Нет, не перегорим. Невозможно. Если и перегорим, Мартина, то я куплю новую лампочку, и ввинчу ее, и всё. Я буду ввинчивать лампочку в тебя, перегоревшая Мартина, ты пропадаешь надолго, лучше перегореть. Я вот сколько уже раз, и если бы все лампочки мои засветились, то как елка бы ходил. И не стеснялся - гореть. А сейчас - ничего, а когда ничего - опускаюсь без тебя, от меня пахнет щетиной и потом, и пылью, как в старом кинотеатре. (пауза.)
Ввинчивать буду, а ты будешь лежать, как бескровная кукла на моих коленях, Суок. Я никогда не целовал тебя, когда бескровна. И не смогу.
Хотя странное ощущение - полной, безраздельной власти.. - а зачем власть - над безответной, безучастной.. (пауза. Тот же стук стекла о стекло.)
..изгиб твоего уха, и шесть сережек, что покачиваются под языком, шесть маленьких колечек, и шесть дырочек от сережек, мне всегда хотелось еще, нужно всего-то взять иголку и ввинтить ее. Раскаленную иголку, что дрожит, как вольфрамовая пружинка в лампочке. Чтобы охнуть, входя нагретым, накаленным, ввинчиваясь полурасплавленным стержнем, прожигая тебя насквозь, Мартина. Еще одна дырочка под еще одно колечко. И легче дышать, и тебе - изнутри через еще одну дыру в организме, и мне - раскачиваясь на кольцах и веселя тебя, я буду веселить, как китайский цирк, или бродячая елка. Мне нравится, как ты смеешься, Мартина, как улыбаешься, проворная акробатка суок, и улыбка ползает по губам твоим, как улитка, медленно. Мы не перегорим, Суок, я подарил тебе ключик - светись только, свети, мне, а когда накал уже - свистни, себя не заставлю я ждать, прийду и выпью, притушу керосин, фитилек прикручу..
А сбегаешь, и зажимаешься, и занимаешься, где-то там, где кончаются рельсы, и держишь пальцы на выключателе в полной темноте. Когда убегала, когда уезжала, и держала руку зажатой между колен, а вторую - на моей, через стекло, а я жил в нем, которое зеркало, и сдуру мигал лампами - всеми. Потому что хотел стать рукой - там. Зажатой. Там, где плавает, моргая, рыба, и дрожит вольфрамовая проволока, где гуляет черная чума. А не стал, и не сгорел. Приберёг. А теперь могу и не успеть. (Глоток. Пауза.)
Иногда мне хочется найти в тебе тебя и сделать-проделать еще одну дыру в тебе. Сумасшедшая. Суок-мартинка. Нет, я никого никогда не убивал. И тебя, нет. Всего-то в мочке, под сережку.

шла по Большой Морской, шла к почтамту за бандеролью, и всё шло рядом: дома - из любимых, балкончики, вязь, снегом присыпано-убрано, и вот-вот распашонка площади - по правую руку - и мощь эта страшенная: собор монферранов.
По любимым шла Мартина местам, и Гороховая лишь лизнулась вслед - сожалением, а плыли отдельно мысли ее. Что сегодня? Не так, чтоб любопытно - нет, не любопытна она, и знает про себя, что не любопытна, ну и что, я так живу, мое время движется рядом со мной, в ногу, не забегая, не отставая, и не ревнива, и не завистлива. и что? но интересно, что же там. Немного.
Какой-то аноним аккуратно, то есть иногда, присылает ей бандероли да посылочки, от игрушечного вороненка до подсвечника с зеркалами - огромного, клыкастого, и кукол - разных, да, я хочу иметь ребенка, все так думают, все так же врут, оттягивают, и я, катать, рисовать рельсы коляской, дурацкие рельсы...а бывает и бесполезное, вплоть до велосипедного колеса или книжек без части страниц..
(Позже.)
Мне неплохо живется. Мне живется, Бо. Сегодня почти нет ветра, сегодня ночь, как всегда, и луна растет, скоро. Вы знаете, как я люблю вас обеих, как вытягиваете вы из меня все соки - и поите тоже. Обмен соками. Люди занимаются любовью, или говорят, или в глаза глядят, чтобы через специальные впитывающие куски обменяться. Соками и что еще там в них есть. То есть это они так думают, всё не так.
Она вспоминала картину - ту, коровинскую, и глядела на стену. Сегодня пришла почтой странная картина-картинища, плакат. Он был сложен в 100, наверно, раз, и висел теперь расправленный, на стене. На постере этом лежали огромные накрашенные губы на белом фоне, горел прищуренный, поджатый, как когда подкрашивают кисточкой ресницы - глаз.
И глядя в этот глаз, глаз с застывшей точечкой от вспышки в зрачке, плавающей луной в черном, втягивающем зрачке, она думала бесстыдно о себе, и не только о себе, и закрыла глаза и почувствовала, как тянет вниз, как набухает темнотой живот, как кинулась кровь в лицо, как горячо рукам.
В закрытых глазах ее на плетеном столе стояла корзина с фруктами, заросли сирени - дикой, в глазах ее пахло сиренью, шмель ленивый кружил, господин в белом покачивал носком лакированной туфли, сейчас не носят таких шляп, а жаль, табуретка у стола была с обожженными, съеденными кислотным, жгучим солнцем ножками, задник картины утопал в зеленом, на зеленом раздевалась Мартина - медленно, потому что этот носок ботинка так чарующе двигался, гипноз, не оторвать, неужели этот джентльмен меня изнасилует, в такой-то красоте, а интересно, снимет ли он при этом шляпу.. и горело солнце невидное в руках ее, и над всем этим неслось быстрое небо цвета глаз Бо, ползло и задыхалось от жары, от жара задыхалось небо цвета Бо