Мне скучно. В бесконечном тупике
Сквозняк и пахнет кошками, мышами.
Мурзилки в зеркалах на потолке
Снуют проворно, хлопают ушами,
Но для чего - не понимают сами;
Прусак застыл в дверях на сквозняке
(Хоть и написано на косяке:
"Не прислоняться"), шевелит усами -
Куда ползти? Направо пахнет щами,
Налево - кашей. Ну а фер-то ке?
Аллюзии трещат на языке,
Пространство переполнено вещами,
И он твердит, рифмовник теребя:
"Мне скучно, Бесс. Мне скучно без тебя".
2007
***********************
Метаморфозы
Сегодня на улице ветер такой, что деревья,
должно быть, вернут себе облик бегущих от бога,
уставших от бега, измученных гонкою женщин.
Ты видишь, Овидий?
И Дафна с прилипшей к губе горьковатой хвоинкой
рванет через двор, но и ветер помчится за нею,
и форточка хлопнет в шестом этаже, и осколки
посыплются на пол.
И щелкнут суставы, и встанет старуха со стула,
и веник увядший возьмет, и совок обветшалый,
нагнется с трудом над кривым шелушащимся полом.
Сплошные проторы.
А там, за окном синева и мелькание платьев,
и стук каблучков по асфальту, и посвист дурацкий,
и выстрелы форточек там, где остались старухи
без стеклопакетов.
***********************
Четвертое послание к Бобсону
Или вот еще, знаешь, в кино или сериалах
смотришь в первой сцене на какого-нибудь героя
и понимаешь: жить ему осталось недолго.
Минут двадцать, если кино, или серий восемь,
если сериал. И смотрит-то он виновато,
исподлобья, и актер какой-то хреновый,
и функции этого бедолаги в сюжете
видны изначально, как на ладони -
нужен он лишь для того, чтоб его не стало.
Блондинка прослезится при опознании трупа.
Верный напарник отомстит злодеям.
Небольшой гонорар пойдет на алименты.
Можно было бы написать: "так и мы, Валерий"
и закончить послание на этой щемящей ноте.
Но воспитание не позволяет.
*******************
Эротические хокку
ленин в любой фигне
в каждом нескромном сне
ленин в тебе и во мне
************************
Историческая элегия
В Киеве сломали
кинотеатр имени Довженко.
Мама вспоминает:
она видела, как Довженко
однажды на киевском пляже
был потревожен случайно
попавшим в него мячом
пляжных волейболистов.
Довженко тогда молча
взял ножик
и взрезал мяч, как арбуз.
Жест, достойный мастера
эпохи трансмутации авангардизма
в соцреализм, перехода от
крика немого кино
к молчанию звукового.
Желчный старый противный
четырежды изолгавшийся
гений на мелком мягком
днепровском песке среди пения
"Спидол" и шипенья ситро.
Крупный план: мяч на песке.
Крупный план: рука с ножом.
Крупный план: ломти арбуза.
Средний план: волейболисты замерли,
ждут подачи мэтра.
Общий план: пляж с птичьего полета.
Затемнение. Голос за кадром:
"В кинотеатре имени Довженко
я пережил когда-то что-то вроде
инициации. Там проходило
собрание дружины пионерской
отчетное и выборное тоже.
И на отчетно-выборном собранье
я - было мне, наверное, двенадцать -
решился на отчаянный поступок.
Я воздержался.
Дело было так:
в совет дружины (или как там это
вот называлось?) избирался мальчик,
который мне был крайне неприятен.
Он был такой смазливый и при этом
нахальный, смесь подлизы с хулиганом,
типичный, в общем, будущий вожак
вечнопохмельной комсомольской стаи.
И вот, когда голосовали "за",
я смело, повторяю, воздержался.
Моя рука торчала одиноко
в кинотеатре имени Довженко,
как та сосна на Севере на диком.
Ужасный был скандал! Меня призвали
в учительскую и склоняли хором
во всех возможных русских падежах.
Я вышел, пошатываясь,
маленький, но гордый,
и в коридоре меня догнала
учительница французского языка.
Я не помню, как ее звали.
Помню, что она была старая,
хромая, седая и курила.
Рассказывали, что в прошлом
у нее был как раз дикий Север,
а может быть - дальний Восток.
Вы понимаете, о чем я.
Учительница французского языка
отвела меня в свою подсобку,
закурила папиросу "Казбек",
посмотрела печально,
покачала головой и сказала
примерно такие слова:
"Мальчик, ты понял,
где ты живешь и как
тут надо голосовать?"
И вот теперь кинотеатр сломали,
и там построят новую коробку,
не хуже и не лучше, просто выше;
мяч не вернулся, шарик улетел,
учительница умерла, пожалуй,
а я - так ничего я и не понял".
