Земля Одарённых.

О жизни, дружбе, любви и Поиске людей, переживших две гражданские войны, за каждой из которых следовало крушение доселе существовавшего государства. NB: На данный момент ВСЕ материалы "Земли Одарённых" являются черновиками, а само название книги - рабочим. "Земля Одарённых" относится к формирующемуся сейчас циклу "Чёрное Ожерелье".

Вступление
«00:01:27; 28/XXI-28715 от п.л.(1)
Я начал свою жизнь в 28703 году на Ха Рова – маленькой пыльной планетке, первой и единственной в системе тройной звезды Хар. Мы с матерью жили, как там говорят, «в двух домах от рабства» - и буквально, и фигурально: в низинных кварталах поселения Каххия, что начинались с не слишком состоятельных и заканчивались невольниками (их дома и вовсе граничили с пустошью).
Детство моё, как и у всякого бедного харрского ребёнка то ли и вовсе не начиналось, то ли безвременно рано закончилось: все мы не жили, а тяжело, на пределе своих сил выживали. Отец в семье – редкая в наших краях роскошь. Жизнь тех, у кого он был, представлялась мне в разы радостнее, когда я решался об этом мечтать, и – хотя бы немного… устойчивее, надёжнее, когда я пытался трезво об этом думать. Тяжелее приходилось таким как мы. Мать убирала какие-то помещения в богатом доме из средних кварталов, получая за это мизерную плату, я же работал помощником в лавке, торговавшей механикой. Её хозяин платил за это мало, но можно сказать, что узнаваемое мной там своеобразно заменяло школу. Мама считала, что это важнее, и была права. К сожалению, наш заработок едва позволял сводить концы и не давал ни малейшей надежды вырваться из порочного круга и постоянного страха угодить в долговую яму, а оттуда – в рабство.
Единственное тёплое чувство на Ха Рова (кроме мамы) во мне вызывал Вербир. Его любили дети со всей округи, этого чудаковатого мужчину, невесть откуда взявшегося в наших краях и невесть чем до того занимавшегося: он, кажется, знал всё, а умел не многим меньше. Думаю, не я один мечтал называть его отцом.
Всё изменилось в 28714 году. В наших кварталах прошла эпидемия песчаной чумы. Лекарств, естественно, не было. Я болел тяжело, но только тем и отделался: ни осложнений, ни последствий; мама же переносила недуг на ногах. Она боролась до последнего, но слишком много – за меня и слишком мало – за себя, чтобы выжить. Я безмерно боялся её смерти – больше, много больше, чем своей. В перерывах между забытьём, я, обессиленный, плакал и умолял её не умирать, а она едва заметно улыбалась и обещала, что никогда меня не бросит… Эта рана так никогда и не заросла в моём сердце – как и другая, последовавшая скоро.
После смерти матери меня забрал к себе Вербир. Он же и похоронил её на кладбище трёх поселений, пока я лежал у него в доме, моля отступающую болезнь о смерти. Увы, мне везло как ошкуренному(2): я выжил.
Вербир жил, пожалуй, ещё прижимистее нас, постоянно откладывая на что-то, но его почти отцовское ко мне отношение легко перекрывало новые трудности и притупляло мою боль. Он взялся обучать меня вечерами (тёмными, когда кажется, что темноту можно резать ножом, а огоньки окон – застывшие в ней диковинные зёрна) – серьёзно и много, будто предвидел будущее.
Чем дольше со времени трагедии я жил на Ха Рова, тем глубже и больнее ощущал в себе зов. Неуловимый, тянущий, то громче, то тише он манил и гнал меня с этой жестокой, будто проклятой кем-то земли, отнявшей у меня самого дорогого человека. Непокой внутри доводил меня до умопомрачения и к концу года я рассказал об этом Вербиру. Он (как всегда, на минуту задумчиво замолкнув) согласился: «Надо лететь». Я знаю, что иначе мне было нельзя – и не могу простить себя за это.
