emergency
03:39 11-12-2017 12-15 Ноября 1917
К выжимкам других дней
12 ноября

Воейкова жизнь многому научила
Меня разбудил в 12 часов ночи стук в дверь. На мой вопрос, кто там, мужской голос ответил из-за двери: «Я милиционер, пришел к вам на дежурство». После моего заявления, что ко мне на дежурство никто не ходит, неизвестный человек сказал: «Ведь вы арестованы». Я ответил: «Ничуть не бывало; арестованные находятся во дворе, в деревянном флигеле, а тут одни больные».
Придя на следующий день завтракать к жене, я ей сказал, что какое-то предчувствие мне подсказывает, что я должен исчезнуть. После завтрака я в больницу не вернулся, а пошел пешком через Новую деревню на Удельную. Заблудившись в парке, я добрался до дачи своего знакомого только в половине одиннадцатого вечера.
Как я потом узнал, в это самое время к нам в дом приехало на автомобиле 12 «товарищей», которые меня искали. В период переворота кроме этих 12 человек нас посетили еще пять различных групп в меньшем количестве. Часть их входила в дом; часть, узнав, что меня нет, не входила; но все шесть раз вооруженные люди приезжали для того, чтобы меня арестовать.


Бунин про Москву
Проснулся в восемь — тихо. Показалось, все кончилось. Но через минуту, очень близко — удар из орудия. Минут через десять снова. Потом щелканье кнута — выстрел. И так пошло на весь день. Иногда с час нет орудийных ударов, потом следуют чуть не каждую минуту — раз пять, десять.

Удивительные приключения княгини Марии в Москве

Паустовский (тоже Москва)
Через выбитое окно первого этажа каким-то чудом пролез с Тверского бульвара человек в подпоясанном солдатским кушаком сером пиджаке, с маузером на боку, в очках и с русой бородкой. Он был похож на Добролюбова.
— Спокойно! — крикнул он. — Жильцы — ко мне! Мы договорились с юнкерами. Сейчас и мы, и они прекратим огонь, чтобы вывести из этого дома детей и женщин. Только детей и женщин! Мужчин выпускать не будут. Ваше положение аховое, — дом с часу на час загорится. Поэтому мужчины, по-моему, могут тоже рискнуть.
Но, конечно, только после того как выйдут дети и женщины. Выходить через Тверской бульвар на Бронную. Идти поодиночке. Соберитесь в подворотне.
Человек этот так же быстро исчез, как и появился. Все собрались в подворотне. Огонь затих, и первой засеменила через бульвар наша старая нянька с двумя девочками. За ней перебежали остальные женщины.


Эфрон о битве за Кремль

Кушников
Перекопский и Аккерманский полки не вынесли резолюции за поддержку Временного правительства и воздержались; полки Николаевский и Елизаветградский на стороне Временного правительства.

Алексеев бежит в Новочеркасск, чтобы присоединиться там к казакам.

Дыбенко
В 9 часов войска Керенского возобновили обстрел Пулкова. После артиллерийской подготовки казаки перешли в наступление, пытаясь в конном строю атаковать защитников Пулкова. Первая атака казаков была отражена ружейным и пулеметным огнем. На месте боя осталось несколько убитых и раненых казаков.
Через час казаки при поддержке незначительной части пехоты и артиллерийского огня батарей и бронепоезда перешли вторично в наступление. Бой продолжался около часа. Вторая атака разбилась о стойкость моряков. Казаки на сей раз понесли более значительные потери. Моряки, ободренные первыми успехами, бросились преследовать отступающих и одновременно атаковали бронепоезд, стараясь отрезать его.
Отступающие войска Керенского не оказали никакого сопротивления и поспешно отошли по направлению Гатчины. Мы заняли Царское.


