Насилие для Мартины - естественное состояние. Ну и что?
Она приносит (когда приносит, (я не говорил, что она бывает - когда бывает?)), она притаскивает всякие существа, всяких существ, всякое существование - в наш дом, это могут быть птенцы и собаки, убогие старики и цыгане, или недобитые панки, или брошенные кем-то цветы, она хлопочет и взглядывает мне в глаза, пока мы валяемся с Филиппом на диване, она умоляет принять всё это. Мне некогда, я занят Филиппом, тут и так уже всё набито пахнущим-ползающим-движущимся, наша очередная квартира уже будто целый город, рельсов вот только нет, но можно я их нарисую? - ласково говорит эта очаровательная сволочь, как же я привязался к ней!
Она только что не вылизывает их, моет, кормит, она бьет пьяных и даёт голодным, Филипп недолюбливает Мартину, ему грустно, и я не знаю, как быть дальше.
Мартина говорит люблю кому-то в ванной, она кричит люблю да-да люблю кому то ванной, меня уже не тошнит, как прежде, мне уже все равно, с кем она там, я хочу лишь, чтобы Мартина принесла нам аперитив, вот и всё. Не докричаться ее, она не слышит в такие минуты, этот орущий-ползающий кишащий под ногами город, город внутри квартиры -уже достал, а она непрерывна, Мартина, она непрерывна, этот маленький дикий зверек, в такие минуты. Хозяйские часы ревут во всю глотку Тик-так, а Мартина выпевает своё в ванной, маленькая смуглая садистка..
люблюлюблю - вот ее насилие.
Бедняге в ванной нужно довериться ей, это не трудно, кругоообразные движения бедрами и запрокинутая ее голова бесконечно, непрерывно врут, мне ли не знать, она сейчас думает, что мир умер, и что она рисует, она великолепно рисует, и кто-то даже покупает эту чудовищную мазню, а может, он покупает ее люблюлюблю, сейчас это не важно, в ее мозгу время едет назад, как кинопленка с хвоста, как пейзаж из окна маршрутки, или как колеса автомобиля в кино, она едет сейчас назад, и черные волосы и намокшая челка колотятся по лицу, пока она напевает внутри, пока рисует, крутит обруч бедрами, халахуп, ага, пока бедняга тонет навсегда, глупец, ведь время уже едет назад, в ее детство, а он и не подозревает о великой лжи люблюлюблю, и что выпустив в нее свою убогую ли панковскую цыганскую ли сперму - он пропал, потому что башка у него уже свернута, потому что искать ее - потом, а время назад.
У Филиппа грустные глаза и нежная кожа, он глядит мне вслед, пока пробираюсь я к выходу, где же тут проложены эти чертовы рельсы.., он глядит вслед долгим карим густым взглядом и нежной всей своей кожей: я буду скучать.
Холодильник пуст. Сволочь. Это уже привычно. Хозяйские часы - круглые, с хищной иногда вылетающей птицей, ужасно круглые, ревут Тик-так своё, уже поздно, надо идти вниз, надо спускаться, хорошо бы уговорить Алену-продавщицу заняться Филиппом, может, хоть она ему понравится, а маленькие едва кофейного цвета мартинины грудки, запрокинувшись в приоткрытой ванне, летают-летают против часовой. Как всегда, против часовой.
Люблюлюблю Так-тик так-тик
Замок щелкает, обрывает эту канонаду, лифт катится вниз, к людям, к морозу, хорошо - здесь нет никаких звуков, этот город- холодильник, тут движутся всякие некто как хмурые ожившие трупы в морге. Холодно, хорошо, хоть деревья живые, и никогда не нюхают эту гадость, они машут вслед печально, как Филипп, их ветки в сладкой сахарной вате, Мартина сказала бы.. - ладно, не буду, что сказала бы Мартина..
И пока иду обратно с бутылкой подмышкой - легка на помине, вот она, выставилась в распахнутое окно, стоит на подоконнике, у нас дом старых большевиков, и огромные - до полу - окна, она стоит на карнизе почти - бесстыжая, красивая, бесконечно красивая, у меня аж сердце сжимается от того, как резко ударяет время по тормозам..
Запрокинула голову - опять туда, к луне, и черные волосы колотят ее по щекам, и черные волосы лижут ее, локти наружу, руки за шеей.. а маленькие грудки похожи на птенчиков в руке, их клювы вскинуты и жарко, черно распахнуты - пить.. Мартина насилует луну своей бешеной любовью, губы ее шевелятся, я знаю, что они говорят, всё то же.. Бледное отсюда тело неподвижно, лишь черный треугольник лобка вызывающе горит, горит, как черная-пречерная луна.
Надо спешить, иногда я боюсь за эту дуру, а она стоит и улыбается, из нее падает чужое - убогое ли, панковское ли семя, застывает и падает вниз, перемешиваясь с белыми хлопьями. Надо спешить.