8/XXI-28714, в самом конце этого проклятого года, мы взошли на трап «Талисмана». Не взяв с собой ничего из прошлой жизни, мы отправились на Торру.
11/XXI-28714 мы благополучно высадились и остановились неподалёку от поселения тиар Леза-Знащ. Вербир с каждым часом становился всё собраннее и требовательнее, не оставляя мне ни минуты безделья. Каждый второй вечер мы переходили на новое место, изучая природу, наблюдая жителей, в с л у ш и в а я с ь в окружающее нас: оно «говорило» отчётливо, но всё ещё мне не понятно – сочувствующе, зовуще, тревожаще.
17/XXI-28714 мы встретили двух путников в странных одеждах, будучи неподалёку от горы Таоры. Рыцарь и оруженосец. Легенды о них доходили даже до наших краёв. Сколько мыслей и чувств будили во мне эти слова в тот краткий миг счастья…
Мы по неведомой мне причине объединились с ними и встали лагерем в предгорье. Атмосфера была не слишком дружелюбной, но я, так сказать «с харрского холода» отношений предпочитал не замечать налёта неприязни между Вербиром и рыцарем. Оруженосец, сколько я мог судить, понимал не более моего.
Я тихо восхищался, улучал время и докучал вопросами. Вербир мрачнел, но понятно отвечал на свою долю и не одёргивал, когда я пытался уточнить у «живых представителей легенды». Рыцарь отвечал кратко, подчёркнуто вежливо и настороженно, обобщённо настолько, что я едва понимал. Оруженосец фыркал, говорил много, образно и охотно, что, впрочем, немногое проясняло в его речах; он болтал со мной часто и подолгу (не столько потому, что было о чём, сколько от собственной словоохотливости).
К четвёртому дню между Вербиром и рыцарем только что разряды не проскакивали, и я в будущий день непременно потребовал бы уйти от беды, если бы не произошло событие, для меня вовсе невероятное.
21/XXI-28714 в четвёртом часу утра нас всех разбудил жуткий грохот, будто рядом кантовали контейнеры с железным ломом. Мне было очень холодно, и я попытался пристроиться досыпать под бок Вербиру. «Вербир» не возражал, но, когда нас растолкали получасом позже, оказался оруженосцем. Весьма удивлённым оруженосцем.
-Вставайте, мальчики, и скатывайте спальники! Нам нужно срочно выдвигаться!
Снаружи лил дождь.
Нет, не так. Снаружи, прямо с неба бесконечным потоком падала вода. Всюду, сколько хватало взгляду, со всех сторон света сверху – вниз, где разбегалась дорогами во впадинки, несла на себе листву и хвою и капала, капала, капала отовсюду!.. Я замер и, хотя мгновенно промок до нитки, не мог заметить ничего, кроме этого восхитительного, грандиозного действа…
Палатку взрослые свернули быстро и без моего участия. Перекрикивая грохот и сверкание небес, рыцарь объяснил нам, что в отрогах гор есть старый склад, где мы и переждём бурю. Вербир нахмурился и спросил, нет ли поблизости другого укрытия (наши спутники ничего не вспомнили). Идти было тяжело и я не раз упал бы носом в грязь, если бы Вербир не предугадывал каждый мой неверный шаг. Вода уже не капала, а лилась маленькими ледяными струйками; я ощущал на себе укоризненные взгляды наставника всё чаще, пока не решился-таки оторвать взгляд от земли:
-Что?.. – и снова чуть не упал: Вербир был абсолютно сухим!
-Ты помнишь, как я тебя учил защищаться от песка? – я кивнул. – Так в чём же дело? – он положил руку мне на плечо и впитавшаяся в ткань вода свободно стекла на землю.
Я очень смутился собственной недогадливостью, но всё-таки спросил:
-Научишь меня так «выжиматься»?
Он кивнул и снова поймал меня за локоть, не давая упасть.
