Вчера, в кафе у Костаса, у этого жирного, классного, пахнущего весельем грека, Мара закатила скандал, закатила, закатала, как ковер - дурно пахнущий пыльный скандал, и всучила его окружающим, как всегда. Колотите, выбивайте, задыхайтесь пылью своей, уроды, взвесью, что в вас всех, уродах, накопилась, вы и баб своих удовлетворить не можете, а туда же!..
Шли до этого пешком. Пешком захотела, это я ленив, ей все нипочем. Через мост, вдоль Марсова, там теперь бомжатник, греются у негасимой конфорки, портвейн - из горла, и песни должны бы петь - о героях последней гражданской, хотя и не знаю. Она любит их разглядывать, гладить по нехоженным волосам, подкармливать - что в сумочке завалялось, так любят птиц, ага, голуби от города - уже не птицы, подходят, продвинутые такие, и ножкой цакают, будто коты, и врут, кругло, нагло смаргивая: "мы не местные". Ну да. И бомжи - что голуби, безобидные, точно. Памятники не трогают, поодаль гадят, на марсовых-римских просторах тут бескрайних.
Но не сейчас, не сейчас, она насуплена, думает что-то, зачем столько думать и столько молчать, сегодня она мальчик, джинсы в рост, ботинки тяжелые, с круглыми подпаленными носами, низко идет сегодня, черный затылок над черной курточкой, и смотреть-то холодно, птенец. Справа подсвечено, слева - сад, обычно глядит она, как там бабушки: читают ли, вяжут на скамеечках под липами. Нет, не вяжут, не глядит, идет, загребая, чиркания следов сзади как разбежавшиеся скобки, как ладонь с ладонью - вскрест, по высоте недовложившись. Белый свежий сегодня он, только наши торим, хоть где-то мы первые, я, она, хоть где-то..
Спросила вдруг: "Зачем рельсы?"

Милая-милая Бо! как я соскучилась по тебе! когда же наконец приедешь, выручишь меня.
вы-ручишь. Скучаю по рукам твоим, ты знаешь как. С Ману да, интересно, не так уж плохо, не хуже, чем с другими. Нет, что ты! Ты же знаешь, я не знаю слова "люблю", и когда мы занимаемся любовью, он не спрашивает, я не отвечаю. Он любит, когда я грязна с ним, когда шепчу плохое, плохие, он обожает грязь и похоть, этот сумасшедший романтик, что делать, я немного привязалась к нему. при-вязалась. Странно. Я никогда не привязываюсь. Зачем ходить под ручку? Зачем по дорожкам - где все? Зачем катиться по строго уложенным.. Зачем - рельсы..

Мартина спросила: зачем - рельсы? зачем - провода, дороги, веревки всякие натянутые? что - трамваи, троллейбусы там, машины - не могут ездить, где хотят? нафига это всё дерьмо придумали? ты что, спрашиваешь меня, когда берёшь, когда разругаешься с Филиппом или когда скотски пьян.. нет, ты спрашиваешь, мооожно.. но хоть раз ты дождался: нет, у меня месячные.. так нет же, тебя прёт, ты катишь как трамвай дикий, твоя морда красным набита, огонь так и прет из ноздрей..сволочь..сволочь..
Да, пру. Редко. Зачем отвечать ей? Нужен ей ответ? какой? забыла уже всё - про что спрашивала, мысли ее летают, как сама она по ночам. Не догонишь. Рассказывает. Врет. Фантазирует. (не догнать, вон как замельтешила). Сама сволочь, вечно нужно ей - чего нет.
Вон лужу представить, какая лужа к черту - в мороз, ладно, вот лужу взять - она в облака отчего влюбляется? правильно, потому что от нее-то они бесконечно далеки, еще дальше, чем нам. И еще потому что она тут вросла, как я - к этой чертовке, а им что, они по горизонтали живут, вниз точно не смотрят. А, теперь ясно, почему про лужу я - грязь, грязь всё. Непрерывная, невыносимая плотскость бытия, вот что.. И откуда ж свалилась-то она мне на голову? да уж, как вспомню Прагу эту, орать хочется. Точно.
"от счастья, от счастья тебе - хочется" - подумал Ману как бы со стороны, ускорил шаг - за сердито выгребающей фигуркой впереди.
Немного осталось до теплого Костаса.
До скандала. как выяснилось чуть позже.