Савинков
Утром генерал Краснов приказал своим 600 казакам перейти в наступление. Штаб его был перенесен из Царского Села в деревню Александровку.
Под Пулковом Троцкий собрал большие силы. Я не знаю, сколько в точности было большевиков, но во всяком случае их число во много раз превосходило число сражавшихся казаков. Артиллерии у Троцкого было немного, но огонь его орудий был меток, и Александровка обстреливалась без перерыва шрапнелью и трехдюймовыми снарядами. Очень скоро наступление генерала Краснова остановилось, и большевики начали свои контратаки. Наши орудия стреляли не умолкая. Это не было, конечно, большое сражение, но оно было кровопролитным и чрезвычайно упорным. Я не могу не отметить, что еще до начала его Керенский из Гатчины телеграфировал в Петроград, что на следующий день он с казаками войдет в столицу. Не знаю, многие ли разделяли эту его уверенность.
Около трех часов дня генерал Краснов попросил меня съездить в Гатчину, к Керенскому, просить подкреплений. Керенский мне сказал, что части 33-й и 3-й Финляндских стрелковых дивизий двигаются с фронта на помощь генералу Краснову. С этим известием я и вернулся к вечеру в штаб, но в Александровке застал совсем другую картину, чем утром. Артиллерийский огонь большевиков стал гораздо сильнее. Стреляли уже шестидюймовые гаубицы. Царскосельский парк обстреливался частым огнем. Чтобы попасть в Александровку, надо было проехать через огонь заграждения. Потери казаков были очень значительны. В самой Александровке свистели ружейные пули. Где-то очень близко стучал неприятельский пулемет. Но генерал Краснов не отступил еще ни на шаг, и я нашел его в той же избе, в которой оставил. И только когда стемнело и выстрелы стали реже, он написал на клочке бумаги несколько слов и передал мне. Я прочел: «У нас нет больше ни снарядов, ни ружейных патронов. Что делать?» Я ответил карандашом: «Отступать к Гатчине и ждать обещанных подкреплений». Генерал Краснов мне сказал: «Я тоже думаю так».


Коллонтай
Рано-раненько звонок в квартире. Звонок настойчивый. Открыли. Мужичок: тулупчик, лапти, борода.
— Здесь, что ли, комиссар от народа Коллонтай? Должен его видеть. Тут ему и записочка есть от ихнего главного большевика, от Ленина.
Смотрю: действительно на клочке бумажки рукой Владимира Ильича: «Выдайте ему, сколько там причитается, за лошадь из сумм Госпризрения».
«За лошадь? При чем тут лошадь?»
Мужик, не торопясь, все рассказал. Еще при царе, перед самым февралем, у него на военные нужды реквизировали лошадь. Обещали заплатить за лошадь «по-божески». Но время шло, а ни о каких вознаграждениях ни слуху ни духу. Тогда мужичок направился в Питер, два месяца обивал пороги всех учреждений Временного правительства. Никакого толка. Посылали туда, сюда, из одного учреждения в другое. Прожился мужичок, все терпение порастряс. А тут вдруг услышал: есть народ такой — большевики, они все рабочим и крестьянам вернут, что у них цари да помещики забрали и что за время войны у народа потянули. Надо только записочку получить от главного большевика, от Ленина. Вот и нашел мужичок Владимира Ильича в Смольном. Поднял его ни свет ни заря и добился записочки, которую мужичок мне показал, но не отдал.
— Как деньги получу, так отдам. А пока пущай у меня будет. Все вернее.
Что же делать с этим мужичком и его лошадью? Ведь министерство-то еще в руках чиновников Временного правительства.

[изображение]

Вудро Вильсон
Любой свободный человек, договаривающийся с нынешним немецким правительством, договаривается о собственном уничтожении.

Роза Люксембург в польской тюрьме
Уже неделя как все мои мысли о Петербурге, и каждое утро и вечер я с нетерпением хватаюсь за газеты, но новости, увы, очень скудны и запутаны. Рассчитывать на долгосрочный успех не приходится, но сам по себе захват власти — это удар кулаком в лицо так называемой социал-демократии и всего сонного Интернационала.
Каутский, конечно, не мог придумать ничего лучше, кроме как на основе статистического расчета доказать, что социальные отношения в России еще не готовы к диктатуре пролетариата! Достойный «теоретик» независимой социал-демократической партии! Он забыл, что «статистически» Франция 1789 и 1793 года еще меньше была готова к господству буржуазии… К счастью, история уже давно не развивается по теоретическим рецептам Каутского, так что будем надеяться на лучшее.