-Чтобы понять, как это делается, п о ч у в с т в у й дождь на открытом пространстве.
Я повис на локте Вербира, окончательно утратив контакт с объективной реальностью. Прямо передо мной, в узком коридорчике из стволов деревьев переплетались, искрились и непрестанно изменялись мириады тончайших, невидимых, неощутимых обыденными чувствами нитей.
Ранее я часто спрашивал своего почти-отца, пытаясь понять, что же это такое. Он же неизменно отвечал, что это явление слишком сложно для человеческого понимания, но я могу считать это з е р к а л о м. Зеркалом всего, что есть, памятью обо всём, что было, предвестием всего, что будет, отголосками всего, что могло бы быть. И даже так я плохо понимаю, что он имеет ввиду.
-Понимаешь?
-А… Ага…
-А теперь сосредоточь своё внимание на наших спутниках. Ч у в с т в у е ш ь разницу?
Я ч у в с т в о в а л. Не только между тончайшими линиями открытого пространства и плотно-разряжёнными фигурами (несомненно, вполне человеческими и, несомненно, бесконечно далёкими от обыденного понятия о человеческих фигурах), поглощающими в себя эти тончайшие нити, но и между обычными людьми и этими. Как любой безошибочно отличит песок от воды, так и я легко отличал эти разряжённые, правильно-веретенообразные силуэты от многих иных – невнятной формы, мутных, по плотности подобных туману, в разной степени путающих вокруг себя нити.
-О щ у щ а е ш ь?
-Они другие, Вербир!
-О… – он посмотрел на меня чуть растеряно, как смотрел всегда, стоило мне резко перескочить с одной темы на другую, и будто заново подбирал слова. – Да, другие. Каждый человек уникален.
-Но они похожи!
-Конечно. Следи за собой: опять рукав мокрый.
-Объясни мне.
-Твоё о щ у щ е н и е человека зависит, главным образом, от его состояния: стремится ли к чему-то или плывёт по течению, организован ли или спутан, инфантилен или ответственен… есть ли у него любовь к своим корням и родным, народная или личная вера, каковы его моральные принципы и избранный жизненный путь. Одним словом, от его духовности. А вот твоё восприятие зависит от твоей духовности.
-Восприятие… это когда я смотрю на зелёный лист и думаю, что он хорош, а бурый – плох, хотя цвета – это просто цвета?
-Да.
-А они схожи потому, что…
-Рыцари или Стражи с младенчества впитывают одни ценности, приучаются к схожим внутренним самоорганизациям. Ты не обратил внимания на мои слова о дожде.
-Я слышал, правда. Оно просто проливается. А всё-таки похожи они потому что… потому что похоже живут?
-Именно. Теперь сосредоточься. Ты понял разницу между льющимся и падающим на кого-то дождём?
Я снова сосредоточился и снова был своевременно спасён Вербиром от печальной участи вспахать носом землю.
-Да. Они будто растворяются в них.
-Теперь обрати внимание на меня. Так должно быть.
Вербир…Прошёл уже полный год, но вспоминать о нём так больно, будто я только что осознал: мы с ним расстались навсегда. Я был бы рад не бередить старые раны, до мелочей вспоминая и записывая, что ещё возможно восстановить, но «даже самая яркая память хуже самых бледных чернил». Моя мама, о которой я могу вспомнить лишь самые светлые свои чувства, и мой наставник заслуживают, чтобы я о них помнил.
Вербир был не похож ни на одного из виденных мною людей: он жил как будто по иным законам, взятым не из этого мира. Я никогда не видел его пьяным, злым, азартным; я не мог точно вспомнить, был ли тот когда-либо раздражён и почти уверен, что у Вербира не было личных врагов, а его о т р а ж е н и е, вопреки всему, совершенно не отражало его «зеркального лица» (так я это называл), будто бы такхин(3), укрывающий человека с головы до ног. Оно выглядело так, как он сам хотел, сплетаясь иногда в вовсе пустое место. Я всегда стеснялся спросить, как же именно он выглядит, но почему-то всегда знал, что вот то, что я наблюдаю – именно он. Или вовсе не он.
