В догонку к предыдущему посту

Эй, вы там в Кремле, смените памперсы.
Вчера Владимир Путин огорошил всю страну, до смерти напугав наших олигархов. Премьер впервые открыто заявил то, о чем 15 лет говорят практически все. Что в нашем обществе до тех пор не будет согласия, пока не получит своей оценки кража века – так называемые залоговые аукционы наших государственных нефтяных компаний. Мне не поверили многие, когда несколько дней назад я написал, что этот вопрос обсуждается на самом верху. А зря.

Теперь дело за малым – взять подписку о невыезде у основных подписантов залоговых аукционов – Чубайса, Коха и Сосковца. Какой там Квачков, Яшин, Найденов или Миронов. За одно это Путину можно будет простить многое, что в марте и продемонстрируют благодарные избиратели.

Естественно, что реакция воров-олигархов не заставила себя ждать. Сегодня первым в атаку на ВВП пошел страстно влюбленный в мамашу Олбрайт Аркашка Дворкович, открыто противопоставив курс на новую индустриализацию мифическому постиндустриальному обществу. Через полчаса в эфире поднялся настоящий гвалт, захлебывающихся от визга представителей «пятой колонны» Госдепартамента США. Все требовали решить этот вопрос в течении ближайших месяцев. Как всегда, злобно блажил и плевался Ясин. Единственно полезное дело идеолога ВШЭ заключалось в том, что в 1985 году он лично спер для меня в ЦЭМИ АН СССР статистический пакет SPSS для ЕС ЭВМ. Других полезных дел за Ясиным не числится. Про остальных проплаченных демагогов-вредителей промолчу. Суть их одна - уничтожить отечественного товаропроизводителя и украсть все национальные активы.

Напоминаю кремлевским дилетантам, что сам автор концепции постиндустриального общества 1959 года социолог Д.Белл (Болоцкий) при переходе на госслужбу в 1976 году отказался от ее основных положений (в 1976-1979 года он являлся американским представителем при Организации экономического сотрудничества и развития).

По сути вопроса адресую читателей к нашей книге «Кто виноват? Что делать?» (М.: Книжный мир, 2011). В частности, к одной из бесед Марата Мусина (М.М.) с Сергеем Губановым (С.Г.):

М.М.: Но давайте все же более подробно остановимся на рассмотрении неоиндустриальной парадигмы развития России, которую отечественная экономическая мысль выдвигает как серьезную альтернативу концептам постиндустриального информационного общества. В двух словах, Сергей Семенович, в чем суть этой концепции?

С.Г.: Вопреки тиражируемым сегодня представлениям, индустриализация в современном мире далеко еще не окончена, и, как выяснилось, у индустриализации не одна, а две фазы.
В чем состоит первая фаза? Первая фаза — это электрификация производительных сил. Переход от паровых машин к электрическим машинам. И мы видим, что всё, чем мы сегодня пользуемся — это электрифицированная техника. Но на электрификации индустриализация производительных сил не завершается, наступает вторая фаза индустриализации, и ее отличительный критерий — автоматизация производительных сил. То есть переход от единичных, разрозненных электрических машин к системе электрических машин. Вот суть первого различения. Здесь уместно сказать, что даже первая фаза — электрификация труда сегодня завершена далеко не везде. Ну, простой и самый очевидный пример — сегодняшние усилия человечества по электрификации автомобильного транспорта. Есть гибридные технологии сегодня, есть водородные ячейки, тем не менее, вопрос пока не решен. Электрификация земледельческих машин, земледельческого труда — вопрос не решен. Поэтому говорить о том, что уж с электрификацией-то точно позади, все задачи решены, неправильно.
А если мы возьмем все человечество в целом: страны Африки, страны Азии, ряд стран Южной Америки, — то увидим, что там не произошло даже замены ручного труда машиной, вообще какой бы то ни было, даже паровой. Поэтому говорить о том, что индустриализация для человечества уже пройденный этап, пока рано. А, к сожалению, такая точка зрения сегодня доминирует. Есть и второй критерий — разграничение обеих фаз индустриализации через так называемые базисные общедоступные продукты. Базисный продукт первой фазы, то есть электрификации, — это электричество. Все его прекрасно знают и ежедневно им пользуются. Но сегодня появился и второй базисный продукт такого же порядка — микропроцессор. Сегодня все оцифровано. Все, чем мы пользуемся во всех видах и бытовой деятельности и промышленности — все сегодня опосредуется применением микропроцессорной техники, так называемых цифровых технологий.
Соединение электрической машины с микропроцессорным управлением и дает качественно новую природу производительным силам. В связи с этим есть еще третий существенный признак. Производительные силы становятся технотронными, то есть интегрированными — это электроника и средства производства. И между работником и рабочей машиной сегодня обязательный посредник — микропроцессорное устройство или ЭВМ.