[изображение]

Бочкарева
Утром, после завтрака, когда я направилась в штаб, небольшая группа довольно наглых солдат, человек десять, не больше, преградила мне дорогу, осыпая оскорблениями.
Через несколько минут к этим грубиянам присоединились еще двадцать, потом тридцать, пятьдесят… сто.
— Что вам нужно? — крикнула я, теряя терпение.
— Чтобы ты распустила свой батальон. Хотим, чтобы вы сдали оружие.
Нет для солдата большего позора, чем сдача оружия без боя. Однако мои девчата знали, что я сочла бы для себя позором погибнуть от рук озверелой толпы. Когда им стало известно об этом требовании бандитов в солдатской форме, они все вышли из блиндажей с винтовками в руках.
Я попыталась урезонить солдат, но было совершенно ясно, что они пришли сюда с определенным намерением, явно подсказанным агитаторами, и не хотели слушать моих доводов. Они прервали меня, заявив, что дают на размышление три минуты. Один из вожаков начал отсчитывать время. Трудно описать, что́ я пережила за эти три минуты.
Три минуты истекли, но ни к какому решению я не пришла. Тем не менее взобралась на скамейку, служившую трибуной для ораторов. Стояла полная тишина. Толпа, конечно, рассчитывала, что я сдамся ей на милость. Девушки напряженно ждали приказов от своего начальника. Сердце бешено колотилось. Надо было найти какой-то выход.
— Огонь! — вдруг крикнула я девушкам не своим голосом.
Солдаты настолько растерялись, что на какой-то момент точно оцепенели. Они были без оружия.
Воздух потряс залп из двухсот винтовок. Толпа рассеялась в разные стороны. Но этот приказ привел обезумевших солдат в ярость. Они бросились в свои казармы за оружием, угрожая вернуться и расправиться с нами.
Создалась критическая ситуация. Не было никаких сомнений в том, что толпа солдат вернется в увеличенном составе и растерзает нас. Следовало немедленно принять какое-то решение. Минут через десять солдаты снова будут здесь. И если мы вовремя не скроемся, нас ждет неминуемая смерть.
— Пять минут на сборы! — громовым голосом скомандовала я батальону.
Одному из инструкторов приказала пойти в казармы, смешаться с толпой солдат, а после вернуться в лес и доложить об их намерениях. Одновременно распорядилась, чтобы наш обоз двигался по дороге в Красное Село. На все это ушло менее пяти минут! Неслыханное дело, чтобы войсковая часть смогла полностью подготовиться к походному маршу за такое короткое время. Но моим девчатам это удалось! Я отправляла отряд за отрядом в лес, а сама ушла последней.

[изображение]

Винниченко
Большевистские военные части, разъяренные провокацией разных Киринеко, кинулись в бой с превосходящими их в количестве правительственными войсками.
Начался настоящий бой на улицах Киева. В дело были пущены пулеметы, пушки, ружья. Большевистских сил было мало. Чехословаки и юнкера, опора штаба, уже начали побеждать. Но тут вмешались войска Центральной рады и решили все дело. Юнкера начали бежать. Чехословаки запротестовали против своего начальства, которое вело их в бой против народа, и штаб был вынужден просить мир.


13 ноября

Бьюкенен
Большевики снова заняли Царское и теперь уверены в победе. В Петрограде их поддерживают корабли, которые они привели из Кронштадта и один из которых бросил якорь как раз против посольства. Если бы казаки попытались теперь вступить в город, то последний, вероятно, был бы подвергнут бомбардировке. Мы до такой степени отрезаны от внешнего мира, что знаем очень мало о том, что происходит в провинции; но в Москве, где в течение последних нескольких дней происходило настоящее сражение, большевики одержали верх. Число убитых, как говорят, достигает нескольких тысяч, и город, как кажется, был отдан на разграбление пьяной черни, завладевшей винными складами.
Никто из посольства или колонии покамест не пострадал, но мы все еще переживаем очень тревожное время.
Вчера из двух источников до нас дошли слухи, что на посольство ночью будет произведено нападение. Кроме польской охраны у нас в доме оставалось на ночь шесть британских офицеров, и Нокс, исполняющий обязанности главнокомандующего, является в эти тревожные дни несокрушимым оплотом. Хотя большевики, которые хотят сохранить хорошие отношения с союзниками, едва ли могут одобрять такое нападение, однако всегда можно опасаться того, что германские агенты подстрекнут красную гвардию к набегу на посольство, чтобы вызвать трения между Великобританией и Россией. Несмотря на меры, принятые для поддержания порядка, жизнь в настоящее время не находится в полной безопасности, и сегодня утром перед нашими окнами один русский унтер-офицер был застрелен за отказ отдать свою шашку нескольким вооруженным рабочим.