Сейчас он был почти незаметен, столь же плотный, как и прочая среда вокруг него; нити легко текли своим путём, не входя в его фигуру, мягко её обтекали, кое-где проходили насквозь, не меняя структуры и не оставляя следов.
-Вижу.
Он вздохнул.
-Неправильно. Ты не видишь – это нельзя ни зрить, ни обонять, ни вкушать, ни осязать, ни слышать – только о щ у щ а т ь.
-Не придирайся к словам, а?
-Неправильно называя, ты неправильно понимаешь. Всё равно, что песок называть водой, потому что так привычно, а потом не различить одно от другого.
-Как их можно не различить?
-Слово основывает в себе бытие. Неправильно назвал – неправильно понял.
-Но я же помню!
-Человеческая память изменчива.
Я надулся. Вербир молчал. Под ногами попадалось всё больше корней, а идти вдвоём становилось тесно. В конце концов, я не выдержал:
-Н-ну… я п о ч у в с т в о в а л. Извини.
-Хорошо. Схема любого воздействия?
-Намерение, нацеливание, действие, – довольно отчеканил я. – Намерение: остаться сухим, нацеливание… пропустить или обернуть себя «нитями»?
-Не всего себя, для начала. Работай с одеждой, – я кивнул.
-Действие… хм, действие.
-Правило любого действия?
-Нечто нельзя взять из ничего, ничто не происходит без причины.
-Какая часть правила нужна сейчас?
-Вторая.
-И что ты применишь?
-Эм… волю?
-Делай.
Я глубоко вздохнул и старательно воспроизвёл в уме то, что происходило вокруг Вербира. Так должно быть… Т а к должно быть… Т а к д о л ж н о б ы т ь… Сосредоточившись, я решительно снял с себя «песчаный» щит – и тут же промок. Вербир ласково улыбнулся и снова поймал меня за локоть – на этот раз, чтобы я не врезался в почему-то стоящего рыцаря.
-Что-то случилось? – спросил я.
Рыцарь внимательно и недобро посмотрел на моего наставника, затем – на меня. И снова – на Вербира, который невозмутимо выжал мою одежду.
-Мы почти пришли.
-Хорошо.
Рыцарь ещё раз недобро смерил нас взглядом, резко развернулся и пошёл дальше.
-Чего он, Вербир?
-Он ч у в с т в у е т, что ты что-то делаешь. И не может понять.
-Может, объяснить ему?
-Незачем. Тут мы говорим на разных языках.
Я не слишком понял эту фразу, но предпочёл вернуться к прошлой теме:
-Так где я ошибся?
-Дитя, скажи, куда всегда направлена воля?
-Внутрь. О-о-о! А я её наружу…
-Именно, – снова улыбнулся он мне. – Ты должен и з м е н и т ь своё отражение, а не дождя. Сосредоточься на одежде, – меня окутало тёплым сухим воздухом, оставив вне лишь руку. – Давай так. Ещё раз.
И я старался ещё и ещё раз, пока рукав из мокрого насквозь не стал чуть влажным; холодные потоки воды омывали мою уже окоченевшую руку и я мог только порадоваться, что ветер под кронами деревьев не слишком сильный…
-Вербир, у меня не получается…
-Прекрасно получается.
-Да? Я мокрый! Что не так?
-Изменяя отражение таким образом, ты делаешь свою одежду полностью проницаемой для воды. Чтобы быть сухим, надо отвести те капли, что ещё не попали на неё. Как пыль и песок.
-Ого! Значит, тот щит – ото всего?
-При достаточной тренировке, ты сможешь отфильтровать даже воду и воздух.
-Здорово! А сквозь тело так пропускать воду можно?
Вербир нахмурился: видимо, этот вопрос не имел однозначного ответа.
