Спокойствие камня под раскидистой ивой,
Что достает своей тенью аж самый берег реки.
Камень хранит свою жизнь, а может и свет
Не свой так чужой. Он молчит. Это всегда его тайна.
Даже если к нему прибежит обезьяна,
Будет скакать по нему, петь песни, строить ужимки,
Выпекая их из своей обезьяньей души, как горячие булочки.
Камень останется точно таким же как был.
Полным до краев квинтессенций своих секретов.

Спокойствие чайника или кастрюли,
Что стоят возле двери в кладовку в буфете.
Даже если налетит буря, и будет ломать тот несчастный домик
Где стоит тот буфет, в котором покоится чайник или кастрюля,
Даже если домик будет затапливать наводненье.
Даже если он просто рухнет, не выдержав бесконечного течения времени.
Чайник с кастрюлей будут хранить свой бесценный покой.
Потому что так положено всем чайникам или кастрюлям.
Их концепция жизни лишь в том, что бы не изменять состояния,
Ведь как-нибудь жизнь их, конечно же да сложится по любому.
А если делать много лишних (а они для кофейников всегда лишние)
Движений, то некогда будет жить чайникам, утюгам, блендерам
И кастрюлям. И они не смогут тогда сказать, что прожили жизнь
Не напрасно. Так что, «стоять!», была мысль. Не с места!
А там, глядишь им бог даст. Утюжат, чайничат, блендерчат.