Нокс
В полдень состоялся военный совет, на котором большин­ством голосов победила точка зрения Станкевича о том, что не­обходимо начать переговоры с большевиками. Савинков осудил это решение как преступление против страны и в тот же вечер по­кинул Гатчину, чтобы попытаться найти помощь в XVII армейском корпусе, развернутом в то время в районе Невеля. Вскоре он по­нял, что неприбытие пехоты было вызвано противоречивыми приказами и, возможно, предательством командующего Северным фрон­том генерала Черемисова.

Керенский
Утром я созвал военный совет с участием генерала Краснова, начальника его штаба полковника Попова, помощника командующего войсками Петроградского военного округа капитана Кузмина, Савинкова, Станкевича и еще одного штабного офицера. Было решено отправить Станкевича в Петроград, чтобы проинформировать Комитет спасения Родины и революции о поставленных мною условиях переговоров.

Савинков
Я не мог примириться с этим позором. После окончания военного совета я остался с Керенским с глазу на глаз. Я сказал ему, что, вступая в переговоры с большевиками, он принимает на себя ответственность неизмеримую. Я просил его подождать хоть несколько часов, пока придут подкрепления, и предложил ему съездить на автомобиле за ними…

Керенский
Не ездите.

Савинков
– Почему?

Керенский
Вы никуда не доедете. Мы окружены.

Савинков
Я в этом не уверен.

Керенский
Я имею сведения.

Савинков
Я все-таки поеду.

Керенский
Не нужно. Останьтесь здесь. Всё пропало.

Савинков
А Россия?

Керенский
Россия? Если России суждено погибнуть, она погибнет… Россия погибнет… Россия погибнет…

Паустовский
На пятый день кончились продукты. До вечера мы терпели, глотая слюну. За стеной дворницкой догорал соседний дом. В нашем доме был маленький гастрономический магазин. Ничего больше не оставалось, как взломать его.

Гиппиус
Отвратительная тошнота. До вечера не было никаких даже слухов. А газет только две — «Правда» и «Нов. Жизнь». Телефон не действует. Был всем потрясенный X., рассказы­вал о «петропавловском застенке». Воистину застенок, — что там делают с недобитыми юнкерами!
Поздно вечером кое-что узнали, и очень правдоподобное. Дело не в том, что у Керенского «мало сил». Он мог бы иметь достаточно, придти и кончить все здешнее 3 дня тому назад; но… (нет слов для этого, и лучше я никак и не буду го­ворить) — он опять колеблется! Отсюда вижу, как он то па­дает в прострации на диван (найдет диван!), то вытягивает шею к разнообразным «согласителям», предлагающим ему всякие «демократические» меры «во избежание крови».
И в то время, когда здесь уже льется кровь детей-юнкеров, женщин, а в сырых казематах сидят люди пожилые, честные, ценные, виноватые лишь в том, что поверили Керенскому, взяли на себя каторжный и унизительный (при нем) правительствен­ный труд! Сидят под ежеминутной угрозой самосуда пьяных матросов — озверение растет по часам.
А Керенский — не все договорил еще! Его еще зудит выехать в автомобиле к «своему народу», к знаменитому «пе­троградскому гарнизону» — и поуговаривать. УЖ БЫЛО. Оказывается — выезжал. И не раз. Гарнизон не уговорился нисколько. Но он и не сражается. Постоит — и назад с пози­ций, спать. Сражается сброд и красная армия, мальчишки-рабочие с винтовками.
Казаки озлоблены до последней степени. Еще бы! Ка­ково им там, в этом, поистине дурацком, положении? И Бо­рису, если он там тоже сидит с ними. Каждое столкновение казаков с «красными» — (столкновений все же предотвра­тить нельзя — Керенский верно, смахивает слезу пальцем перчатки) — кончается для красных плохо.