М.М.: То есть, речь идет о том, насколько умно мы распоряжаемся ресурсами. И могли ли мы формализовать такой подход и вогнать его в чип, по большому счету.

С.Г.: Да. И, как раз здесь находится самое ядро того, чем отличается нынешняя наша сырьевая экономическая система от неоиндустриальной. Неоиндустриальная экономическая система сфокусирована сегодня на автоматизации производительных сил, рабочих мест, производства, распределения, инфраструктуры и, соответственно, занимается технологиями автоматизации в полном шлейфе. В полном — значит, это и программирование, и кадры, и высочайший уровень образования. Четвертый признак неоиндустриализации — формирование интеллектуального труда как массового. Если раньше механизированный труд от единичного переходил к массовому и воплощался в массовых профессиях, то сегодня мы точно так же наблюдаем становление высококвалифицированного интеллектуального, умственного труда в качестве массового. Сегодня высшее образование — это, извините, не роскошь, а необходимость, причем суровая необходимость. Нельзя управлять современными технологиями и даже пользоваться современными технологиями, не представляя их устройства, не представляя их возможностей, не представляя их полезных и опасных эффектов.

М.М.: Тогда возникает один вопрос. Сергей Семенович, как же переориентировать нашу экономику с экономики сырьевой колонии Запада на неоиндустриальные рельсы? Как это сделать на практике?

С.Г.: Сегодня экономисты — я имею в виду, конечно, прежде всего тех, кто исповедует не идеологический, не политиканский, а фундаментальный научный подход, — квалифицируют состояние в нашей стране как ситуацию системного кризиса. Система экономики, которая на способна превращать сырье, полуфабрикаты, труд в конечный наукоемкий продукт…

А.Н.: В высокие технологии…

С.Г.: Да, в высокие технологии. Если система на это неспособна, то она несовременна. Это очень важно понять. Второй очень серьезный вопрос. Сегодня, к сожалению, и интересы бюджета, и интересы политической власти, и интересы наших олигархов, которые говорят, что они пострадали от кризиса, но, тем не менее, системное их положение остается неизменным, — все эти интересы, к большому для страны сожалению, завязаны на нефтегазовой, на нефтедолларовой составляющей…

М.М.: Иначе говоря, на сохранении сложившейся ситуации.

С.Г.: На сохранении фактически системного кризиса.

М.М.: То есть, тех рекомендаций, к которым фактически нас подводила еще Маргарет Тетчер, говоря, что для обслуживания трубы нужно как можно скорее устранить 125 миллионов наших с вами соотечественников, потому что они лишние.

С.Г.: Да.

М.М.: Такая вот модель экономики.

С.Г.: Ну, эта ситуация известна — так сказать, ситуация сброса населения. Если Россия должна стать просто-напросто нефтегазовой провинцией развитого мира, то, по элементарным подсчетам, чтобы она жила примерно на уровне населения Саудовской Аравии, в ней должно остаться 15 миллионов человек, то есть в десять раз меньше, чем сейчас. Сегодня, к большому сожалению, это еще и экономическая реальность. Я могу привести такой пример: на страницах лондонского журнала «Экономист» развернута дискуссия в связи с интернациональным исследованием. И британские, и российские, и европейские ученые установили, от чего вымирает Россия — от приватизации.

