Как известно, все тоталитарные политические системы обществ нацелены на подавление личности. Уравниловка, воспитание ненависти и страха к тем, кто выделяется из толпы. Мое детство до 15 лет проходило в советском союзе.
Самый базовый слой уравниловки был сугубо внешним проявлением. Школьная форма. Инкубаторские платьица, отличавшиеся, в добавок ко всему, некоторой убогостью оформления. Основной принцип - не марко и по возможности, некрасиво. Хотя, в позднем совке, были праздничные варианты, когда можно было по верх коричневого шерстяного платья одевать сшитый старшими родственницами белый, например, гипюровый передник. В остальное время белые носили манжеты и воротничок, а передник черный. Как правило, тоже шерстяной.
Кружево манжет было единственной возможностью как-то проявлять индивидуальность носившей их в обычные дни, а не в праздники, девочки. У мальчиков не было даже такой возможности. Рубашка+покупной некрасивый костюм. Это при том, что мы все были из полных или не полных, но из семей, а не из какого-нибудь интерната.
То нам читали лекции про то, как важно не выделяться среди прочих, то агрессивно нападали на тех, кто таки выделился. Учителя, которые были, по большей части, женщины, не любили ходить на работу каждый день в одном и том же. Они любили носить украшения, нарядные бузки с брошками из стекла (советский прообраз стразиков), вышитые бисером сарафаны, насыщенных цветов пиджаки. Это при том, что большинство из них были уже старушки около 50 лет или старше. Аккуратные парички или таки викторианский вариант прически "вшивый домик".
В одном и том же ходила только самая преданная партии душой и телом учительница русской литературы. Но преподавала она у нас, в нашем классе, не долго. Эти учителя советской закалки, эти бывшие комсомолки, достойные члены партии на уроках чувствовали себя укротителями хущников. Все они были авторитарны в своих методах преподавания и все, судя по всему, всю жизнь хотели быть эффектными женщинами, с личной жизнью, семьей и прочим.
Добиваясь на уроках тишины, они ощущали радость победы и гордость от этого. От этого у нас, учеников, возникало ощущение непрерывной борьбы за что-то, пусть даже свое, маленькое, личное. Ощущение агрессивного ада, раскрашенного коричневой и голубой краской школьных полов и стен. С намеком, что где-то, неизвестно где, есть яркие цвета, как бы цвета самого детства.
Надо ли, говорить, что сквозь формат одежды советского учителя, изо всех сил перло наружу желание походить на тех, иных женщин из кино о буржуазном мире? А еще подавленная сексуальность, про которую я думаю в том случае только сейчас. Эти восковые фигуры, вечно стоящие на страже основ нравственности, называющие нас, вопя что есть силы, "скотобазы!!!", они же хотели быть женщинами, чтобы в них видели женщин.
А доказывали нам на уроках, что они личности. Ну просто огогогого какие! Яркие, образованные, большие, являющиеся бесприкословным авторитетом всего и вся. Мы - ничтожества по сравнению с ними! Ученики, пытаясь как можно лучше приспособиться к существующим условиям, выбирали себе любимых учителей из того, что было, для налаживания контакта. Многие открыто подлизывались, но не все.
Но куда как более необузданной была сексуальность во взрослеющих детях. Девочки в 12-13 лет уже хотели нравиться. Каждая как-то стремилась сделать заметней из школьной убогой униформы конкретно себя. Например, когда холодно, то можно же джемпер надеть поверх формы. Тонкой вязки, с V-образным вырезом. Немножко стильно, а если яркий, то вообще клево! Туфли, прически, сумки, все, что могло как-то выделить, чтобы было не как у всех, все шло в ход. Но преследовали нас конкретно за сережки, прически, косметику и длину формы.
Директор - была бывшая заведующая детской комнаты милиции, с допускаю, что не вшивым, но очень солидным домом на голове. Ее дом был выше всех в школе. Она была самая авторитарная учительница. Она иногда проводила рейды по классам, с кулечками, в которые собирала сережки у девочек. Отдавала потом их родителям. С выговором. Женственне прически отправляли намачивать под струей воды в туалете. И макияж, естественно тоже.
После репрессивных мер, школа становилась снова тусклым фоном для нарядных немолодых учителей, точнее старых нафуфыренных грымз (или 50 - это еще не старых?), с выражением величия на морщинистых рожах. Мало кто в той школе, которая была моей первой школой из двух, вызывал желание считать его настоящим авторитетом, за его ум, интересную жизнь, другие качества. В основном, отвращение и знание, что рано или поздно будут пытаться задавить. Задавить до полного послушания, до соответствия тому образу школьника, которой предписывал советский союз. Качественно, на совесть, как положено. С удовольствием от выполненного долга закрыть четверть и отправиться с свой теплый угол есть конфеты и пересматривать "Служебный роман". Ведь это так просто: вот тут все расслабленно, ногами не сваи вколачивать, а свободной походкой идти навстечу своему будущему, успехам и любви. Главное, любви.
Я училась в обыкновенной школе.