8 марта. Среда. В газетах продолжается вакханалия, напоминающая мне сцены из реформации XVI в., когда ломали алтари, бросали мощи, чаши, иконы и топтали ногами все те святыни, которым вчера поклонялись. Прочтешь газету – и равновесие духа нарушается. Мысль идет к текущим, или вернее, к мчащимся событиям, и бурно мчащимся. Переворот наш – не политический только, не революция июльская или февральская. Он захватит и потрясет все области жизни и социальный строй, и экономику, и науку, и искусство, и я предвижу даже религиозную реформацию. В частности наша русская история испытает толчок особенно сильно: новые современные вопросы пробудят новые интересы и при изучении прошлого, изменятся точки зрения, долго внимание будет привлекаться тем, что выдвинулось теперь, будут изучаться с особенным напряжением революционные движения в прошлом. Положительное, что сделано монархией, отступит на второй план. Надолго исчезнет спокойствие тона и беспристрастие. Разумеется, со временем все войдет в свое спокойное русло, но вопрос, как долго ждать этого. Наука наукой останется и после испытанной встряски. Методы не поколеблешь общественным движением. Наука – одна из твердых скал среди разбушевавшегося моря.

26 апреля. Среда. Беседы на политические темы. У нас есть правительство, но без власти. Правительство провозгласило новый закон о городском самоуправлении, но Петроградская дума заявила, что она нового закона не принимает, а будет действовать по-старому. Петроградский главнокомандующий вызвал войска, но Совет солдатских депутатов предписал им оставаться в казармах, и главнокомандующий должен вести переговоры с делегатами Совета. Общество занято разговорами и разговорами. Россия обратилась в какую-то гигантскую говорильню. Немцы нам грозят завоеванием, отхватили громадную территорию, а у нас все еще «определяют свое отношение к войне». Не все ли это равно, как «определять» свое отношение к пожару, когда дом уже объят пламенем? Ведь такую говорильню немцы без выстрела раздавят!

23 мая. Вторник. Размышлял о наших социалистах, возводящих на пьедестал «пролетария». Западные социалисты стремятся достигнуть равенства, сравнявшись с богатыми людьми, разбогатев, наши желают равенства, разорив богатых и сведя их на положение пролетариев.

24 мая. Среда. Русской земле, очевидно, нужно переболеть социализмом, как дети болеют корью или скарлатиной. Эта болезнь, протекавшая в скрытой форме с 1870-х годов, теперь вышла наружу. Бациллы должны, развившись, и покончиться, изжив сами себя, как это бывает с культурами бацилл. Может быть, потом и выздоровеем.

28 мая. Воскресенье. В газетах статьи об английской и французской нотах русскому правительству, в которых на нас смотрят уже как почти на отпавших от союза. Позор! Там же статьи о возможной железнодорожной забастовке. Это обозначает два дальнейших факта: голод и сепаратный мир. Вот приятные известия, которые приносят газеты – и так каждый день. И все еще живем, завтракаем, обедаем, шутим, острим, собираемся на заседания и т. д.

19 июня. Понедельник. Был старый-старый, сколоченный веками из разных пристроек и частей дом. В последние два века дому старались придать единство фасада. Но фасад не объединил составлявших его частей. Разразилась небывалая в мире гроза, и дом не выдержал, треснул и готов совсем разваливаться. Пока он был цел, люди, жившие в нем, чувствовали стыд и уважение к старому дому; когда он стал рассыпаться, исчезла и нравственная сдержка, и обитатели дали волю самым низменным инстинктам. Вот сравнение, пришедшее мне в голову при мысли о том, что творится в России. Украина совсем отделилась от нас. Михайла Грушевский, австрийский профессор, созвал «Центральную раду» и издал «универсал» об отделении Украины, грозя защищать ее «самостийность» (слово, которое он же и сочинил) вооруженной украинской силой. В Киеве, несмотря на запрещение военного министра, собрался украинский «вийскивый» съезд, который и поддержал Раду в ее решении. В ответ на эти угрозы оружием князь Львов обратился к «братьям-украинцам» с благодушнейшим воззванием в сентиментальном тоне. Колпаки! Горемыкина упрекали за то, что он правит Россией в туфлях и в халате, а князь Львов еще и в колпаке. У правительства не только ушла из рук власть, но, видимо, и из голов их исчезло самое понятие о власти, и они полагают, должно быть, что все дело правительства в составлении разных воззваний и убеждений. Убеждать может каждый из нас, а дело власти – принуждать силой, когда не слушаются слов. Михайло Грушевский – ослепленный дурак-фанатик, под его командой действует только кучка лиц, по всей вероятности, не без участия австрийских интриг и денег. Смуту они производят большую, налогов украинцы не будут платить, потому что не знают, кому их платить, Раде или Временному правительству, а правительство пишет воззвания. Ах, сочинители воззваний, академики-доктринеры в колпаках!