М.М.: Поясните, пожалуйста.

С.Г.: Я просто назову результаты этого исследования. Оно многолетнее, но в полном масштабе весь веер последствий, причинно-следственных связей стал известен только сейчас. Оказалось, что массовая приватизация, которая привела к разрыву хозяйственных связей, к остановке промышленных предприятий, очень сильно выбила мужское население из его социального статуса. Потому у нас так высока смертность именно по мужской линии.

М.М.: Разрыв всегда показывает количество и неблагоприятную силу.

С.Г.: Да. Плюс к тому новая экономическая роль мужчины не позволила ему выступать в качестве субъекта, который способен полноценно содержать семью, давать детям образование, поддерживать достойный социальный статус. Мы видим это по положению наших пенсионеров, очень жалко их. Ситуация, недостойная двадцать первого века. И, в итоге, наша деструктивная приватизация, которая закончилась падением ВВП в товарном измерении даже не на 50, а на 75%, вызвала экономические причины, способствующие тому, чтобы люди уходили в различные нетрудовые, в различные асоциальные типы поведения. Все это трансформировалось из экономических причин в социально-медицинские, а в конце концов вызвало в стране сегодняшний демографический коллапс.
Лондонский «Экономист», прямо скажем, возмутился этим исследованием. Причем, что интересно, в конце его стоит примечательная информация о том, кто оплачивал исследование. Оказывается — никто. То есть люди выполняли его бескорыстно, а бескорыстие в науке — это первое и необходимое условие получения честного научного результата. Сейчас, правда, там идет попытка нивелировать результаты. Но я могу в подтверждение этого исследования привести еще свой результат, который я пока не оглашал. У нас, оказывается, смертность на 99% связана с социальной дифференциацией. С коэффициентом G.

М.М.: Прямая корелляция?

С.Г.: Совершенно верно.

М.М.: То есть, расслоение доходов.

С.Г.: То есть, социальная несправедливость, которая, как мы знаем, у нас базируется на приватизации…

М.М.: Наши юристы, например Пилютин Александр Викторович, доказали, исходя из принципов права, что российская приватизация носит неправовой характер.

С.Г.: Совершенно верно. То есть социальная несправедливость в нашей стране существует по этнографическим и другим различным условиям, мы знаем комплекс этих условий.

А.Н.: Она не воспринимается обществом.

С.Г.: Да. Она выбрасывается, и вот ее прямой эффект в виде смертности. Повышенная смертность, вымирание, причем прежде всего мужского населения. То есть, здесь ответ на вопрос: как связана неоиндустриальная парадигма с социальными аспектами, справедливостью и так далее.

М.М.: Я думаю, что мы сегодня будем обсуждать чисто материальную, прозаическую сторону, то есть вещи, до которых, как ни странно, до профессора Губанова никто не додумался, хотя очевидна логика развития общества, если мы находимся на его промышленной стадии, и логика действия всех ветвей власти. Значит, соответственно, сейчас правительство осуществляет программу антикризисных мер. Как вы, Сергей Семенович, оцениваете сегодняшние действия власти? Насколько они адекватны складывающейся ситуации?

С.Г.: Я должен сказать, что наше правительство сегодня во многом имитирует подход Вашингтона. В каком смысле? В смысле монетарного ответа на финансовый кризис. То есть, Кремль исходит из того, что это, прежде всего — монетарный кризис, поэтому достаточно пожертвовать частью золотовалютных резервов, заполнить банковские каналы нефтедолларами, поддержать ликвидность, как тем самым будет спрос поддержан.

А.Н.: Уже минимум на двести миллиардов долларов сокращен резерв, а отдачи-то не видно.