-Я бы не посоветовал. Наше тело очень сложно, неотрывно в своём бытии от более тонких материй, и, в отличие от одежды, несменяемо.
-Понятно.
-Хорошо. А теперь смотри внимательно под ноги.
Таким образом, к половине шестого мы дошли до неприметной дверки, врубленной в скальную породу. На открытых участках непогода буквально сбивала с ног, а струящаяся по земле вода доходила до щиколоток. Несколько мучительных минут ожидания («Это ещё что творится, а будет ещё хуже!» - просветил оруженосец) – и мы с облегчением вваливаемся в тёмную сторожку.
-Не раскладывайтесь. Уйдём, как только просветлеет, – гулко прозвучал голос рыцаря в, очевидно, пустом помещении. Затем последовал какой-то шорох, грохот мисок, что-то оглушительно шандарахнуло по двери и тьму пронзил луч походного фонаря.
В сторожевой каморке обнаружился разболтанный стол и две лавки (они же кровати). И дверь. Крепкая, толстая, тяжёлая дверь вела куда-то внутрь гор. Мне она сразу, инстинктивно не понравилась, будто хранила за собой дурной предвестник… или даже саму беду. Знал бы я, сколь прав в своих невнятных чувствах!..
Вербир немедленно озадачил нас приготовлением завтрака, а сразу после – усадил меня заниматься вплоть до времени обеда. Непогода и не думала стихать.
-Долго это ещё будет длиться? – осведомился, наконец, измаявшийся в четырёх стенах оруженосец.
Вербир хмыкнул, покачал головой:
-Долго. Хорошо, если к завтрашнему полудню уйдём.
-С чего бы это? – обеспокоенно поинтересовался рыцарь.
-Так последние дни года – всегда бушует Чаз-Чарá… В этом году даже запаздывает.
-А что такое Чаз-Чарá? – влез я.
-В переводе с местного наречия это значит «Час мира». Или, более точно, «Время мира». У торийцев это символ конца старого времени и начала нового, когда все обиды должны быть оставлены в прошлом и зачаты новые дела. Говорят так же, что когда Чаз-Чарá придёт позже Физлы, старый мир падёт в огне, чтобы быть возведённым заново.
-Физлы?
-Альфа Младенца – Белейшая.
-А! Там ещё бывшая α – Лия, звезда системы Карелия! А Чаз-Чарá не опоздал?
-Правильно, – улыбнулся Вербир. – Нет, не опоздал: до восхода Белейшей ещё пять местных суток. Но обычно он приходит дней так на десять-двенадцать раньше, – он нахмурился и сердито вперился глазами в дверь. – Давно склад заброшен?
-Да с последней войны. Около девятисот лет, значит, – тут же отозвался оруженосец. – Мастер, а что тут сейчас хранят?
-Детонационное оружие, главным образом. Объект всё ещё военный… – о внешнюю дверь снова шандарахнуло так, что на столе подпрыгнули миски.
-Плохо.
-Что?
-Нехорошо, что мы сюда явились.
-Почему же это? – хмуро поинтересовался рыцарь, добавляя крошки хлеба в свою похлёбку.
-Дверь дурная, – снова влез в разговор я.
-Не в дверях дело, – тяжело вздохнул мой наставник. – Ешь, не отвлекайся.
-Так в чём дело?
Ответить Вербир не успел: Таора ощутимо вздрогнула, снаружи раздался жуткий треск, смешанный с грохотом близкого обвала, и чей-то мучительный нечеловеческий вопль. Я немедля отложил ложку и «заглянул» в зеркало, жаждя разузнать, что же произошло снаружи.
Снаружи происходило всё то же игрище стихий: потоки воды разбивались в пыль под напором огромных ветряных валов, накатывавших на горы со стороны лесостепи. Разбивались – и вся эта кипучая смесь в бесстрастнейшей первозданной ярости обрушивалась на Каштарский хребет, сметая на своём пути камни, деревья и всех, кому не повезло найти надёжное убежище. Кого именно задавило, я так и не выяснил, хотя это волновало меня более всего.
