отправляем нашу заразу носатую работать на зимник, я общаюсь с Заказчиком по условиям работы, по требованиям. И всё такое знакомое. И так хочется снова туда. На зимник. Хочется быть там.
Вспоминаю, как была свидетелем события, которое потом будет хоть маленьким, но историческим: а именно при мне уходил первый бензовоз с первой нефтью с месторождения. Мы его открывали, мы его начинали обустраивать. И это никогда не забудется. Не забудется маленький вагончик двух настоящих суровых нефтяников, которые и пробурили первую скважину, и их "атомный" чай, заваренный прямо в чашке, такой горький, но такой вкусный.
Помню крик начальника промысла, который увидел что в путевом листе указан мазут (водитель на месторождение вез мазут, а обратно должен был везти эту самую первую нефть), а не нефть. Вижу, как начальник промысла распаляется, нефть закачивается, а он орет, что если б знал, что в путевке нет нефти, то вообще бы не стал его заливать. Он орет, парень водитель растерян. И тут на первый план выхожу я и говорю что надо сделать, что всё было по правилам и чтоб никто к бензовозчику не придрался. Крик прекратился - всё стало хорошо.
На улице - 30, а мороза не чувствуется, потому что постоянно чем-то заняты, не до холода. Помню, как сломались два экскаватора и на погрузке остались всего два. Ждем, когда подойдет еще один. А его всё нет и нет, погрузка почти остановилась, вереница машин в карьере. Механики на лежат на моторах, ремонтируют, периодически бегая в столовую попить горячего чая, согреться и снова в карьер, к машине. А мы каждые 20 минут подходим к краю карьера и смотрим, как там у них дела. Помню крик водителя: "Отойдите от экскаватора, генерал увидит - назначит главным механиком, вообще отсюда не уедем".
Помню красивую природу, практически не тронутую еще деятельностью человека. Белый-белый снег, который к марту стал черно-желтым от грунта, щебня и песка, завозимых на месторождение.
Тоска.
Хотя, сейчас там всё не так. Потому что нас там нет.