С.Г.: Значит, такой подход оказался несостоятельным по статистическим данным, причем не отечественным, а американским. Российские деньги уже с октября 2008 года работали на поддержание спроса в США, а не в России, это во-первых. Во-вторых, к чести Кремля, нужно сказать, что все-таки он осознал в конце концов, что спрос обеспечивается не монетарным, а ресурсным наполнением. Отсюда появился список стратегических предприятий, хотя там они тоже не все.

М.М.: Сначала они должны вернуть государству те миллиарды, которые они украли. Сначала они должны помочь государству, а потом государство поставит средства контроля.

А.Н.: Должны же пятьсот тридцать миллиардов долларов.

С.Г.: Совершенно верно. Но проблема у нас решается только путем соединения добывающей и перерабатывающей сфер промышленности.

А.Н.: Интегрирования.

С.Г.: Интегрирования, совершенно верно. Вот это еще один ключевой пункт неоиндустриальной парадигмы: высокие технологии, автоматизированные технологии или технологии автоматизации предполагают интеграцию по всем технологическим цепочкам. И вот я спрашиваю себя, и я спрашиваю разработчиков антикризисных действий: «Реализация вашей программа приведет к соединению сырья и технологий? Прекратится ли у нас нефтегазовый экспорт, пойдет ли сырье: цветная, черная металлургия, нефть, газ, электричество — на то, чтобы мы сегодня запустили высокотехнологичное производство, тот же авиастроительный комплекс хотя бы, судостроение, технотронное станкостроение, которое у нас вообще на нуле, к большому сожалению? Поднимется ли наука?» Ведь у нас до сих пор науку реформируют каким образом? Изгоняют сегодня из академий, из академических институтов. А проблема не в этом. Проблема в том, чтобы науку интегрировать с промышленностью, чтобы ученый был в стенах корпорации, а не за ее пределами. Ученый должен быть либо в стенах промышленной корпорации, либо в стенах академического института. Всё.
У университетов должна быть полная смычка с корпорациями, они должны половину, больше половины бюджетов иметь от прямых заказов корпораций. Академическая наука — это совершенно другой вариант, это фундаментальный вариант, но и там должна быть плотная связь с промышленность через университетские, инженеринговые, промышленные центры. А мы как унаследовали от советского времени, что отраслевая прикладная наука вне промышленности, так и реформируют, а все как было, так и остается.
Далее, самая главная задача — организация взаимодействия технологических цепочек от сырья через науку, через разработку технологий, инноваций, выпуска наукоемкой продукции. И затем — полное насыщение сферы потребления. Прежде всего, нужно довести стандарт до результата — это еще один крупный неоиндустриальный проект. И роль такого нашего стандарта не только экономическая, — она стратегическая, она геополитическая.

М.М.: Если речь идет об информации федерального уровня, двадцать первый век изменил принципиально одно — у нас вся информация есть в режиме реального времени. Нам нужны просто функциональные средства контроля. Это вопрос национальной безопасности.

С.Г.: Вот о том-то и идет речь. Здесь прямая связь между технологиями и такими крупными общегосударственными вопросами. И те, кто принимает решения, они должны видеть всю эту цепочку, всю эту взаимозависимость.… Задача в том сегодня и состоит, чтобы принципиально, — даже, если угодно, ради чести страны, — довести проект до результата и отстроить защищенные инфраструктурные сети и по банковским, и по другим информационным потокам на основе собственных технологий.

А.Н.: Нужна политическая воля.

М.М.: Ну вот, опять мы возвращаемся к вопросу о политической воле.
Итак, Сергей Семенович, последний вопрос. Отношение академической, экономической, управленческой элиты и общественности к выдвинутой вами парадигме неоиндустриального общества. Сейчас идет её обсуждение во многих научных центрах. Я знаю, что и управленцы проявляют очень большое внимание к выдвинутым вами идеям. Каковы предварительные результаты обсуждения тех подходов, которые вы высказали? Они кажутся настолько очевидными, что с ними просто сложно спорить…

С.Г.: Могу сказать, что наша экономическая общественность чувствует прилив определенного вдохновения. Наверное, потому что это, действительно, одна из концептуальных разработок, первая за двадцатилетие.