Княгиня Мария
Я не помню, как и когда мы вернулись в дом Юсуповых. Только знаю, что канонада не стихала в течение всего следующего дня, смешиваясь со звоном церковных колоколов, от которого делалось еще горше. Слуги забаррикадировали все входы; на протяжении всей той ночи и последующего дня мы жили в ожидании вооруженного нападения.
Однако, к счастью, дом находился на окраине города, и банды, которые грабили дома и квартиры в центре, не добрались до нас. Ночью второго дня поднялась тревога. Мы, конечно, не спали. Внезапно в тишине, которая объяла город с наступлением ночи, мы услышали топот тяжелых сапог, затем стук чем-то тупым и тяжелым в дверь. Эти звуки, шедшие с улицы, ясно отдавались эхом по всему дому. Мы слушали, затаив дыхание. Я не могла пошевелиться. Но все огни были погашены, дом с улицы был окружен толстой стеной, и мародеры, очевидно, не знали местности и не знали, чей это дом. Потоптавшись какое-то время у стены, они решили уйти, но не преминули сделать несколько выстрелов в сторону дома. Их пули попали в стену.


Солдаты Александровского Военного Училища решают прорываться на Дон.

Богословский
Тяжкие мысли приходят о том, к чему, к какой жизни мы вернемся после прекращения этой московской войны, когда стихнут выстрелы. Разве к порядку? Опять почти голод, может быть, и совсем голод, опять эта городская Дума с иудеем во главе, митингующая вместо того, чтобы вести городское хозяйство, опять трамваи, переполненные разнузданной солдатчиной, солдаты, торгующие табаком и калошами, воровство, грабежи и убийства, «большевики» и «меньшевики» и т. д. и т. д.

Советы отменяют смертную казнь.

14 ноября

Бунин
Засыпая вчера, слышал много всяких выстрелов. Проснулся в шесть с половиною утра — то же. Заснул, проснулся в девять — опять то же. Весь день не переставая орудия, град по крышам где-то близко и щелканье. Такого дня еще не было. Серый день. Все жду чего-то, истомился. Щелканье кажется чьей-то забавой.
Нынче в третьем часу, когда вышел в вестибюль, снова ужасающий удар где-то над нами. Пробегают не то юнкера, не то солдаты под окнами у нас — идет охота друг на друга.


Пришвин
Москва разгромлена. Керенский отступил. С юга движется Каледин. Большевики победили, потому что они не интеллигенты, и прямо взялись за казарму и фабрику, не сидели, как эсеры, в кабинетах.

Керенский
Я старался убедить близких мне людей спасаться бегством. Моего личного помощника Виннера уговаривать не приходилось: мы с ним были полны решимости живыми не сдаваться. Мы намеревались, как только казаки и матросы станут искать нас в передних комнатах, застрелиться в дальних помещениях. Такое наше решение казалось логичным и единственно возможным. Мы стали прощаться, и тут вдруг отворилась дверь, и на пороге появились два человека — один гражданский, которого я хорошо знал, и матрос, которого никогда прежде не видел. «Нельзя терять ни минуты, — сказали они. — Не пройдет и получаса, как к вам ворвется озверевшая толпа. Снимайте френч — быстрее!» Через несколько секунд я преобразился в весьма нелепого матроса: рукава бушлата были коротковаты, мои рыжевато-коричневые штиблеты и краги явно выбивались из стиля. Бескозырка была мне так мала, что едва держалась на макушке. Маскировку завершали огромные шоферские очки. Я попрощался со своим помощником, и он вышел через соседнюю комнату.

Врангель
Керенский бежал, предав своих товарищей по кабинету, армию и Россию.

Нокс
На встречу с послом приходил Верховский. Я переводил. Среди всего прочего он заявил, что Керенский не хотел позволить ка­закам подавить восстание «собственными силами», так как, по его мнению, это был бы «конец революции». Я внес ремарку, что «зато, возможно, это спасло бы Россию».
Верховский не согласился со мной и заявил, что было бы ошибкой считать, что казаки могут отвоевать Россию. А я все равно верил, что они могли бы, если бы им не препятствовали люди типа Керенского. Сегодня они представляют единствен­ную силу, у которой сохранилось хоть какое-то подобие дис­циплины, и если бы они действовали достаточно быстро и решительно, то все те, кто стоит за закон и порядок, могли бы перейти на их сторону. Но Верховский продолжал считать, что у умеренных социа­листов еще есть шанс. Лично я в этом сомневаюсь. Я согласен с Троцким в том, что единственной оппозицией, которой опа­сались бы большевики, были сторонники Корнилова и Каледина, но сейчас их время прошло.