4 июля. Вторник. Вечером газеты с невеселыми известиями об отпадении Финляндии и об уступках, сделанных правительством Украине. Уступят и финляндцам! «Несут Русскую землю розно». Тысячу лет исторический процесс шел в направлении собирания Руси и объединения. Неужели с сегодняшнего дня в угоду нескольким проходимцам-большевикам, начитавшимся немецких брошюрок в плохом переводе, он пойдет вспять? Распадалась Русь после Ярослава, зато и была под игом татар. Дать Финляндии отделиться – отлично бы; она ничем не связана с нами; но существовать самостоятельно и отдельно она не может, сейчас же сделается немецкой провинцией, форпостом Германии перед Петроградом, а поэтому наша безопасность требует ее связи с нами. Для меня этим все сказано. Вспоминаю Пестеля с его началом «благоудобства»; государственная граница не шутка; она должна быть крепкою стеною и защитою дома. Монархия сошла у нас, далеко не кончив своей исторической задачи – объединения России, – и потому я думаю, что она сошла только на короткое время.

5 июля. Среда. Перед самым обедом принесли газету от 4-го с потрясающими известиями: министерский кризис. Военный бунт в Петрограде! Из министерства ушли кадеты, не соглашаясь – и это делает им большую честь – на отделение Украины, на которое согласились ездившие в Киев для переговоров с гетманом Михайлой Грушевским министры-социалисты Церетели и Керенский и на все соглашающийся Терещенко. Кадеты, конечно, ушли и по другим причинам, между которыми не последнее место занимает Финляндия. Все время они оставались во Временном правительстве в меньшинстве. Всегда участь кадетов – уходить и оставаться в меньшинстве! Большевики воспользовались кризисом, чтобы выступить с оружием, что предполагалось еще 18 июня. Возмутилось несколько полков, подлежавших расформированию.

7 июля. Пятница. Сегодня газеты принесли известия о том, что мы все давно знали, в чем, по крайней мере, были твердо уверены: что Ленин, анархисты и большевики находятся в связи с Германией и действуют на немецкие деньги. Теперь опубликованы документы, их изобличающие. Им переведено из Германии и лежит на текущем счету 2 000 000 руб. Посредниками в этих сношениях были все евреи. Часть их арестована. Сам Ленин, конечно, скрылся. Колпаки, разумеется, все проглядели и не знали того, что было ясно как день. Советы разных депутатов паскудно стараются прикрыть попавшихся, потому что у многих из их членов, разных Цедербаумов и Апфельбаумов, выступающих под чужими именами, рыла в пуху. Раз большевики уличены, с ними надо покончить; но колпаки и здесь обнаружат присущее им непротивление злу! Побоище в Петрограде прекратилось с провалом его инициаторов, но происходят военные бунты в Киеве и Нижнем [Новгороде]. Разглядеть большевиков было нетрудно с самого начала, и тогда же, пока еще они не успели растлить армию, надо было принять против них меры. Наши незлобивые голуби правители все прозевали и сколько вреда принесли этим России! Вся их правительственная энергия была направлена на месть деятелям старого порядка.

