«Метания»
‘
больным сказаться, не пойти…
все встречи отменяя разом.
так чувства борются и разум
на перекрещенье пути.
‘
на перепутье выбор явен.
скажи, я сделаюсь рекой
я так безудержно влеком
твоими руслами, что я бы
‘
и захоти, не смог бы встать
подобно озеру, утихнуть.
сама возможность больше прихоть
гадать из сотни, или ста
‘
процентов, выбранный процент
суть одинаков в общем весе.
живу лишь чувствуя что вместе
и разливаюсь между сцен
‘
тобой закатанных, подобно
штанам, по щиколотку. жмут
любые рамки, точно жгут.
Процент перелагая в дроби.
‘
одна, вторая, не число,
не половина - просто список
я был рекой, но видно высох,
разДроблен стрелками часов.
’


Однотемная, составленная из разрозненных образов калька с сумбура моих эмоций"
'
Сколько времени мы потеряли (ещё потеряем!)
Правдопевцем не стал, а они - от меня матерями.
А они, отменяя меня, всё сильней матерели,
Эти грустные девочки, точно билет лотерейный,
Зажимавшие крепко в ладошке, сплетённый узлом,
Мой язык, в перерывах… которым я, чаще назло,
чем нуждою заставленный, рифмы на землю роняя,
заплетался в признаниях, точно играл на рояле,
не умея играть, инструмент беспрестанно терзая.
Раз за разом валю самый сложный на свете экзамен.
‘


«Лампочка в 40W - ни то, ни сё"
"300 знаков с пробелами"
'
я обанкрочен, начисто, только вдохом,
выдох - уже превышенье лимита «жить».
знаешь, выстраивать домики так, на лжи,
не интересно, а если серьёзно - по**й.
впрочем, прости, не сдержался. сегодня мат,
как и экспромт, отраженье попытки выжить,
верх лицемерия, ты понимаешь, ты же -
точно такая же лампочка в сорок ватт.
‘

“До краёв"
'
Бурая жидкость (не кофе, а ядерный чай)
в горле полощется. Мысли на грани абсурда.
Нежность моя иммигрирует бегло отсюда.
Нежность моя, оголтелая, шарит в лучах
и не находит ни места гнездовья, ни птиц,
точно таких же, быть может, уже оперённых.
Нежность моя, переросшая хлопок пелёнок,
учится падать, уставшая грохаться ниц.
‘


«Вещи_и сны"
'
Я лежу на спине и таращусь на каменный пол,
полагая, что он обязательно женского рода,
непременно иного, чем я, неприкаянный лодырь,
подпирающий камень, в плену набегающих волн,
‘
истерии и паники, страха, схождений с ума,
захождений на кухню, возврата на прежнее место,
возложения тела, признания паники веским
аргументом для паники. В ворохе старых бумаг,
‘
битой до’крови истины, вкупе с дешёвыми вином,
укрывающим соль без того не простого вопроса:
мы действительно те, за кого за кого мы себя выдаём
(или дети жестокие?), ловко прикинувшись взрослыми?
‘
Я лежу на спине, подпирая спиной потолок,
на себе испытав многотонность давления пола.
так сложилось, поверьте, я лёгок, покуда я полон,
уподобленный многим, я сам для себя эталон.
‘



***
'
больше честности. ты, растворяясь во мне,
пропускаешь один за другим апперкоты.
больше честности, милая, с теми, кто смел,
больше честности с теми, откуда и кто ты
знает точно, кому не приходится лгать,
для кого недомолвка страшнее обмана.
больше честности, милая. больно и мало
тихих омутов, боль заглушающих. гладь
застоялой воды не способна на чудо.
‘
может я,ослеплённый, гляжу без прищура,
как ложится светило на кромку воды,
и от этого мало что вижу поодаль.
поступай же, как знаешь, как будет угодно,
будь самою собой - золотой поводырь.
‘


«Дожди и зной"
'
Дожди и зной как будто заодно.
За окнами не весть что, ветер кружит
не листьев прах, а каменную стружку,
гоняя в вихре, вспарывая дно
'
зонто'в послушных, вызванных некстати.
о, как бы я, укрытый под зонтом
калеченым, полезным быть за то,
что лишь стою, хотел бы Ей. И сватьей
'
назвал бы тот природный катаклизм,
что заставляет прятаться под крыши,
тех женщин, что, происходя из бывших,
не станут боле нынешними. Вниз
'
свой взгляд стремящими и льнущими к руке
едва ль знакомой, стиснувшей, как саблю,
эфес зонта. И, чуть смущаясь, сами
за спину прячущими купленный букет.
‘


