"Ой, колечко получилось."
Итак, он обернулся на ее фразу, действительно, кольцо дыма двигалось к потолку, полулежала на кровати, кровать тут одна, и подушка одна, о какой ерунде думаешь иногда всё же. Горничная только что ушла, хотели переступить порог сами, нет, спасибо, нам не нужно ничего.
Вода журчала из худого бачка в туалете, явственно напоминая, что время.
Бешеное это обнимание в машине вдруг уступило место взвешенной, скользящей паузе. Стойка, администраторша-портье с поджатыми губами - вот-вот слова слетят, а крепится, а ваши документы, а вы в гости или как, не смотри,- смотри на меня, так лучше, а потом добропорядочный лифт и горничная с полотенцем под пояском. И - переступить порог. Обыкновенный, не рубиконный, тот еще впереди, если и выйдет. Шагнуть вдвоем, будто знакомы тысячу лет, или дочка навестить забежала, хотя какая из нее дочка - а потом пауза вот.
Глаза его застряли, разглядывая ее вполоборота, всего-то двинулся к занавесям, жалюзи точнее - потому что попросила: закрой, вдруг увидят, а рука не дошла еще до крутилки, обернулся на дымную фразу - и застрял, как сова в повороте. Пограничное состояние. Перед переступить.
Там, сквозь жалюзи, движения какие-то, деревья-кресты, кресты-деревья, люди скользят неслышно - и всё в пополаме, чересполосный мир сквозь тканные ресницы жалюзи, кучи птиц облепили деревья вверху, неимоверные толпы птиц ближе сюда, а вдали пустые стоят, будто в фильме "Темная половина", и как только выдерживают давление ветки голые, не понимаю. Что-то будет? Что, если недокрутить вращалку - и серый мир увидит всё, всю красоту ее, но тогда будет толпиться вкруг нас время - внешнее, а зачем оно сейчас?
Дым еще не дошел до потолка, ее губы, кругло вытолкнувшие последнее "о", мягко пахли, сходясь и приближаясь, это первый настоящий, а мир затих и выключился.
После отключения мира здесь происходили: движения, совокупности движений, ритмичные движения; сережки в ушах потянулись вверх, жалюзи сомкнулись, зрачки ее приблизились и укрупнились, как спелые косточки арбуза, круглые, созревшие, ласковые, дым двигался к потолку, а внизу, под ним - нанизывание колец тут.
Прежде были колечки, вспомнил он, семь колечек, неделька, она радуется мне, надеваясь целиком, целиком, неделькой, и если знать, что времени нет, можно в понедельник, вторник, среду взгляд ее трогать - карий, и рисовать всё лицо в себе повторяя, запоминая, в четверг бесконечно целоваться, пятницу посвятить коже, розовой коже, где мякотью арбузной сочатся, стекая плавно, соски, а в субботу скользить, скользить субботой - падать и возвышаться, горки, радость, выходной, а в воскресенье - в воскресенье и понять смысл слова этого, пусть пронзит он, смысл воскресный.

Дымное кольцо зависло, вглядываясь вниз, в людей. Оно засасывало внутрь воздух, тор, бублик со скользящими водоворотами по краям. Постояло, покачалось, дрогнуло краем, будто восьмерка велосипедная, выправилось в последний раз. Под ним, внутри круга - двое. Двое изображали руки-спицы, ноги-спицы, фигуры их гордо вписывались в гравюру Дюрера, и было тихо. И вообще - было

она как бы обручалась: руки-кольцо, тело-кольцо, почему женщинам свойственно так скользить внутри минут, золотое кольцо, даль ты суздаль гусь хрустальный, и вот несут его уже крылья, вцепляется в шею, хватается шею, лишь взмахи крыльев, и воздух свистит: не бойся, маленький Нильс, мы вместе, это удивительное путешествие, Нильс. Не бойся высоты, учись закрывать глаза, только тогда всё бесконечно, всё.
И ты уже внутри круга, скользишь вдоль, летишь-летаешь кривыми, а круг бесконечен, это так. понедельник-вторник-среда-четверг-пятница-суббота-воскресенье
и
суббота-пятница-четверг-среда-вторник-понедельник
и
удивительное путешествие
и