Ужас, тихий, очень обыденный, который – хочешь-не-хочешь – обнаруживается в момент чтения в окружающих вещах, быте, людях. И, вдруг замечаемый, режет душу, вызывая страстное стремление сбросить его липкое присутствие, брезгливо, как паутину с лица.
Я не могу читать сейчас ничего другого. Буду перечитывать Славникову, замирая от беспросветности ее романа, пугаясь собственных ощущений, и искать выражение этой странной любви, которая, мне говорили, все-таки есть в этой книге.