9 июля. Воскресенье. Был в церкви – единственное убежище теперь, где еще раздаются слова любви и мира посреди повсеместных криков о ненависти, мести, предательстве, истреблении и т. д. Ушел из правительства князь Львов, разойдясь с социалистами, и премьером сделался Керенский, сильно, кстати сказать, изменившийся за последнее время. Он прибегает теперь к самым крутым и строгим мерам для восстановления дисциплины, которую сам же расшатал своими нелепыми декларациями. Итак, власть всецело перешла к социалистам, и теперь надо ждать опытов осуществления незрелых социалистических идей вроде социализации земли в правительственной практике. Посмотрим, что может из этого выйти. Пусть социализм, который так много обещал, маня в неведомые туманные дали, покажет себя на деле. Если это ему удастся, он упрочится и построит свой, хотя и чуждый нам порядок. Если он провалится – а провалиться может он с самыми злыми и несчастными последствиями, с разорением страны, междоусобиями, немецким игом, – он будет проклят страною так, что и само имя социалиста станет ненавистным для нескольких будущих поколений. Это учение у нас должно себя исчерпать; иначе оно все будет тлеть в подполье, противодействовать всякому порядку и постоянно угрожать пожаром. Итак, пусть делают опыт, и, может быть, страшно горький опыт. Либеральные элементы отодвинулись совсем от дел.

10 июля. Понедельник. В «Русском слове» огромными буквами озаглавлена статья «Катастрофа под Тарнополем»; корреспондент из действующей армии яркими красками изображает паническое бегство наших войск при неожиданном ударе немцев. Все усилия наших генералов ликвидировать прорыв немцев были тщетны. Полки, развращенные большевиками, собирались на митинги и дебатировали вопрос, выступать им или не выступать, и затем разлетались как воробьи или сдавались целыми отрядами в плен. Немцы нас разгоняли, действительно, как воробьев, или брали живыми. Позор. Вот, г. Керенский, плоды вашей «Декларации прав солдата» и вашего «демократического устройства армии», которыми вы хотели удивить всю Европу. Вот плоды вашего применения отвлеченного принципа свободы слова в армии, свободы слова для немецких шпионов-большевиков. Пожинайте их, несчастный идеолог! Вы больше всех виновны в случившемся, в том разложении и гниении, которое сгубило нашу армию! Вы сами теперь начинаете понимать, до чего вы довели дело, но, кажется, уже поздно! Керенский, впрочем, честный лично человек и вреден только как крайний доктринер и идеолог. А сколько всплыло наверх теперь людей и с уголовным прошлым! и прямо недобросовестных прохвостов.

Захвативший в руки власть социализм, изгнав из министерства правые элементы в виде кадетов и Львова, отмежевывается и от левых, в виде большевиков. Но в последнем случае искренно ли? Совет р[абочих] депутатов], по крайней мере, судя по статье «Русских ведомостей», вошел в договор с большевиками, обещая им безнаказанность за события 3 и 4 июля. Правительство издало приказы об аресте Ленина и других, но исполнят ли их? Отмежевавшись от преступников слева, русский социализм получит полную свободу творчества осуществления своей программы. Лучшего, более выгодного положения нельзя для него и представить. Поживем – увидим.

12 июля. Среда. Либеральная часть общества, та, которая отстаивает принцип свободы, индивидуализм, собственность, осталась у нас в меньшинстве. Что ж делать! Приходится лояльно подчиняться правящему большинству – пусть правят, проводя свои принципы на благо России. Мешать, фактически, это либеральное общество социалистам не будет. Им открыта широкая дорога. Единственный случай во всей Европейской истории. Итак, в добрый час! С отделением от нас Финляндии, Польши, Литвы и Украйны и, может быть, с широкой автономией Остзейских провинций немцы добились осуществления своего плана: создать между собою и Россией группу мелких государств – буферов, всецело от них зависимых, а конечно, и Финляндия, и Польша, и даже Украйна будут в их руках – Украйна в австрийских. Неужели таково будет начало наших социалистов во внешней политике?