Урусов
В газетах пишут о высадке немцев в Або, а здешние торгово-промышленные круги твердо убеждены, что через 2–3 недели немцы придут в Петроград и займут его без сопротивления.

Коллонтай
Настойчивее всех тот мужичок, что пришел с записочкой от Ленина. Каждое утро чуть рассветает, уже он у двери.
— Как насчет уплаты-то за лошадь? Уж больно хороша была. Кабы не такая крепкая да выносливая, не стал бы столько за нее выплаты добиваться. А уж теперь раз у меня записочка от вашего главного большевика есть, отстать не хочу. Добьюсь, хотя еще полгода помаюсь.
И добился.
Чиновники ключей не отдавали. Говорят: не знаем где. Ищите сами. Пришлось кое-кого арестовать.
Сегодня ключи нашлись. Первой выдачей из кассы Народного комиссариата государственного призрения была выплата за лошадь, которую царское правительство отняло обманом и силой у крестьянина и за которую настойчивый мужичок получил вознаграждение полностью по записочке Ленина.


Паустовский
Первая ночь прошла удачно, но на вторую в башне углового дома, на Бронной, засел стрелок-красногвардеец. С этой башни наш двор был хорошо виден при свете пожара, и стрелок, сидя и покуривая, постреливал по каждому, кто появлялся во дворе. Как раз выпала моя очередь. В магазин я проскочил удачно — стрелок или не заметил меня, или не успел выстрелить.
Я быстро сорвал несколько длинных колбас и навалил их на руки, как дрова. Сверху я положил круглый, как колесо, толстый швейцарский сыр и несколько банок с консервами. Когда я бежал обратно через двор, что-то зазвенело у меня под руками, но я не обратил на это внимания. Я вошел в дворницкую, и единственная женщина, оставшаяся с нами, жена дворника, бледная и болезненная, вдруг дико закричала. Я сбросил на пол продукты и увидел, что руки у меня облиты густой кровью.
Через минуту все в дворницкой повалились от хохота, хотя обстановка никак не располагала к этому. Все хохотали и соскабливали с меня густое томатное пюре. Когда я бежал обратно, стрелок все же успел выстрелить, пуля пробила банку с консервами, и меня всего залило кроваво-красным томатом.


Набоков
От гор. думы в Комитет спасения Родины и революции были от фракции к.-д. делегированы гр. Панина, кн. Оболенский и я. Но наше личное положение в комитете было довольно своеобразное.
Состав его «ex professo» был «демократический», в том особенном смысле этого слова, который исключает из понятия «демократии» все несоциалистические элементы. Ни один из нас поэтому не вошел в состав бюро комитета. Между тем, вся сколько-нибудь реальная работа комитета протекала в бюро. Отсюда шла и организация военного выступления (юнкеров). В самом же комитете занимались резолюциями — по обыкновению, споря о каждой фразе, о каждом отдельном слове, точно от этих фраз и слов зависело спасение «родины и революции». Количество собиравшихся все таяло, бесцельность и бесплодность заседаний все больше и больше бросалась в глаза.


