Девушка в зазеркалье танцует на крошеве стекла, а я здесь – собираю его. У нее ноги в крови, ей не больно, а у меня окровавленные руки, но тоже не больно. Девушка в зазеркалье тянет ко мне руки, девушка улыбается мне, она не одинока, а у меня друзей не осталось, а у меня телефон – молчит. А ночью снится замечательный сон, такой нереалистичный, что я заранее знаю, что вот-вот проснусь. Наблюдаю утром, как он одевает лыжи, как почти грациозно катится к горке, как падает, тоже безумно прелестненько...На горочке...Куда теперь девать 3 кило битого стекла и фарфора?
И после каждого выдоха мне не хочется вдыхать, кто придумал рефлексы?
А я болею, а я помню все...И люблю их всех, всех четверых — и не разлюблю.Все это накапливается, все остается в памяти.

— Каре-зеленые глаза десятиклассника, склонившегося над маленькой девочкой, никогда не поверила бы, что это я...Разбирательства у директора, долгий разговор с просьбами о прощении, подкосившиеся ноги и бесцветный мир, когда я узнала, что его больше нет...

— Плачущая девочка на моих руках, покрасневшие серебристо-серые глаза,. пение на подоконнике, и утром — вопрос, где сахар. Да, я почти забыла, что она любит чай с сахаром.А еще — петь с закрытыми глазами, ликер и тяжелую неритмичную музыку.

— Мальчишка, которого я видела только один раз, только на фотографии, пьяняще – радостное лето, укус шершня, как звезды считала, когда поссорились, как мирились, как напилась, когда он предложил остаться друзьями, как пыталась стать ему хорошей подругой, 18 «люблю» смс-кой, как бросила, как раскаивалась, потому что слова «разлюбить» для меня не существует. Поздно.

— Зеленоглазое чудо в моей постели.8 декабря, тихий голос за спиной: «мне бы такие оценки по инглишу...», репетиции, гляделки на день рождения, легкий поцелуй в щеку, за руку — до дома, концерт, на котором я пела только для него, почти не понимая смысла песенки на немецком, как особенно нежно он целовал меня в тот день, кино, переплетение рук, лестничный пролет, месяц — почти без сна. Яд в руках — и тяжелый разговор о вере и о том, что это все — мое наказание, что это — испытание. Говорил так, будто старше и мудрее, а когда расплакалась — сел рядом, погладил по голове, такой близкий,. но все еще бегущий вдаль. И слова «я связан с церковью», тяжело упавшие вниз, на пол.

Кончилось все так, как я это и видела, как у Вивальди. Сильный снегопад, звездчатые танцуют перед глазами. Я понимаю, что сейчас упаду в обморок от всей этой круговерти. Много вопросов, и почти на все — четкие, обдуманные ответы. И дальнейший разговор я никогда больше не забуду. «Ни жизнь, ни вера». Уже наверно и не живу. Это сложно теперь так назвать. Вера? Да, я верю. За свои ошибки я расплачиваюсь как за преступления.