Я разочарованно вздохнул и быстро дохлебал свой суп.
Рыцарь же снова смотрел на меня – только теперь с интересом и одобрением:
-У тебя потрясающие способности, мальчик.
Я подозрительно на него зыркнул:
-А вам что от меня надо?
-Почему ты решил, что мне от тебя что-то нужно?
-Вы мне льстите.
-Неправда. Я просто сказал то, что думаю, – он вежливо улыбнулся и перевёл взгляд на Вербира. – Так что вы говорили о дверях?
-Ничего определённого: дурное предчувствие.
-Оно… не конкретно?
-Оно утвердительно.
-Простите?
-Нет причины – только следствие.
-Но всё же?
-Нет.
22/XXI-28714 ночью меня разбудило странное напряжение. Казалось, что я сплю в его эпицентре – и оно всё нарастает, будто стягивается горло огромного кошеля, в котором мы все находимся… Внутри склада слышалось странное копошение, похожее на то как тихими ночами копошатся харрские марасы(4), тщась разбить тяжёлые кувшины с запасами пищи. Под эти звуки я снова уснул.
Следующий день прошёл беспокойно. С утра рыцарь обнаружил практически (ну, в сравнении со вчерашним) затихшую бурю и потребовал выдвигаться. Мы с оруженосцем прошлого дня разговорили Вербира об особенностях Чаз-Чарá поподробнее, а потому задали сакраментарный вопрос: «Куда?» Дискуссия растянулась на добрые полтора часа, так что завтракали мы в два захода: сначала младшие, потом – старшие.
В третьем часу пополудни вопрос был поднят снова – и снова мы остались выжидать, решив, что не успеем достичь Гомин Гибазд(5) до следующего пика бури. Оруженосец начал тихо брюзжать, да и все мы ощущали потребность убраться отсюда.
Наконец, в седьмом часу вечера, мы выдвинулись на северо-восток. Дождь всё ещё лил, земля буквально плыла под ногами, но, по крайней мере, непогода уже не угрожала убить нас. Ещё не угрожала. Всё вокруг было серым от туч, изредка сверкали молнии. Несколько часов труднейшего пути прошли практически в полном молчании (кроме нескольких совершенно необходимых фраз). В саму крепость, похожую больше на каменный улей, чем на обычный город, мы ввалились под порывами вновь крепчающего ветра и заглушаемую им брань караульных. Шёл семнадцатый – последний – час до полуночи.
23/XXI-28714 мы, продрогшие и усталые (все, кроме Вербира), несмотря на применённые ухищрения, отправились искать себе приют на ночь. Немногие гостиницы были открыты, и в начале первого мы почли за благо устроиться в недешёвом «Злáре», где я уснул, так и не дождавшись позднего ужина.
Утро ознаменовалось всё тем же восхищавшим меня дождём и нежными пастельного цвета разрывами между туч, из которых пробивались весёлые звёздные лучики.
-Ого! – я весело подпрыгнул на мягкой пружинящей подо мной постели.
-Доброе утро, – фыркнули с соседней койки. Толком не проснувшийся оруженосец закопался в одеяло по самую макушку и теперь щурился единственным видным глазом. – Закончилось оно, что ли?
-Кажется. А где все?
-Мастер ушёл смотреть рейсы. А Вербир твой уходил завтракать. Потом принёс меню и не сказал, куда ушёл.
-А ты чего не встал?
Вместо ответа он душераздирающе зевнул и закопался в одеяло с головой. Я же отправился исследовать наши комнаты (особенно меня поразила ванная). Затем прихватизировал одеяло ворчащего оруженосца и, покопавшись ещё немного («Ты не собираешься причесаться?»), мы отправились есть.