М.М.: Если не за больший период.

С.Г.: Да. Причем разработка, которая от начала до конца является плодом отечественной экономической мысли. Так что я выступаю категорически против тех, кто занимается самоедством и пытается отечественную экономическую мысль и двадцатого столетия и начала двадцать первого столетия поставить куда-то ниже англо-саксонской. Людей не может не вдохновлять фундаментальное построение, которое является заслугой, конечно, не одного человека. Здесь вклад многих разработок, многих мыслей…

А.Н.: Наш институт экономики Академии наук также использует эти разработки, сейчас на Ученом совете принято решение о разработке концепции новой модели экономического развития России. И, безусловно, что идеи Сергея Семеновича (конечно, они не только плоды его личных разработок, это заслуга многих наших передовых экономистов) будут положены в основу такой модели.

М.М.: По-моему, Анатолий Семенович, и МГУ за основу экономических инноваций берет этот подход.

А.Н.: Совершенно верно. Вузы тоже сейчас эту концепцию подхватили, особенно кафедры, которые преподают студентам теорию экономического развития.

С.Г.: Для того, чтобы наглядно продемонстрировать значение и необходимость неоиндустриального развития, можно привести такой современный пример сказки про рыбака и рыбку. Исландия начинала с рыбы, а потом, благодаря привлеченным нефтедолларам и прямым иностранным инвестициям, якобы стала страной, которая вооружена высокими технологиями. Но вот прокатился мировой финансовый кризис и смел в Исландии международный капитал, который быстро сбежал с острова. Оказалось, что и все высокие технологии были тоже заимствованными, Исландия так и не стала производителем высоких технологий. В итоге страна, оставшаяся сегодня без высоких технологий, обратно переходит к своему традиционному промыслу — рыбе.

М.М.: Ну, у исландского старика еще и овца была исландская, но и она, я думаю, не спасает, так что не хотелось бы уподобиться исландскому старику.

С.Г.: Совершенно верно. Мораль сей басни, то есть исландской сказки современной такова — нужно быть не просто реципиентами, пользователями чужих высоких технологий, а мощными, крупными, самостоятельными производителями своих. Вот тогда ты не окажешься у разбитого корыта, как Исландия.

А.Н.: Но чтобы такого не произошло, требуется не просто провозглашать, что нужно менять экономический курс, а реально его изменить.

М.М.: На деле.

А.Н.: На деле, потому что всем известно, что так называемы Шотландский консенсус, навязанный помимо воли экономике нашей страны, себя исчерпал как несостоятельный экономический курс. И естественно, что уже на словах осознается необходимость перехода к инновационному пути развития, внедрению высоких технологий. Но тут должен быть механизм…

М.М.: …План конкретных действий.

С.Г.: Организация, расстановка кадров, изменение структуры, функций, задач, полномочий в министерстве и ведомствах экономического блока. Это очень серьезная общегосударственная работа, это совершенно другой тип мышления. Это означает подбор кадров по одному простому принципу или критерию, если угодно…

М.М.: Давно забытому нашей страной.

С.Г.: Да: что Россия должна быть не ниже, не меньше, чем второй технологической и промышленно развитой державой мира. Вот по такому критерию должна работать вся и политическая, и экономическая система страны. Тогда будет привлечен тот источник, который позволит нам выйти из относительной отсталости, компенсировать потерю двух десятилетий и решить сложные, но абсолютно необходимые для страны задачи.

М.М.: Ну что ж, хотелось бы всем нам пожелать, чтобы те источники, внутренние источники для развития страны, которые мы в состоянии определить и активизировать для реализации этой концепции, выявились и были задействованы на практике. Чтобы нашей власти хватило ума и дальновидности не тратить времени, а обратиться к лучшим идеям и лучшем концептам, которые сегодня выдвигаются нашими прекрасными учеными.

Оригинал статьи