**********************
Элегия
Дней высокие бокалы
всклянь налиты синевой,
как зеленые бокалы
из литовской мастерской.
Только ты их осторожно
из буфета доставай -
задрожит стеклянной дрожью,
как проснувшийся трамвай.
Эти рюмочки граненые
с невидимым вином,
фаянсовый, фарфоровый
народец за окном.
Солоночки в буфетике,
нервная посуда,
пробитые билетики,
простреленная грудь.
Это утро или вечер?
Машет шапкой машинист.
Весь вагон насквозь просвечен,
на сиденье желтый лист.
В теплой трубке пыльный зуммер,
абонент ушел в кино.
Шел трамвай девятый номер,
и пришел давным-давно.
***************************
С натуры
А сентябрь теплый, мягкий такой.
Морем пахнет, зеленой кровью морской.
Яблок с травы уже не подобрать.
Русалок косяк лучами прорежен.
Ветер трогает лоб, как медбрат,
Небрит и брутален, но вынужденно нежен.
*******************************
Времена года
еще нас любят
еще не отцвела сирень и май
стоит в своей горчайшей половине
не уходи помедли подожди
еще тугие черные дожди
деревья отучают от гордыни
и на слуху минувшая зима
еще нас любят
еще нам август радуйся поет
и на трубе играет и срывает
зеленый теплый лист на лацкан ладит
и добряком глядит и ветром гладит
по волосам но что-то там скрывает
в руке и приглядеться не дает
еще нас любят
еще ноябрь покинувши кровать
брюзжит с утра впотьмах на стаи галок
орущих на обветренных кустах
дрожащих не за совесть а за страх
пронизывающий и тех кто жалок
и тех кто горд и тех кому плевать
еще нас любят
но вот декабрь борода из ваты
и вся любовь как ласточка в норе
уснула спи дюймовочка голубка
как шапка в коридоре полушубка
как мандаринка в жаркой кожуре
как в рыбах оловянные солдаты
*************************
Баллада (4)
Павел Андреевич Пастухов
или просто Паша
после демобилизации
проживал в Иванове в начале шестидесятых годов
прошлого века,
вставал на заре под звуки гимна,
шел по коммунальному коридору тишком,
чистил зубы мятным порошком,
брился опасной бритвой,
душистым "Шипром",
орошал румяные щеки,
завтракал яичком вкрутую,
запивал это дело грузинским дегтярным чаем,
выходил из подъезда, закуривал "Беломор",
автобусом ехал на ткацкую фабрику,
где работал наладчиком.
Каждый день окруженный жужжаньем, гуденьем, пряденьем,
каждый день среди тысячи пчел в рабочих платках и халатах,
в стеклянном улье,
в камвольном космосе,
одинокий мечтательный пастырь железного стада станков.
Как известно, Иваново - город невест,
незамужние ткачихи платочки свои теребят,
по статистике один
сперматозоид
на десять тысяч яйцеклеток,
да и тот командировочный.
Люська подкатывала.
Тамарка подкатывала.
Люська похохатывала.
Тамарка и вовсе руками похватывала.
Только Павел Андреевич
или просто Паша
не поддавался на провокации.
С танцев сбегал,
одиноко курил у акации.
А вот в чем дело-то было.
Он имел одно виденье, непостижное уму:
Валентина Терешкова вечно грезилась ему,
то в скафандре с буквами "СССР",
то на трибуне Мавзолея,
то в окруженье пионеров
в Крыму.
И покуда я рождался,
отращивал первые зубы,
вставал на ноги, то есть -
весь конец 1963 и первую половину 1964 года
Павел Андреевич Пастухов
или просто Паша
вырезал ее портреты из газет.
Оклеил ими всю комнату,
потом коммунальную кухню,
коридор и туалет,
потом послал письмо в Москву, написанное в стихах.
Стихи на случай сохранились, я их имею, вот они:
"Валя, Валя, Валентина,
я страдаю от любви,
ты, прекрасная картина,
от меня ее прими,
ты мое составишь счастье,
как всемирный океан,
не помеха нашей страсти
Николаев Адриян".
И так далее, восемь страниц
мелким почерком
с картинками: ракета,
пылающее сердце,
пятиконечная звезда.
То ли Терешкова прочитала письмо,
то ли соседи стукнули,
но в октябре 1964 года
приехала за Павлом Андреевичем
или просто Пашей
психическая "Скорая помощь".
Четыре грубых санитара,
как Гамлета, его скрутили
и на носилках унесли
туда, где хлорка да карболка,
казенное белье сырое,
на окнах толстые решетки
и два соседа по палате -
аминазин и сульфозин.
Много лет пролетело и зим.
Прошло десять лет.
Прошло двадцать лет.
Прошло тридцать лет.
Прошло сорок лет.
Полвека прошло, привет.