17 июля. Понедельник. Социалисты чувствуют, что потерпели крах на войне, и сдаются перед кадетами, прося последних войти в министерство. Ленин бежал в Германию. «Товарищи» большевики и меньшевики, заседающие в разных «советах депутатов», его прикрыли, а министерство юстиции во главе с фигурантом Ефремовым было, конечно, бессильно его поймать. Впрочем, и к лучшему. В тюрьме он казался бы мучеником для его приверженцев; на суде присяжных неизвестно, достаточны ли были бы против него доказательства – а бежав в Германию, он доказал сам, с не оставляющей сомнений убедительностью, что он действовал как немецкий шпион на немецкие средства. Но его приятели продолжают заседать в «советах депутатов» и править Россией. Что же значит устранение одного Ленина, когда остаются еще их десятки! Всегда мне казались уродливыми и отвратительными эти самозваные собрания неизвестных, темных людей, на четверть жидов, на четверть агентов бывшей охранки; а теперь я слышать о них не могу равнодушно. Впрочем, что ж! Россия в начале XVII в. видала единоличных самозванцев, в начале XX в. увидела самозванцев коллективных и столь же темных. За три века мы не исправились. У нас все то же тяготение к самозванщине.

23 июля. Воскресенье. У пристани во время 12-часового парохода я встретил нашего соседа лесопромышленника еврея Городинского из Рыбинска, который развернул при мне только что полученную газету, и мне бросились в глаза зловещие заглавия крупным шрифтом: «Конфликт Временного правительства с Верховным главнокомандующим», «Кризис власти», «Арест Гурко» и пр. и пр. Он прочел мне несколько выдержек. Тяжко! То, что происходит в Петрограде, – это агония социалистического правительства, совершенно бессильного и разваливающегося: подал в отставку и сам глава его Керенский. Собиралось совещание вождей партий в Зимнем дворце – точно консилиум врачей у постели больного. Я никак не думал, все-таки, чтобы наш социализм оказался настолько слаб и беспомощен, каким он теперь явился. На войне крах, пустая казна, полная анархия, отпадение Украины и Финляндии – вот его результаты. Партии сталкиваются, борются, стремятся достигнуть своих партийных целей и стремлений, и нет такой силы, которая бы стояла над партиями и хотя бы символизировала только всю Россию в целом и общем. Подумав об этом, многие станут монархистами. То, что она может беспристрастно выситься над партиями и взирать только на государство как единое общее, – есть ценное свойство монархии.

25 июля. Вторник. Партия с [оциалистов] – р [еволюционеров] возникла в 70-х гг. вскоре после освобождения крестьян. Когда вся земля была в руках помещиков, а очень много крестьян находились еще во временнообязанном состоянии и вообще еще и вышедшие на волю были в большой зависимости от помещиков, имел смысл лозунг партии на ее знамени: «Земля и Воля». Но теперь, когда громадный % земель находится в руках крестьян, аза помещиками остается всего 35 миллионов десятин (что-то на 200 м[иллионов] дес[ятин] крестьянских) и когда крестьянство с отменой круговой поруки стало совершенно свободным – какой смысл имеет помахивание старой изветшавшей тряпочкой с полинялыми словами «Земля и Воля», которые, однако, дразнят аппетиты несбыточными надеждами и обещаниями, которые нельзя осуществить? Ибо что можно сделать с этими 35 миллионами] десятин? Разве хватит хоть по 1/10 дес[ятины] на нуждающуюся в земле душу, если их разделить? Ведь никто не рассчитывает на дар чуда, при котором 5-ю хлебами можно было насытить 5 000 человек? А между тем, какое разорение культурно-хозяйственных центров повлечет за собой отобрание помещичьих земель! Какое оскудение в скоте, молочных продуктах, хороших семенах и пр.! И какое подлое шарлатанство выступать теперь с девизами 70-х годов, которые уже выдохлись!

27 июля. Четверг. В «Русских ведомостях» статья о безвыходном положении вследствие того, что партии, раздирающиеся враждой, столкнулись, ни одна не хочет уступить «и нет верховного арбитра, который мог бы разрешить это столкновение, гибельное для России». Что же это, как не воззвание почтенной газеты к монархии. Опыт пережитого выясняет мне с большою убедительностью два заключения. 1) Монархия в России не доделала своего, может быть, жестокого и неблагодарного, но необходимого дела, которое было доделано ею ко времени революции во Франции. Она не закончила еще слияния частей России в одно национальное целое. Части эти только и держались монархом, а когда его не стало – они начали разваливаться. Монархия объединяла их, нередко прибегая и к принудительным, насильственным мерам, и весь odium за них падал на нее. Но это дело необходимости, если мы не хотим развалиться. 2) Русский народ не приобрел еще такого характера, выдержки и развития, чтобы те партии, на какие он теперь распадается во взаимной своей борьбе, могли обойтись без «верховного арбитра», голос которого был бы уже окончательным и безапелляционным. Может быть, во Франции и Америке это можно. Но у нас, как показывает опыт, гибельно, и жизнь сама приведет нас к тому, к чему она всегда приводила при раздорах партий: или к тирании, если в народе есть спасительное чувство самосохранения, или к такой же политической гибели, какую испытала Польша. Из абсолютной монархии прямо в «демократическую республику» не прыгают.