Обеденный зал «Злара» более всего напоминал мне харрский базар: много шума и суеты. Мы нашли более-менее удалённый от прохода столик и я остался «занимать» его, пока мой спутник приобретал завтрак: нечто, называемое «омлет», по лепёшке и «латкан»(6). Не очень вкусно, но я тогда был не привередлив.
…сколько песка понасыпал, а всё вот ради чего:
Когда к нам подошёл Вербир, я уже закончил завтрак, а наш спутник допивал свой «латкан», в зал вошла процессия: немолодая знатная женщина («королева»), несколько мужчин-наёмников в странной одежде и стайка девчонок («фрейлин»). Одна из них меня просто ошеломила: пёстрые тонкие одежды, делающие её похожей на чудную птичку, мудрёная причёска, круглое улыбчивое личико. Чудо, настоящее чудо! Я весь подобрался, стремясь разглядеть её получше, а она, будто почувствовав мой взгляд, улыбнулась в нашу сторону – и растворилась в толпе. Очнулся я от того, что Вербир встряхнул меня за плечи:
-Не смотри на неё. И даже думать забудь. Ты – её смерть, она – твоя мýка.
Я его не понял, но испугался. И запомнил.
Чуть позже вернулся и рыцарь. Они с Вербиром тихо спорили: рыцарь почему-то не хотел отпускать нас от себя, но и не мог (как я понял) нас задерживать. Я тогда заподозрил, что мой почти-отец скорее имел некое отношение к Ордену, а вовсе не был неприятно знаком именно с этим рыцарем. Вербир объяснял, что наш путь лежит к системе Соркóв, чтобы я смог развить свой естественный талант к технике, а рыцарь настаивал на нашем визите в их Дом… В конце концов, он согласился «проводить» нас до Большой Орéлы, а за сим – разлететься. Сам этот рыцарь начинал мне активно не нравиться.
На Большую Орелу мы вылетели вечером на «Тóмром Лезé». Ещё в порту на меня вновь навалилось тягостное беспокойство, лишь возросшее после отлёта. Вербир же, казалось, и вовсе сосредоточил все свои силы и волю в единую точку.
27/XXI-28714 мы прибыли на место. Большая Орела была спутником Окконы и основную её часть занимали разнообразные склады, цеха и один порт под кислородным куполом, часть которого занимали «не входные» кварталы рабочих, а прочее – взлётно-посадочные полосы, чахлая столовая, кассы и ночлежка (она же – зал ожидания). Оруженосцу было явно жаль с нами расставаться, но, вместе с тем, он был рад возвращаться. И он тоже беспокоился – меньше моего, но всё-таки.
Во время обеда в этой самой единственной обшарпанной (клякса) столовой к рыцарю подошёл начальник порта и что-то обеспокоенно ему прошептал. Тот кивнул, велел оруженосцу подождать его с нами и ушёл. Мы, не сговариваясь, замолчали, вяло ковыряясь в мисках. Мне в тот момент хотелось сделать что угодно – что угодно! – лишь бы уничтожить, эту липкую, обволакивающую н е о т в р а т и м о с т ь… Прóклятый час!
(несколько клякс, абзац, очевидно, был начат заново)
На улице замелькали люди в одинаковой форме. Тревога звенящим нервом повисла посреди отупелого равнодушия. И отмашкой перед страшным стартом зазвонил «в рельс» муз(7) оруженосца.
-Мастер?
-Немедленно ко мне!
Он дёрнулся было встать, но тут Вербир с силой посадил его обратно. Я никогда прежде не видел (клякса) его таким: тихий, строгий (клякса) добродушный Вербир вдруг преобразился в решительного благородного воина, идущего в каждый бой как в последний… (далее бумага становится неровной и чернила немного расплываются) Да он и шёл в свой последний бой!
-Останься с ним, – велел он непонятно кому из нас – и вышел.
Оруженосец даже не решился возразить. А я до сих пор помню, как одиноко тоскливо и… и безнадёжно повисло моё запоздалое: «Вербир!»