Дыбенко
В час ночи в санитарном автомобиле, по грязной дороге, без освещения, пробираемся, к Гатчине. По пути ехавшие со мной офицер и два казака заявили, что они против гражданской войны, что их ввели в заблуждение, рассказывая о жестокостях и зверствах большевиков. После переговоров с казачьим офицером пропускают, удивленно посматривая, почему вместе с казаками едут матросы. Около 3 часов ночи подъезжаем к Гатчинскому дворцу. Прилегающая площадь слабо освещена. Автомобиль останавливается у ворот дворца. Выхожу из автомобиля.
Навстречу выходит дежурный офицер и, обращаясь ко мне, спрашивает:
— Вы кто?
В эту минуту невольно мелькает мысль: «Предательство. Вместо переговоров с казаками — ловушка». Отвечаю:
— Я прибыл для переговоров с казаками.
Дежурный офицер:
— Я вынужден вас арестовать. Сдайте ваше оружие.
— Оружие мое — револьвер. Его я не сдам. Если вы посылали делегацию для того, чтобы захватить одного из нас как заложника, то этим вы не достигнете цели. Знайте, мой арест вам дорого обойдется.
Мой единственный спутник, матрос Трушин, выхватив револьвер, направил его на дежурного офицера. Он готов был дорого продать нашу жизнь.
В этот момент группа казаков, постепенно окружавшая нас и следившая за разговором, потребовала от дежурного офицера немедленно освободить меня. Дежурный офицер упорствовал, заявляя:
— Я должен арестовать и доложить генералу Краснову. Что он прикажет, то и будет сделано.
Казаки стали между мной и дежурным офицером, заявляя:
— Пусть большевики сами расскажут нам обо всем. Мы хотим знать, что делается в Петрограде.
Как бы под конвоем казаков и охраной матроса Трушина прихожу в казачьи казармы. Полумрак. Казармы переполнены только что проснувшимися казаками. Неряшливо одетые в шинели, со сбитой на затылок папахой, с растрепанными длинными чубами и неумытыми лицами, казаки казались усталыми, разбитыми, безразличными. Многие, свесив головы, посматривали на нас со второго яруса нар. Среди казаков вперемежку — офицеры и юнкера, злобным взглядом осматривавшие с ног до головы пришельцев-матросов. Взобравшись на нары, говорю им о систематическом предательстве Временного правительства, начиная с первых дней февральской революции и до последнего дня. Через час-полтора казармы уже не вмещают собравшихся казаков, офицеров и юнкеров. Митинг затягивается. Офицерство более решительно выступает против, требуя, чтобы выгнали нас из казарм. Наконец к 8 часам утра удается убедить казаков прекратить гражданскую войну и арестовать Керенского. Казаки согласны арестовать Керенского, но требуют сперва согласовать арест Керенского с казачьим комитетом.

[изображение]

Богословский
Пятый день междоусобной войны. Опять пушки, ружья и пулеметы. Часу в третьем была усиленная канонада и настоящий рев пулеметов. Что это обозначало, неизвестно. Неизвестность, в которой мы живем, увеличилась еще тем, что прекратилось действие телефона, так что сношения с внешним миром, какие были, пресеклись. Заходил к нам ночной сторож, сказавший, что наш переулок обстреливает какой‑то субъект в зеленой куртке. Но обстреливает необыкновенно усердно, иногда доходя до какого-то ожесточения. Я много работал.

Раскольников
Ранним утром еще по пути в Пулково я узнал, что в течение ночи красновские казаки по своей инициативе эвакуировали Царское Село. Нужно было спешить использовать победу. Я направился выяснять судьбу наших батарей. Оказалось, что они стоят на старых позициях. Приказал им срочно передвинуться вперед и выбрать себе место по ту сторону Царского Села, в направлении к Павловску.

Юсупов
В Киеве царит такая же неразбериха, как и в столице. Ружейная пальба отовсюду, того и гляди убьет шальной пулей. По временам жарил пулемет. По городу я, в общем, полз. Хозяйка моя пришла в ужас, увидав меня в порванном платье и в грязи с головы до пят. Командир мой явился ко мне и сообщил, что в дом, где устроился он и куда звал и меня, попала бомба. Дома более нет. Ночевал он в другом месте и потому спасся.

15 ноября

Луначарский подаёт в отставку
Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве. Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется. Жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы. Что еще будет? Куда идти дальше! Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен. Работать под гнетом этих мыслей, сводящих с ума, нельзя.
Вот почему я выхожу в отставку из Совета Народных Комиссаров.
Я сознаю всю тяжесть этого решения. Но я не могу больше.


