Мешком бухнулась оземь женщина-мешок.
Складировать разочарованья было ей не по силам
Пух свой выбрасывал щупленький тополек
Это был такой странный протест топорам и пилам.

Сказали бараны и овцы: «Еб твою мать!
Волкам не сдадимся живыми, мы лучше съедим друг-дружку»
А ночь на бульварах ходила метлой махать
И складывать найденные медяки спящей надежды в кружку.

Струились сумерки, кто-то снял фильмы «наоборот».
Но аэроплан не попал в кадр. Исчезла свастика.
Адольф Шилькгрубер намазывал бутерброд.
Ему не под силу была живопись и схоластика.

Адель мыла окна, она растворялась в них.
У ней за плечами было небо и 40 лет жизни
Разлилось мыло, она не видит – последний штрих,
В последнем капризе жизни не стать ей еще капризней.

С карниза за ней наблюдает любимый кот,
Если он думал, то он подумал следующее:
«Хозяйка внизу, на этаж выше есть бутерброд».
Но так подумал не кот, а солнце,
Само в себе каждое утро слепнущее.