Продолжу про венгров.
Кишкеро дал интервью про своего папу Керо. Переводила Тетрока.
Миколош Кереньи Мате: он все еще мой отец
Миколош Кереньи Мате из Опереттсинхаза держится, заботясь о своем восьмимесячном ребенке. Очевидно, это помогает ему избежать срыва.
— Это глупый вопрос, но я должен спросить: что это?
— Я должен воспитать своего ребенка.
— Когда впервые до вас дошли какие-то слухи или конкретные истории?
— Двадцать лет назад, когда говорили, что Кереньи живет вместе с несовершеннолетним. И это я был (<i>прим. Тетроки, дальше буду курсивом их выделять: серьезно, дословно — És az én voltam, не знаю, как еще перевести... не разобрались что ли, кем Керо сын приходится?..)</i>. На моего отца за время его карьеры нападали постоянно.
— Как ты думаешь, почему?
— Очень много было зависти. То что он делает, как он это делает, почти всегда имеет успех.
— Вы можете это принять, что ваш отец на самом деле мог сделать что-то не хорошее, неправильное?
— Я могу согласиться с тем, что половина страны говорит: это неверно, другая половина состоит говорит, что в том нет никакой беды. В данный момент у меня нет конкретных фактов, из-за которых я должен думать по-другому о моем папе. Моего брата, который балерун, его мастер, один из величайших хореографов страны, бил вешалкой <i>(это у них что, вместо ремня?..)</i>. Двадцать три года назад это не было сенсацией / чрезвычайным событием, а а гораздо больше общепринятым методом. Я получал пощечины от моего учителя. Поколение моей сестры, представители которого родились пятнадцать лет спустя, совсем другое. У наших родителей все еще есть гвозди в школе (по-видимому, что-то местное, типа заноз в памяти о школе), а сегодня в Нидерландах ребенок может подать в суд на родителя, если его ударили.
— Думаю, так намного лучше. А какими были отношения в то время с Марошем Акошем?
— После данного случая мы долгое время проводили вечеринки. Были друзьями, пока он не переехал за границу, каждый приезд в Сегед он приветствовал нас: меня, моего брата, моего отца. Я не звонил ему, потому что с одной стороны, мы не общались 18 лет, с другой, если бы я заговорил о том факте, это можно было бы счесть угрозой. Я далек от этого.
— Между вами и вашим отцом был подобный инцидент?
— Они меня никогда не бил, если вы имеете в виду это. За других я не хочу говорить. Многое было в этом театре. Задайте себе вопрос: могло ли действительно такое быть, если здесь такая атмосфера страха и запугивания, которую описывают в последнее время, то как бы здесь работали 17 лет? Насколько успешно?
— На фейсбуке есть запись голоса вашего отца, когда он разъяренный вызывает такси. Если это кто-то услышит, то может подумать, что ваш отец сорвался / вышел из себя. <i>(ну блин, конец света, на службу такси наорал! а где запись?..)</i>
— Думаю, есть вещи, которые мы совершаем все. Если мы ежедневно ездим на такси, и миллионы раз повторяем, кто мы, терпеливо вводим, то нам нравится, чтобы наше имя называли <i>(не поняла, он наорал за то, что его "г-н Керо" не назвали???)</i>.
— Было ли такое, что вы выговаривали отцу, что считаете, что он вел себя неправильно?
— Было, что я говорил, что другие говорили ему, и это случалось и на репетициях (более сильно было на репетициях). Ему всегда можно было сказать об этом, при необходимости приходилось извиняться, это было естественно. Мы живем в постоянных репетициях, преследуем общие цели, которые включают страшно жестокую художественную напряженность. Представлять это как атаку, нападение некорректно. Бывают моменты, когда не хорош свет, не хорошо это, не хорошо то, и стоит режиссер, и всеми средствами пытается объединить сцену.
— Что вы почувствовали, когда впервые прочитал адресованную вам запись в блоге режиссера Кальмара Питера, в которой он обвиняет вашего отца во многих вещах?
— Если бы не дело Вайнштейна или Мартона, максимум, я пошел в Комедию и спросил его, почему сейчас, но в противном случае я бы не имел с этим дела. Обвинения кого-то в изнасиловании мужчин, женщин и детей, это не то же самое, что отшлепать кого-то вешалкой. Эти обвинения, я считаю, только злоупотребление завистливого (ревнивого) и горького человека.
— В этом же посте Кальмар — отвратительно — затрагивает вашей профессиональную квалификацию. Я думаю, это никак не относится к обвинениям. Что вы маленький папин сын, который топ в своей карьере вторично <i>(дословно — возвращенно / вторично топствующий (у них любое существительное переделывается в глагол — сидеть в интернете — интернетствовать, заниматься йогой — йогствовать, тут то же самое от быть топом — топствовать) в вашей карьере)</i>.