«Письма к римскому другу (с)»
I-е
‘
Жить в городе, с которым Вы на «ты»,
Наверно, счастье. Я не понимаю
Ни вас, ни город, древний, как латынь,
Ни вас, ни город, жёлтою эмалью
‘
Мерцающий на глади мутных рек,
Каналов, луж, утихнувших фонтанов.
Не понимаю. В высшей мере странным
Мне видится желание стареть,
‘
Как этот город вечный. Милый друг,
Сменяйте вашу зрелость вновь на юность.
Вам никогда, увы, не переплюнуть
Арены Колизея рваный круг.
‘
Мой милый друг, оставьте ваш предел,
Спешите в гости (гостю будем рады!)
Любезный друг, чего, скажите, ради
Томиться вам? Рассказы о вреде
‘
Морских прогулок в это время года —
Типичный вздор, распутица дорог…
Езжайте смело, к чёрту докторов!
Поверьте, вам предписана свобода.
‘


«упрямо»
'
о, если б знать природу тишины,
её производить, подобно звуку
тягучему, последним из живых
не страшно стать! Обыденную муку
'
терпеть страшнее, слыша ерунду,
судачить зло и говорить худое
за спинами, прикрывши рот ладонью,
едва объекты в сторону уйдут
'
и скроются из глаз, не видя в том
опасности быть кем-то осуждённым.
в привычку нам, «мудрейшим и учёным»,
менять на смех напутствующий тон.
'
о, если б знать природу тишины
и сердцем всем к ней бешено стремиться,
своих пророков пропитые лица
откроют нам, уставшим от иных.
'
мне хочется, и я упрямо верю
в присутствие чего-то, что уже
телесно, как наполненный фужер,
но молчаливо так же, как и время.
‘


«Задолбало» (Аллегория)
‘
Хоть броситься за стёкла, разбивая
Калёный воздух, душно, мо’чи нет.
Асфальт поплыл и больше почернел,
До крови перетянутый трамвайным
‘
Упругим рельсом. В Аннушке нужды
Как не было, так нет. Теряю разум,
И голова, как мячик, раз за разом
Летит о землю, ухая с пустым
‘
Ведерным звуком, мнётся, мнёт траву,
её от камня слабо отличая.
Я так устал стучатся, что, отчаясь,
Свою же мысль опасливо краду,
‘
Споткнувшись о которую, за тенью
Которой не сумевший разглядеть
В стене стеклянной скорбный свой удел
Быть пасынком земного тяготенья.
‘



(шутливое)
Запоздалое предостережение «Алисе»
по следам:
koukurme, wowa1, and_shadow, tissa_princess, fsergey,
и наверное кого то ещё ((:
'
Да кто из нас не без греха?
Уж поднят камень, камень брошен.
Уменье видеться хорошей
Ценней, чем пышные меха.
‘
Ценнее золота уменье
Казаться милой всем и вся.
Поэт, по сути же, босяк,
Душепродавец, ойкумены
‘
Безвольный раб. Остерегись,
Дитя прекрасное Алиса.
Под утро пьяным завалиться
(Помятым, как осенний лист),
‘
Поесть, попить и в стол писа’ть
Ему сподручнее, всё это…
Любить беспутного поэта —
Что плюнуть в очи небесам.
‘
Вернётся всё уже с лихвой.
Вы так юны, вы так невинны…
Поэтом поднятой на вилы
Быть всяко хуже, чем для войн
‘
Стать веским поводом, Алиса.
Не верьте радужным словам.
Слова — ничто, слова — обман.
Молю, вглядитесь в эти лица…
‘
И станет ясно: ваш удел —
Готовка, стирка, вечерами
Разбор каракуль. На черта вам
Мозолить руки и худеть,
‘
Когда все школьные подруги
Сплошь на Сейшельских островах?
А вам ещё колоть дрова,
Покуда пишет милый трутень.
‘
К чему я это всё веду,
Меня вы спросите, быть может,
Опасность чуя жоп… Ой! Кожей,
Я заклинаю, как в бреду:
‘
Ещё опомниться не поздно,
Ещё не поздно повернуть,
Умом (не сердцем!) выбрать путь,
Шотландский замок, а не хостел.
‘


