Утром, подъехав, я остановился не вплотную к дому Беллы, а чуть поодаль, чтобы мистер Свон, отъезжая, не наткнулся на серебристый Вольво. И прислушался. Конечно, неправильно было вслушиваться в чужие разговоры, но я хотел знать о ней все, что только можно было узнать. И не имея возможности читать мысли, я пользовался любым способом, чтобы хоть что-то узнать.
— Насчет субботы… — голос Чарли заглушался льющейся из крана водой.
— Да, папа? — а это Белла. Только голос у нее как-то тусклый.
— По-прежнему собираешься в Сиэтл?
— Пока не передумала, — я явно услышал, как она сделала паузу, прежде чем ответить. Но, видимо, ее отец не заметил заминки.
— Ты точно не успеешь на танцы?
— Пап, я не танцую!
— Неужели никто не пригласил? – я усмехнулся про себя. Зная способность Беллы подворачивать ноги на прямом участке дороги, танцы не были самой лучшей затеей.
— На весенние танцы девушки приглашают парней.
— Да? — у обоих Свонов была одна неплохая черта, упрощающая им жизнь в одном доме – они спокойно мгновенно переключались с бурного обсуждения на молчание, будто ничего не было.
Спустя некоторое время патрульная машина Чарли отъехала и двинулась в противоположную от меня сторону. Я тут же вдавил в пол педаль газа и лихо вырулил на подъездную дорожку. А спустя мгновение из дома вышла Белла.
Мне не надо было даже видеть ее, чтобы чувствовать, как воздух уплотняется. Я ждал, пока она подойдет, и не дышал. Хотелось, чтобы первый запах, который я вдохну сегодня, был ее запах.
Хлопнула дверь, я обернулся и, осторожно улыбнувшись, чтобы не напугать ее оскалом, тихо произнес, вкладывая в голос всю нежность, накопленную за ночь без нее:
- Доброе утро. Как дела? – я бегал глазами по ее лицу. Она казалась уставшей. Не выспалась, видимо. Но это не портило ее. Это все так же была моя Белла.
- Хорошо, спасибо. – Она поуютнее устроилась в кресле, пряча нос в воротнике куртки.
- Ты какая-то усталая, - я на мгновение задержал взгляд на ее темных кругах под глазами.
- Плохо спала, - она машинально прикрыла лицо прядью волос, скрывая от меня свое лицо. Она была в этот момент самой беззащитной из всех, кого я знал. И я с трудом сдержался, чтобы не обнять ее.
- Я тоже, - подразнил я ее, заводя машину.
- А чем ты занимался ночью?
Я усмехнулся в ответ: «Ну уж нет. Сегодня моя очередь задавать вопросы». И вопросов было очень много. Я хотел знать всё.
- Ладно, что ты хочешь узнать?
- Какой твой любимый цвет?
- Каждый день по-разному.
- Например, сегодня?
- Наверное, коричневый! – она перевела взгляд на свою водолазку.
- Коричневый?
- Конечно, — она стушевалась и, будто оправдываясь, продолжила, — коричневый — теплый. Я так скучаю по коричневому! А здесь все, что должно быть коричневым: стволы деревьев, скалы, земля, покрыто мхом.
Теплый… Тепло. Она любит тепло. Я не тот, кто ей нужен. Я ледяной. И уже никогда не буду теплым. Для той, которая любит тепло, каждый день чувствовать рядом с собой холод – это слишком жестоко. Я не хочу быть эгоистом. И если ей нравится тепло, я не буду заставлять ее чувствовать мой холод.
— Ты права: коричневый — теплый. — Я перевел взгляд на нее и, увидев прядь волос, заправил аккуратно ее за ухо. Остальное время я вёл машину молча.
Припарковавшись в школьном дворе, я продолжил задавать вопросы.
- Какой диск ты сейчас слушаешь? – не так давно я видел в ее комнате бокс из-под диска и, прочитав название группы, решил послушать. С тех пор несколько дисков лежали в бардачке моей машины.
Открыв бардачок, я вытащил пару боксов и показал Белле: «Неужто Дебюсси хуже, чем это?» Действительно, то, что она слушала, и в подметки не годилось Дебюсси, хотя я мужественно потратил пару ночей, прослушав несколько дисков, пока сидел на подоконнике и смотрел, как она спит.
Я не отставал от нее целый день. Я полностью пользовался тем, что была моя очередь. И я хотел максимально полно вытянуть всё, что мне было интересно. А интересно мне было буквально всё.
Встречая ее с английского, по дороге на испанский и даже во время ленча я задавал вопросы, узнавая всё больше и больше о ней. Вопросы один за другим возникали в моей голове, и я тут же их озвучивал: какие фильмы она предпочитает? Какие никогда не смотрит? Что читает перед сном? Куда хотела бы съездить? Когда я видел, что она тушуется, я не давал ей закрываться и высыпал очередную гору вопросов на ее голову. Я хотел знать всё, что только можно, чтобы по возможности максимально радовать ее. И она так или иначе рассказывала о себе, не задумываясь, наверное, ни на секунду, сколько нужной мне информации она дает. Я впитывал, как губка, запоминал, чтобы никогда уже не забыть.
- Какой твой любимый драгоценный камень?
- Топаз, - она в очередной раз стушевалась и густо покраснела.
- Почему? – интересная реакция на простой вопрос. И я не мог обойти вниманием детали причин ее румянца.
— Сегодня твои глаза совсем как топазы, — вздохнула она, нервно теребя свои волосы. — Возможно, две недели назад я назвала бы оникс. – Оникс – черный камень. Она дернулась, видимо, вспомнив начало нашего знакомства, которое я также не мог забыть, но я тут же успокоил ее. Я понимал, что ее тогда испугало, но я не был властен над данным свойством своего тела.
— Какие цветы ты любишь? — еще множество вопросов не было задано, и я не стал терять времени зря.
На биологии мы снова сидели вместе, и я не дал ее покоя, задавая один вопрос за другим до тех пор, пока в классе не появился Баннер. Пришлось временно поставить паузу в расспросах. Тем более что учитель снова прикатил столик с телевизором, и это значило, что снова час я буду бороться с жаждой и желанием. Как только выключили свет, я услышал, как Белла отодвигается от меня. Я улыбнулся в темноте и сложил руки на груди. Снова час безделья, но мне будет чем заняться – воздух между нами сгустился настолько, что я чувствовал ее тепло, слышал ее дыхание, и ее запах снова сводил меня с ума. Все-таки я еще не настолько хорошо держал себя в руках, чтобы сидеть абсолютно спокойно рядом с Беллой. Я скосил глаза на нее – она вцепилась в край стола так, что пальцы побелели. Ей было не легче, только ее желание не было смертельным, в отличие от моего.