Сегодня ездили на могилу к Козерогу. 65 км. от Днепропетровска. Автобус Богдан. Каждый, кто желал, отнести к могиле Саши часть своей симпатии, сочувствия, страдания из-за него, сделал свое подношение.

Я ошибалась, когда думала, что у него не было выбора. Как мне казалось еще год назад, он просил о помощи, в чем то нуждался, в чем то, чего у него не было. В голове был образ человека, висящего на краю обрыва, который однажды разжал пальцы. Которому никто не помог.
Как оказалось, он шел постепенно к тому, что он сделал. Мир, как узкое, деревянное сабо, которое стерло ноги в кровь, и он постепенно его снимал, готовил все к тому чтобы выйти из жизни. Не его выдавили как пасту из тюбика, он сам снимал кандалы жизни.
На поминках в доме родителей, все его друзья, которые знали его хорошо, а не так как, я (поверхностно, но с исключительной симпатией, потому, что такой он был), о нем говорили, что он никогда ничего не сделал плохого и ничего плохого никогда не сказал. Этот мир был не для него. Слишком грубый, слишком злой.

Я верю им.

Это, как я знаю были не те люди, которые бы стали врать на поминках своего друга, глядя в глаза его матери, только потому, что о мертвых плохо не говорят. Все присутсвующие знали, что его друзья знали Сашу лучше, чем его родные.
Я могу сказать от себя, что у него были очень грустные и очень добрые глаза. Добрые нечеловечески.
Я смотрела на груду снега, земли, крест, я не могла поверить, что он там, подо всем этим. Его просто больше нет.
Я была в первый раз на могиле человека, которого я знала еще совсем недавно. Видела как он смотрит, говорит, выражает свои чувства.
Мне кажется, сейчас, что я могла бы больше его любить, лучше знать его. Внести вклад радости в жизнь живого. Может быть сегодня не было столько вкладов страданий, его совершенно замерзших друзей.

Я не знаю при каких условиях могло бы быть иначе.
Но я хочу знать, что нужно сделать, чтобы мир перестал быть тесным, сдирающим кожу, сабо.