«Мы»
шутливый стилизованный экспромт
'
Был ликом светел и бровью чёрен
В те времена, почти Печорин.
Я жил спокойно, без прикрас,
Ходил в кино, водил знакомства,
Волос не чесаные космы
Не стриг. Cтреноженный пегас
Мой ум пытливый будоражил.
Влюблялся в барышень и в каждой
Умел увидеть кроткий нрав,
Талантов буйное кипенье,
Невинность в помыслах с купели
До дней тогдашних (был не прав).
'
Она ж росла среди картин,
Цветов в больших садовых вазах,
Любима папенькой. Экстазам
Не предаваясь. Был один,
Но этот, больше так, для виду
(Порой вишнёвое повидло
Хранцузким словом конфитюр
Он звал, отхлёбывая чаю).
Уж был назначен день венчанья,
Но сорвалось - такой этюд.
'
А годы шли, мы повзрослели,
Сошлись друг с дружкою, и вот —
Уже какой? четвёртый год!? —
Один другого ждёт в постели.
'
Она по-прежнему красива,
Я сдал слегка (за кирасира
Уж не сойду), не та спина
(Но что на зеркало пенять…)
'
Она по-прежнему мила,
Я стал степеннее, быть может,
Скучнее чуть. Великий боже,
Прими как есть и по делам,
Суди меня не слишком строго —
Я грешен, что ни говори.
Но дай возможность повторить —
Я б жизнь прошёл по тем же тропам
‘

«мастурбация сердца»
'
Сердце бы стиснуть в ладонях и крепко держать,
Точно ушиб, или заново вскрытую рану.
Легче не станет, но факт соучастия странным
Образом глушит агонию. Крови ж не жаль.
‘


«завтра 26-е»
'
Завтра, пресса китайски жёлтая
будет до ночи кричать, нашёптывать:
- Слышали, слышали, эти двое,
Бросились в волны с перил моста,
Утром стрелялись, губами сталь
В золото мяли, на скором поезде
За горизонт укатили, съехали.
Право, живём то не ради смеха.
‘

«Макро марко»
'
заломлен край…так кровь остановить
сложней решиться, нежели надрезать
руки излом, расплёскивая трезвость,
живущую в одной из половин
'
увядшей длани. боли не боясь
(поскольку тайна острого железа
пять тысяч лет не тайна), бесполезность
холодной стали, бросившейся в пляс,
'
по точке пульса - верная примета:
нам жить ещё, и, что скорей всего,
изрядно жить, не слушаясь сего,
второй руке послушного, предмета.
'
заломлен край. что сделалось, о чём
мне пожалеть и отвратиться, дабы
руки излом, запачканный и слабый,
мне ангел бинтовал бы, а не чёрт.’
‘
***
'
жадно. советуют меньше пить.
больше любить, а я уже кончил.
сердце — фарфоровый колокольчик,
по-гумилёвски беспечно, спит,
крутится, вертится, что-то снится.
силюсь запомнить тревожный сон —
вспышку ль, размахом в сто тысяч солнц?
солнечный зайчик ли в тонких спицах
велосипеда?…
‘

Письма римскому другу» (с)
II-е письмо Приезжай
‘
Приезжай ко мне заново, снова, опять приезжай,
Как и в прошлый… (которого, видимо, не было вовсе).
Скоро лету конец, скоро бурыми пятнами осень
Нас разложит в траве, точно спелых плодов урожай.
‘
Приезжай ко мне снова, я жду, как не ждал никогда,
Никого в этой жизни, а, может быть, даже и в прошлой.
помнишь, ржавое облако сгинуло в буковой роще,
Разрыдавшись по-бабски, стремясь поскорее отдать
‘
Припасённую влагу. Завидую чувствам таким,
Позволяющим выскоблить сердце от гари и тины.
Приезжай, откупорь, как бутылку, сними карантины,
Отведи все войска мановением лёгкой руки.
‘
Приезжай, если сможешь, я буду так преданно ждать,
Как собака бесцепная ждать обязательно буду,
Не вставая с могилы до собственной смерти, покуда
не отпустишь грехи, или новым не станешь когда.
‘

«Война»
(лёгкие формы)
'
Вся сущность требует войны.
Не на живот, на грудь и плечи,
На подголовье. Ставшим легче,
Чем в лёгких спрятавшийся дым,
Мне хочется разрывов пуль,
Ранений, криков, боли, чада,
Врагов поверженных молчанья
И неизбежной смерти. Пусть,
Всё будет так, никак иначе,
Пусть будет так (один конец).
Кто на щите, кто на коне,
Один ликует, третий плачет,
Второй…, а впрочем, спит второй.
Так я в бреду, бреду порой,
Убитый, оттого и мрачен.
И прорицаю: быть войне,
Быть катастрофе. Сердце, в клочья
Тобой разорванное, хочет
Всей правды страшной, без подмен,
Без выяснений мест и чисел,
Меж нами вызревших причин.
Сколь долго мира не ищи,
Ты от рождения зачислен
В особый полк, а значит, быть
Войне, разгромам и парадам.
Знай, я не сдамся. Будешь рада
Хвальбам ликующей толпы.
‘