— Это решат сегодня тысячи людей. Но я охотно куплю два билета мистеру Кальмару на выступления нашего театра, чтобы он сам мог посмотреть, потому что я убежден, что он как минимум десять лет не был на сцене. Пятнадцать лет назад я боролся с самим собой, с именем моего отца. Я решил ничего больше с этим не делать. Есть те, кто любят Кишкеро, и ненавидят его отца. Есть те, кто обожают его как режиссера, но говорят: почему он позволяет быть мне на сцене? У каждого есть что сказать. В среднем, как я чувствую, они любят то, что я делаю. Я чувствую, что в посте Кальмара есть какая-то компенсация, не против меня, а из-за чего-то, с чем ему самому надо в своей жизни разобраться <i>(гыыыы, обожаю Кишонка!)</i>. Его собственная фрустрация, его неудача. Мне жаль его, что побуждает меня, что однажды я его прощу. Если выяснение этой истины было его целью, то это не правильные инструменты. Я не знаю, кто они и каковы они. Но то, что мы слышали до сих пор, это очень далеко от сексуальных домогательств. С этого момента закончится любой учитель или режиссер, который поднимает голос или посмотрит на ученика. Что-то перевернулось, и мы должны иметь это в виду. И держать все в порядке.
— Возможно ли, что вы не знаете какой-либо истории, потому что вам не осмелились ее рассказать?
— Если есть такие истории, я хочу встретить того, у кого они есть. Но в данный момент я не знаю ни одного случая насилия <i>(erőszak — можно перевести и как насилие, и как изнасилование, хз, что имел в виду, но учитывая продолжение, возможно, что сказал "изнасилование")</i>. Или хотя бы сексуального домогательства.
— Я также был жертвой преследования и жестокого обращения. Верите мне, что некоторые люди в определенных ситуациях застревают и не могут справиться с этим, если кто-то злоупотребляет положением?
— Верю.
— Актерская работа уязвима?
— Это партнерская работа. Режиссер также бывает в распоряжении актера, как и наоборот. Но я подчеркиваю, мы говорим о режиссерских, образовательных, педагогических методах. Пока что я не вижу в этом сексуального.
— Вы сможете работать, если будет доказано, что такие случаи есть?
— Сейчас мне это не известно.
— Я понимаю, что вы не можете себе этого представить?
— У меня было чудесное детство с замечательным папой. Мой отец — как и любой другой человек — не черный или белый. В настоящее время это не имеет значения, что когда чья-то мать, бабушка заболела, он организовал госпитализацию, вызвал врача из-за границы. был госпитализирован, он вызвал главного врача за границу. Что его можно было вызвать в любое время посреди ночи. Что когда кто-то приехал в аэропорт без паспорта, он решил эту проблему.
— Но можете ли вы сказать от имени других, что мы можем компенсировать какой-то ущерб?
— Нет, я могу сказать только то, что чувствую.
— Как существует семья, работа в этой ситуации?
— Это сложно, но мы друг с другом.
— Какую обратную связь вы получили после письма Кальмара? Угрожали?
— Оба (И то, и другое? "Дважды" или "второе" будет по-другому, это что-то с "двое"). Также я получил много сообщений поддержки. Но меня это не удивляет: люди на фейсбуке взволнованы (дословно — брызгаются). Но большинство из них не любят кричать.
— Ты думал о своем будущем в эти дни?
— Технически для меня жизнь здесь не изменилась. Технически.
— Как вы думаете, что будет с судьбой вашего отца?
— Ни признавать обвинения, не обвинять жертв, ни оправдываться или релятивизироваться <i>(??? не смогла это применить к ситуации, жду помощь зала)</i> я не хочу, но фильмами Романа Полански раздавлен не буду <i>(сорри, не догоняю, о чем он)</i>. не стеснены в фильмах Романа Полански. Но как бы то ни было: он мой отец.
Вставки:
Дело Кереньи
Режиссер Петр Кальмар в открытом письме сыну Миклоша Габора Кереньи обвинил его в сексуальных домогательствах и насилии. Бывший генеральный директор Опереттсинхаза сначала отклонил все обвинения. Но когда одна из жертв рассказала, как он ударил его вешалкой, извинился на своей странице в фейсбуке и в воскресенье попросил об уходе на пенсию. Опереттсинхаз освободил его от работы в понедельник вечером. В среду будапештская музыкальная школа VOKE Пештской Бродвей-студии также прекратила сотрудничество с Керо.
Визитная карточка
Актер, ... чего-то там премий Soós Imre и Джуниор Prima Prize, родился 15 марта 1983 года в Будапеште. Символическая (значимая) фигура в последние 15 лет в Опереттсинхазе. Его отец — бывший художественный руководитель театра, Миклош Габор Кереньи.[/MORE]