Мы ждали не долго. Сцепив руки, вцепившись друг в друга, мы сидели, не смея сорваться туда, в центр нашей трагедии, в точку, где для нас как в беспощадных жерновах песчаной бури сошлись застывшее время с потерявшим своё значение пространством… Я не выдержал первым: вскочил и, обо всём забыв, по наитию ринулся к Вербиру…
Кажется, я что-то кричал. Кажется, мне что-то кричали. И кто-то бежал со мной – по исщерблнному двору, крошащимся ступенькам, на бегу распахивая двери… Зная, но не веря: «Опоздали», – в шуме дверей и нашем топоте, кратно отражавшемся в пустых коридорах. – «Опоздали», – то ли моим, то ли чужим рыданием на выдохе… Мимо подъёмника, по ещё одному коридору, за поворот – наперегонки с липкой, вяжущей н е о т в р а т и м о с т ь ю…
(много клякс, лист измят и кое-где исчёркан)
Последний длинный-длинный коридор. В его конце – выжженная чем-то дверь. Согнувшийся в предсмертной мýке рыцарь. Низкий вой сирены. И с кем-то насмерть схлестнувшийся Вербир – такие силы, такое напряжение от одного к другому…
Он обернулся на меня в последний раз: сожалея, поддерживая, обещая: «Смерти нет»… Не победивший, но и не побеждённый… (размытое пятно) …и всё растворилось в шуме взрыва, о т р а ж е н и и чьего-то крика, в безжалостной волне, швырнувшей нас с середины коридора о дальнюю стену. И мне казалось, я слышал:
«Я всегда буду рядом».
И не смог, не захотел с ним попрощаться…
Звёзды, никогда, никогда, не прощу себе!
05:27:54; 23/XXI-28715 от п.л.»
_________________________________
«Изъято 7/IV-1371(8) по решению Магистрата Ордена Рыцарей-Стражей Великой Республики у оруженосца №С-1370/57286. Инвентарный номер С-57286/17. Уничтожению не подлежит. Возвращению не подлежит. Постановляем оставить на хранение в закрытом Архиве Истории».
------------
1.На Ха Рова, как и некоторых иных планетах периферии принято исчисление времени «от появления людей»; так же эта хронология применяется некоторыми народами по всей галактике и семьями, гордящимися своей связью и памятью о древних временах.
2.Ошкуренный (харрское разговорное выражение) – погибший во время песчаной бури.
3.Такхин – одежда особого покроя, носимая на Ха Рова знатными и богатыми или приезжими людьми как для защиты от звёзд Хар, так и для сокрытия собственной личности. Дороговизна такхина обуславливалась малым количеством пригодных для этих целей тканей, ни одна из которых не производилась на Ха Рова.
4.Марасы – мелкие грызуны, распространённые на планетах Кархского региона; этимологически их название происходит от харрского «марас» - подлец, мерзавец (иногда – вредитель).
5.Гомин Гибазд – букв. «Каменная крепость». Крупнейший город-убежище в Северной Хлоте, историческая столица Торры, частью вырубленная внутри гор Каштарского хребта, частью возведённая из добытого камня. Как и все постоянные поселения в ураганном поясе Торры, Гомин Гибазд имеет ульеобразную форму и стоит на искусственно врубленном в почву фундаменте. Один из крупнейших городов на планете и старейший из сохранившихся – считается, что он был возведён приблизительно в девятом веке XII тысячелетия от появления людей.
6.Латкан – утренний напиток, в стандартной рецептуре состоящий из молотых зёрен латки (плодоносящее дерево семейства арековых), молока най (крупное млекопитающее семейства полорогих) и сока аркуйи (плодовое растение семейства розовых). Широко известен, особенно в центральных системах.
7.Муз – мобильный узел связи.
8.Стандартное времяисчисление, принятое от момента провозглашения Великой Республики.

Обратная связь
NB: собственно говоря, то самое авторское произведение, в которое перерос фф "Путь...". ФФ, возможно, будет продолжен.