«Женщина с маленьким ртом».
'
Белая англосаксонская женщина курит и пьёт,
и непременно в ущерб ужину из трёх блюд,
прогулкам с собакой, пасьянсу, игре на рояле,
разбору счетов, посещений модистки (она не
помнит и трети того, что не чувствует плоть),
забывая то зонт, то перчатки на кресле трамвая,
забывая о том, с кем сегодня проснулась и с кем
просыпалась вчера, не оставив и шанса тоске,
не оставив малейшего шанса другим. Восковая
её выразительность больше сродни немоте,
нежели форме предмета, улыбка гравюрно старинна,
но едва различима, подобно пятну стеарина
на дубовом столе, украшающем ветхий отель.
«украшающем» — факт безналичия той красоты,
что сама по себе не приемлет других украшений.
некрасивая женщина с длинною белою шеей
перестала стесняться своих пубертатных седин.
’
«Т»
'
Двадцать четвёртого августа - день рыбака,
потому что такого количества влаги не выпало за’ год.
кто-то мокнет, попавший под дождь, у елагинских пагод,
кто-то мокнет от слёз, экономя по капле, пока-
-пле себя выжимая на белый платок,
огрубевший от соли уже, но бездонный зато.
'
выжимая по капле слова, надрывая гортань,
что от выпитых слёз потеряла способность глотать
свежий воздух, столь нужный для чтения тихих молитв,
для того, чтоб сказать: «У неё ничего не болит…»
‘

"Гжель"
'
Шеей, расписанною под гжель,
Не то, чтобы хвастает, но не прячет.
Так, чтобы каждый прохожий, зрячий,
В тысяче виденных за день шей
Эту запомнил. Войдя домой,
В ванную комнату первым делом,
К зеркалу: я ли белее белого?
Что если…. Впрочем, и что с того?
'
Ночь. Захолустье в душе и комнате.
Тени засосами метят стены.
Спать одному или спать не с теми —
Суть равноценно. И те кто, вспомнили
Шею, расписанную под гжель,
Будут, особенно этой ночью,
Ждать возвращения блудной дочери,
Подзадержавшейся у мужей.
‘



Адресовано пришельцам, которые, под впечатлением от Петербурга, пишут восторженные стиши, при этом, то углубляясь в супрематизм, то, напротив, в барочную витиеватость, коих бросает из одной крайности в другую - либо в Петербург Достоевского, с засранными дворами-колодцами, бомжами-интеллигентами, серым небом, хмурыми рожами, либо в Град Петров…
'
Питер это «что-то»
'
Для того, чтобы, что-то писать, нужно что-то читать.
Для того, чтобы что-то описывать, мало всмотреться
В эти серые камни на площади. Каменность сердца
подтверждает дорог першпективных прямая черта,
'
На которой не можно, наверно, ни жить, ни любить,
Как нельзя полюбить расстоянье в отрыве от дома.
Здесь любой обитатель, по сути, в заложниках, донор
Здесь любой из пришельцев, рискнувших остаться людьми.
'
Чехардою дворов пересохших, подобных колодцам,
Растекается срезанный скальпелем города жир.
Если долго живешь, то, скорее, ты все-таки жив,
Нежели мёртв, и уже не боишься шипом уколоться
'
Петропавловским. Ждёшь и уже никуда не спешишь.
Ни Дворцовый пятак, ни ростральных горелок, ни крыш —
Ничего из того, что так любит заезжий фотограф,
ты давно не встречал, но уже не способен отторгнуть.
‘

«Банальности»
'
Уже эстетство броситься на нож,
От ощущенья собственной пропажи.
«Вы заигрались, верно», кто-то скажет
И поспешит покинуть мякоть лож.
И будет прав. Дуэль клинка и фетра
Рождает столь банальнейший финал,
Что, право, тошно, будто от вина,
В пустой желудок плюхнутого. Это
Не для меня, но точно про меня.
И, как ни грустно, точно мимо цели.
Так, если хлеба вдоволь меньше ценят
Краюху хлеба, алча поменять
На тот же нож, мерцающий в лучах,
На что угодно в этой душной комнате.
Забавно видеть то, как чувства комкают,
Не научившись чувствовать подчас.
‘
***
'
смотрю в глаза и вижу осень,
любить — люблю, но не прошу…
кольцо на пальце – парашют,
раскрытый вовремя, но оземь
устало грохнувшись, лежу,
смотрю в глаза пустые неба.
И, кажется, что небо слепо,
Что небо — детской ножки слепок,
Что я и сам себе кажусь.
‘