Богословский
Шестой день сидим в осаде, и этот день под жесточайшим обстрелом. Никто, даже два равнодушнейшие ко всему окружающему плотника, которые работают у Карцевых в кладовой, не решались выходить за ворота и даже по двору проходили с опаской. Смысл этой пальбы для нас совершенно неясен. Все утро и до 4 часов я работал над биографией, занимаясь днем 7 марта 1698 — день оказался очень обилен перепиской, и потому над описанием пришлось много посидеть. Все время и пушечная канонада.
Я поднялся из‑за работы только тогда, когда пуля ударила в нашу стену или крышу, т. к. мне показалось, что она попала в окно и разбила его. Весь день и большую часть ночи таинственный незнакомец, находящийся в переулке, щелкает без устали из револьвера, то приближаясь, то несколько удаляясь, очевидно, ходит по переулку. Какую цель имеет в виду это занятие, неясно. Телефон, конечно, не работает, и мы опять совершенно отрезаны от всего мира и ровно ничего не знаем. Только и отрады, что уйти в прошлое и жить в Лондоне весной 1698 года. Когда работу прекращаешь, смысл бытия теряется.


Совет Народных Комиссаров объявляет право наций на самоопределение.

Петлюра назначен генеральным комиссаром по военным делам Украины.

Шульгин про ситуацию в Киеве
Однако пиррова победа большевиков над юнкерами не принесла желанных плодов первым. Пользуясь тем, что обе стороны были обессилены, власть в городе захватила Центральная рада, собравшая достаточные военные силы из украинских националистов.

Юсупов
Раскрыв случайно газету, я так и подскочил: разыскивался преступник с именем, какое стояло в моем липовом документе. Я к командиру. Он забрал документ и с легкостью выдал мне новый, также липовый.

Бочкарёва распускает батальон
Мы стояли лагерем в лесу два дня, пока комендант не нашел возможности выбраться к нам из города. На коротком совещании мы попытались найти выход из создавшегося положения.
Было решено, что батальон исчерпал свои возможности и не остается ничего другого, как распустить его. Но возникал вопрос: каким образом? Комендант предложил такой вариант: он достанет платья для девушек и поможет им возвратиться домой.
Этот план показался мне нереальным. Вряд ли можно было за один-два дня достать двести платьев. Поэтому расформирование батальона, видимо, должно было занять пару недель, а это слишком долгий срок. Я предложила другой вариант, а именно: отпускать девушек по одной, направляя их в разные деревни и на станции. На том и порешили. Нам казалось, что каждой девушке в отдельности будет легче сесть в поезд или нанять лошадей в соседних деревнях, чтобы уехать отсюда.


Керенский
Мы подъехали к лесу. Заскрипели тормоза, и офицер произнес: «Выходите, Александр Федорович». Вместе со мной вышел и мой матрос, которого звали Ваня. Трудно было понять, где мы очутились, — вокруг были только деревья, и весьма озадаченный, я попросил объяснений. «Прощайте, — сказал офицер, — Вам все объяснит Ваня. Нам же надо ехать». Он нажал на акселератор и исчез. «Понимаете. — сказал Ваня, — у моего дяди здесь в лесу дом. Места тут тихие и спокойные. Я, правда, не был здесь два года. Но если в доме нет прислуги, бояться нечего. Давайте рискнем, Александр Федорович!»
Мы двинулись по заросшей тропинке вглубь леса. Мы шли, окруженные мертвой тишиной, не думая и не размышляя о том, что нас ждет впереди. Я безгранично верил этим незнакомым мне людям, которые по каким-то причинам так беззаботно рисковали своей жизнью ради моего спасения. Время от времени Ваня останавливался, чтобы убедиться в правильности пути. Я потерял счет времени, дорога стала казаться бесконечной. Внезапно мой спутник сказал: «Мы почти пришли». На полянке перед нами стоял дом. «Посидите тут, а я посмотрю, что там делается». Ваня исчез в доме и почти тотчас же вернулся со словами: «Никакой прислуги. Служанка ушла вчера. Мои дядя и тетя будут счастливы видеть вас. Пойдемте».


Княгиня Мария едет в Питер.

Трубецкой
По прибытии в Новочеркасск генералу Алексееву с первых же шагов пришлось убедиться в том, насколько обстановка на Дону сложнее той, которая, может быть, и ему рисовалась до приезда. Донской атаман ген. Каледин принял Алексеева дружественно, но просил его сохранять инкогнито. Алексеев жил в вагоне на вокзале. Для офицеров, юнкеров и кадет, бежавших из Москвы и Киева, было предоставлено помещение в городе, но средств не было никаких. Алексеев вынужден был занять у местного богача Парамонова на короткое время 50 тысяч и был рад получить первые две тысячи с этой суммы, чтобы начать кормить кадры будущей армии.