Валентина Терешкова
развелась с Адрияном Николаевым,
снова вышла замуж,
побывала делегатом четырех съездов КПСС,
позаседала в президиумах,
повозглавляла разные общества дружбы,
поносила олимпийские факела,
ныне она член фракции "Единой России",
вместе с Еленой Мизулиной и Ириной Яровой
защищает христианские ценности.
Такие дела.
А Павла Андреевича Пастухова
или просто Паши
давно уже нет.
Просто нет, без подробностей.
Ни рая нет ему, ни ада.
Такая вот, извините за выражение, баллада.
************************
Баллада (3)
Сорокалетняя преподавательница математики
из областного университета
обнаружила в порночате
своего студента Максима.
Не то чтобы она все время ходила по порночатам.
Ну, знаете, как это бывает?
Нажала куда-то не туда.
Максим, оказалось, звезда порночата.
У него там куча поклонниц и поклонников.
У него там высшие баллы.
Не то что на зачете по статистике.
Максим послушно делает то и это,
изгибается, улыбается, одевается, раздевается,
трогает себя, где скажут,
облизывает губы, подмигивает,
ловко цокает по клавишам, просит за движения условных денег,
говорит: не хватает на новый айфон,
говорит: в универе задолбали,
говорит: летом хочу поехать в Грецию.
Как-то втянулась, заходит каждый вечер,
знает уже, когда он появляется,
зарегистрировалась, внесла деньги,
иногда подкидывает Максиму немного,
но ни о чем не просит.
У него зеленые глаза,
пушистые ресницы,
а на плечах - веснушки.
За окнами метель гудит без толку.
В аудитории гудят лампы дневного света,
гудят батареи парового отопления,
в аудитории жарко.
Слишком усердно топят.
Завкафедрой говорит: воруют.
************************
"Бабочке снится"
Мир - театр. Да в общем, ведь его,
по-хорошему, и нету.
Бульбазавр поймал Педведева
и купил ему конфету
****************************
Шла мне сегодня навстречу девушка
метров двух с половиной роста,
красивая такая, прямо как телевышка,
посылающая не глядя сигналы в пространство.
Некоторые сигналы принимают в своих домах
телезрители с их верными тапками и халатами,
а другие сигналы встречаются далеко в небесах
с гуманоидами, лапчатыми, грустными, зеленоватыми.
И гуманоиды начинают беспокоиться, собираться,
грузят в ракеты подарки: конфеты, букеты, не знаю, духи...
Но тут сигналы теряются, и гуманоиды выключают рации,
остаются дома и сочиняют непонятные печальные белые стихи.
Я шел и думал о гуманоидах. Недолог их век,
грустны их песни, вчерашней едою пахнет у них в квартире.
А рядом с девушкой шел ее молодой человек.
Небольшой сравнительно: сантиметра двести двадцать четыре.
*********************
Третье послание к Бобсону
Лето какое-то такое,
что вообще во всем сомневаешься:
то солнце палит, как в Турции,
то ветер норвежский свистит.
Вот и ходишь -
одеваешься,
раздеваешься,
переодеваешься,
как какой-нибудь,
прости господи,
трансвестит.
Каждый носит в запасе с собою
ворох помятой
одежды, ожидая
предсказанной оракулом перемены.
Времена такие настали, Валерий,
что ничего не понятно.
люди вокруг одеты
по всем сезонам
одновременно.
В мини-юбках,
в плюшевых шубках,
в шортах,
в шапках с ушами,
в защитном окрасе,
в латах и шлемах,
в шкурах,
тот - в шкарах шикарных,
тот - с содранной начисто кожей...
С утра сосед вышел
в джинсах с заплатами,
вернулся вечером в рясе.
Другой вышел в смокинге
и в рясе вернулся тоже.
Какие уж тут стихи?
Вроде бы заводишь
веселую песенку,
а выходят какие-то алгоритмы зарубежной эстрады,
то ли фортраны,
то ли алголы.
Если так дальше пойдет, Валерий, я окончательно перейду на "лесенку"
и в рифмы брать перестану прилагательные и глаголы.
*******************
Подражание поэтам
Ветер как вывернет сегодня зонтик, и сразу
повалил его набок. Это было у кафе "Любовь".
А ведь он стоял, опираясь на бетонную базу,
рассчитанную на противодействие силе ветров.
Зонтик как упадет тогда на машину-тойоту,
и она запела жалобной сигнализацией,
как будто монотонно оплакивала что-то
помимо похода хозяйки в страховку за компенсацией.
В мире вообще очень многое определяют сила ветра и парусность,
гораздо больше, чем сила тяготения и наборы правил.
Между прочим, "любовь" по-эстонски armastus.
Не знаю, зачем я это добавил.
**************************
одни стихи повешены на гвоздики глаголов
другие прилагательными липкими приклеены
а третьи в воздухе густом сверкают радужным хвостом
и движутся на зависть всей этой силе трения