«Опустошение"
'
октябрь, первый полдень октября,
ничем не примечательный, как будто,
и вечер обещает быть, и утро,
ничем не примечательнее дня.
ничем не примечательней меня,
повисшего на нервах, как на жилах,
пусть кажется, что лопнут от нажима
малейшего и, струнами звеня,
обмякшими, опустятся поодаль,
как шторы подоконной бахрома.
а сил уже, не то, чтоб дохромать,
не доползти, чтоб окунуться в воду,
не стало. летаргического сна,
осенней комы, вследствие которых
мой хрупкий мир от прочего оторван,
спокойнее не чувствовать, не знать.
но в том беда, что мой непрочный мир
трещит по швам, заваливаясь набок,
я ж в октябре, беспомощный и слабый,
не отличаю шпаги от рапир.
‘

«осенние деликатесы»
'
Который день осваиваю осень,
Бесплодный дол, сырую целину.
Целуй меня, неистово целуй
До желваков, до выбеленных дёсен
'
Пустого неба. Время ноября -
Ещё не повод прятаться по норам,
Забывшись сном, тревожным, где (в котором),
до мелочей заученный, обряд
'
всё так же мил. Как истинный гурман
не устоит пред чарами цикуты,
так в ноябре лукавство поцелуя
губительно, но сладостно губам.
'
Немым укором вымокшей золе -
Движенья губ и лёгкости касаний.
Нам жить сто лет с такими небесами,
любить сто лет, не требуя взамен…
‘

***
'
и свет полнит пространство и не в счёт
любой каприз мох долготерпений,
чернильный след на выточенных перьях
и без того измаявший зрачок
выкручивает, давит, сушит, колет
и хочется закрыться, уберечь
от всех и вся, бесхитростную речь
не мозгу подчиненную, но воле.
‘

Неприятный стиш»
'
А глаза, подгнившими черешнями,
Сквозь затылок пялятся назад
(череп, как расколотый казан).
Мир, который виден в этой трещине,
Чётче и понятней прочих слов,
Словосочетаний, предложений.
Я гляжу на мир без искажений,
Не деля на пошлость или зло,
На добро, на искренность, избитость
Истины (до бурых синяков).
Я гляжу не вскользь, но глубоко
В сердце мира (все-таки, не клитор).
Болен мир, и мне всего больней
От того, что я ему не лекарь.
Ноют тяжелеющие веки
Светом изувеченных калек.
‘

Письма римскому другу» (стиш III)
'
У нас всё так же, льют дожди
Корова сдохла этим летом
И к кассам очередь билетным.
(Я выездной) Царит вождизм.
'
Уже не тот, что в старь, но всё же
Царит и всё тут, хоть бы хны…
А впрочем, не пристало ныть,
Сподручней отдаваться лёжа.
'
Народу люб такой пошиб,
Не для души, так хоть для тела.
(Коль алый цвет милей чем белый,
Спасибо что не Чан Кайши.)
'
Но, будет жаловаться. Сырость,
(как жажду гнуться), с молоком
Грудным впитали. Нам знаком
Подход, когда аркан на вырост.
'
У нас всё так же, льют дожди.
Артрит саднит как сбитый локоть
О, где ты, молодость и лёгкость
Неоценимая. Должник
'
И я, и ты, дражайший Плиний.
Все мы, у прошлого в плену.
Пишу тебе, а бег минут
(Суть перекрестье чёрных линий)
'
Внушает страх, похлеще тех
Что возбуждают резервиста.
Стареем друг, и бег неистов
Часов, в пыли библиотек.
'
Что мы проводим, тщетно пряча
За стопкой книг пергамент лба.
Что нам за дело, Ганнибал,
Наполеон ли, муж ли, мальчик
'
Взойдёт на трон, когда для нас
Важней политик мягкость пледа.
Остался тот же, или, следом
Другой, чеканящий анфас
'
На медной плашке, (нумизмату
К великой радости) себя,
Пришёл на смену. чья семья
Нас поведёт вперед, обратно.
‘
***
'
О, не просите, я вам запрещаю.
о, не просите, я вас не прощу.
за глаз лукавых, пламенных прищур,
за то что слёзы ваши беспощадны.
'
вам нет прощенья, более того,
вам нет презренья. я не отрекаюсь
от ваших глаз, скрывающих лукавость,
от ваших слёз, горячих как огонь.