1.
кто-то под новый год работает, кто-то разрывается между птичкой в духовке и незаправленным салатиком. кто-то ходит по улицам и улыбается, как дурак, но не может остановиться, потому что ощущение праздника закрадывается под кожу вместе с запахом мандаринов, которые нынче отовсюду виднеются в сумках и пакетах сограждан. кто-то в надежде уберечь нервы от полуторачасовых магазинных очередей предаётся мизантропии и ведёт себя с подчёркнутой какобычностью и какнивчёмнебывалостью. а некоторые на старости лет решили заболеть ветрянкой. на что прочие тут же отреагировали массовым походом с целью морально поддержать опятневших и пошатнуть эпидемиологическую ситуацию в стране. и если с моральной поддержкой у нас всё получилось отлично, то вот разжигатели эпидемии из нас получились никчёмные: как выяснилось на месте, всем участникам мероприятия в разное время детства уже доводилось гордо вышагивать среди одноклассников или ясельных одногруппников с марганцово-пятнистой, зелёнистой или йодистой мордахой.
а вас в детстве оголяли до нижнего белья, ставили на табуретку и тыкали в вас ваткой, намотанной на спичку и пропитанной живительными античесоточными зельями?
2.
по дороге к месту сбора упомянутой выше делегации, в метро видела занимательного дядьку. дядька сидел наискосок в самом хвосте следующего вагона, а я - в самом начале предыдущего. он всё говорил и говорил, уставившись в окно, как будто бы на женщину, что сидела в соседнем, моём вагоне напротив меня. типичный такой пятидесятилетний отечественный дядька в тяжёлой куртке и шофёрской кепке. вот только общался почему-то то ли со стеклом, то ли с отражением в нём, то ли с упомянутой выше дамой. общался порывисто, торопливо и очень искренне. то задумываясь, то смеясь. и ведь странное дело, глаза у него были совершенно адекватными. уставшие и добрые. вполне себе трезвые сознательные глаза. и никакой вам гарнитуры из уха (да и какие мобильные диалоги в метро). на Лиговском проспекте дядька вышел, и ещё несколько остановок после этого люди в его вагоне, дама в моём и я то и дело смотрели на оставшееся после него свободное место, пока его не занял другой пассажир. он ни с кем не разговаривал и никому не смеялся. ни стеклу, ни отражению, ни даме. наверное, поэтому его, так же, как и я, никто не запомнил.
3.
я люблю воровать книги. время от времени. только не из книжных магазинов, не из библиотек и уж тем более не из шкафов своих знакомых. возможно, вы спросите, каким же тогда образом. допустим, вы где-то проездом. допустим, в вашей съёмной комнате стоит мебель, какую обычно выкидывают, увозят на дачу или оставляют в таких вот, как ваша, комнатах. и вот среди этой мебели имеется шкаф со стеклянными дверцами. за дверцами шкафа - всё то, что не успели выкинуть, поленились вывезти надачу и оставили в такой комнате, как ваша, только потому что красть это нормальный человек не станет. то есть, это вполне могут быть несколько стопок журнала "наука и жизнь" год этак за семьдесят шестой. или расцарапанные отсыревшие пластинки. или школьные учебники по ботанике, естествознанию, зоологии и природе родного края. с одной стороны, кому оно надо? а с другой стороны, никогда не знаешь наперёд, что тебе может понадобиться. так вот однажды я увезла с собой Акутагаву. не потому что питаю слабость к японской прозе, а потому что книга как-то сама собой легла сначала в ладонь, а потом в рюкзак.
сегодня, возвращаясь домой после описанного выше флэшмоба, нашла в метро книгу. книга лежала на стуле. стул был привинчен к полу. то есть, если бы это была скамейка, то можно было бы предположить, что книгу оставила какая-нибудь рассеянная девица в длинном шарфе и с тоскою Бродского в глазах. но это был самый настоящий, привинченный к полу служебный стул, на котором, по-видимому, каждый день сидит какой-нибудь служебный человек и наверняка в форме. очевидно, в тот момент служебный человек отошёл по какой-то надобности, а книгу оставил. намереваясь вернуться и дочитать. вот только вряд ли у него с последним что-то выйдет, потому что книгу я забрала. Исидор Шток. Пьесы. я мало читаю, и, признаться, до сегодняшнего вечера понятия не имела, кто такой Исидор Шток. всю дорогу домой я читала "туман над заливом", про первую зиму войны в Мурманске. похоже на "моего бедного Марата"(но эту пьесу я не читала, а смотрела, и кто её написал, увы, не знаю). книга очень приятно пахнет старой, но чистой тканью. я совершенно точно понимаю: о чём бы ни были эти пьесы, вряд ли я смогу от них отказаться. вышло так же, как с Акутагавой.
бывает так, что вещи, о существовании которых сейчас ещё не подозреваешь, станут тем, к чему время от времени будешь возвращаться всю жизнь. и не потому что они уникальны, сверхъестественны или особенно ценны. просто внутри зарождается чувство отвественности к ним.
в самом деле, было бы глупо украсть книгу, которая тебе не понравится. всё-таки не библиотека
да, я понимаю, брать чужое нехорошо и мне ещё воздастся. но если это единственный способ, которым разумное-доброе-вечное может до меня достучаться, то прошу меня извинить, если в один прекрасный день вы поймёте, что у вас стащили книгу

звуки леса: ничего не вою
состояние: позитивно, хоть и сонно