и постучать пальцем по спине. Не моглось. Просто не моглось, и чем дольше Марк стоял в этом проеме, тем глупее казались все вышеперечисленные методы открыть себя.
Коготь в последнее время часто разговаривал с собой, это помогало ему чувствовать реальность происходящего и запоминать картинки. Звук собственного голоса впечатывал эти картинки в его мозг, - возможно, срабатывал синдром лекций из старого доброго студенчества. Коготь-неопытный-юноша никогда не спал на лентах.

- Странное дело, - продолжал бормотать Коготь, - для меня до сих пор каждый из пройденных и сданных студенческих предметов звучит разными голосами. И это при том, что зрительная память всегда была для меня более важной и доступной, - губы Когтя искривились в усмешке. - Странное, странное дело. Запоминай, Андрей, запоминай картинки. Ты совсем мало их помнишь, фройнде. Практически по пальцам можно пересчитать их, запомненные.
Коготь медленно отвернулся от окна и Марк, инстинктивно отпрянувший, ощутил укол стыда.

- Коготь...
- Мастер, привет. Не смущайся так, ты же далеко не маленький мальчик, а если бы я боялся подслушивания, я закрыл бы дверь, поверь мне. У тебя есть немного времени? я бы с удовольствием выпил с тобой чаю, только естественно, не того сладкого и слабого, который ты любишь. Вечно ты пьешь всякое дерьмо... - Коготь чиркнул спичкой, набрал в чайник воды, поставил на огонь, посмотрел Марку в глаза. - Ты знаешь, мне... мне не то чтобы не очень хорошо... я, можно сказать, алкаю великих открытий, - глаза Когтя ехидно сверкнули, голос обрел силу и позерство.
Мастер придвинул табурет, сел, с любопытством глянул на друга, стараясь выглядеть небрежно, взял валяющуюся на столе ручку, стал зарисовывать белые пятна на сигаретной пачке.
- Я жажду открытий, Мастер! - театрально воскликнул Коготь, махнув рукой вверх. - До чего же красиво звучит! О чем ты думаешь сейчас, минхерц, уж прости за прослюнявленный вопрос?
Марк хмыкнул, и как будто камень свалился у него с плеч: Коготь был совсем не страшен сейчас. За него было сейчас не страшно.
- Я думаю, что Коготь сейчас неискренний, и что ему это нужно. Так совпадают его потребности и возможности, и я рад за него... - Мастер взглянул на друга лукавыми чертиками своих глаз.
- Ты прав, минхерц, - заулыбался Коготь, - ты прав. Правда, ты так и не сказал мне, есть ли у тебя время, вроде бы ты собирался идти гулять с Маргари по этим чудесным зловонным микрорайонным прудам а-ля натюрель?
- О, нет, - подыграл ему Марк, - никакие зловонные пруды, даже а-ля натюрель, не сравнятся со стаканом чая из рук моего доброго друга, даже несмотря на то, что чай будет полное дерьмо, крепкий и горький...

Друзья понимающе поулыбались друг другу, а потом Коготь сказал, разливая кипяток по стаканам:
- Марк, я систематически забываю куски из своей жизни. Поэтому пока я еще подвержен сегодня сентиментальному настроению, будь добр, поспрашивай меня о чем-нибудь, что могло бы быть тебе интересно. Я попробую вспомнить и рассказать.

Кипяток обволакивал внутренности граненых стаканов. Коготь наклонял чайник медленно, вода текла тонкой струйкой, и верхняя часть стекла успевала покрываться капельками пара. Мастер наблюдал за этой картиной, слушал за окном детские голоса и к нему приходило четкое ощущение: он ничего не хочет спрашивать сейчас у Когтя. После разрывания в одиночку всех подробностей и деталей жизни Андрея, после мучительного любопытства, догадок, домыслов и представлений, сейчас ему не хотелось знать никакой правды. Ему хотелось пить чай, пусть даже и крепкий, перебрасываться с другом словами, как пинг-понговым шариком, вытащить его на прогулку с Маргари, жадно дышать мартовским воздухом, и не думать, не думать о том, что теперь ты будешь знать, как сломали твоего друга. Теперь ты будешь знать. Навсегда.