4 августа. Пятница. После обеда я стал чувствовать лом во всем теле. Чтобы размяться, я прошелся до Болонова и обратно, причем имел интересную встречу: шли несколько рабочих с завода Теляковского, мужчин и женщин; одна из последних заметила по моему адресу: «Нарядный какой, ходит один, не боится». Я спросил: «Чего же бояться?» Они все ответили: «Нынче выходили из лесу пять воров, напугали нашего пастуха». На мой вопрос, кто же это такие, они ответили: «Беглые мужики». Воровство и грабежи вокруг повсеместные.

Прочел в «Русских ведомостях» статью о денежном обращении, в которой доказывается, что денежное обращение после революции стало много хуже, чем было при старом порядке. За два первые года войны выпущено бумажек на 6 миллиардов, а новое правительство за 5 последних месяцев уже выпустило их на 6 миллиардов. День войны при старом порядке стоил 15 милл [ионов] рублей, теперь он стоит 70–75 миллионов руб. «Русские ведомости» остроумно указывают причину такого увеличения: страшное повышение заработной платы рабочим, работающим на казну, причем бумажки застревают у них в руках, не обращаясь в % бумаги, как это делают капиталисты с получаемыми прибылями. Оттого и создается потребность все в новых и в новых кредитных билетах.

Итак, денежное обращение – хуже, продовольственное дело – хуже, о военном деле – и говорить нечего, суда и полиции совсем нет. Что же стало лучше после переворота? Свобода? Но министры получают право закрывать газеты, запрещать съезды и собрания, и, наконец, министр юстиции Зарудный (какое имя! и кадет) вносит законопроект о предоставлении двум министрам – внутренних дел и юстиции – по соглашению без суда арестовывать в административном порядке и ссылать в определенные местности лиц, действующих контрреволюционно или опасных для революции! Где же эти свободы, что от них остается и чем все это отличается от старого порядка?

7 августа. Понедельник. Не глядеть бы лучше в газеты! Петроградский главнокомандующий ген. Васильковский подал в отставку – это уже и не запомнишь, который по счету главнокомандующий Петроградским округом уходит из-за конфликта с Советом солдатских и рабочих депутатов, в котором имеется секция, руководящая военными делами, подобно тому, как там есть секция дипломатическая и т. д. Словом, это особый параллельный государственный механизм. Отрекшегося государя везут в Тобольск, в чем я вижу исключительно издевательство над ним. Я было надеялся, что поезд направится в Архангельск, затем на корабль и в Англию. Эх, совершенно еще мы варварская страна, на каждом шагу в этом убеждаешься. Фигляр К[еренский] кричит о равенстве и братстве, когда вокруг все хватают друг друга за горло и душат. Смешной и жалкий фигурант.

17 августа. Четверг. В так называемом Государственном совещании все тоскуют, можно сказать, стонут по власти, все взывают к власти сильной, внепартийной, неответственной перед партиями и независимой от них, одинаковой и равной для всех партий – а что ж это такое за власть, как не монархическая? Каким образом партии могут создать внепартийную и над партиями стоящую власть? Самое большее, что могут создать партии, – это власть, основанную на соглашении, на коалиции; а может ли быть соглашение прочно и длительно, это зависит от взаимоотношения партий. Власть надпартийная и явиться должна не из партий. Он может быть Божиею милостию или Божиею милостию и волею народа, но стихийною волею всего народа, а не искусственных и мелких, прямо микроскопических групп, каковы у нас партии. Государственное совещание показывает, что взаимоотношение наших озлобленных и раздраженных партий таково, что ни о каком прочном и длительном соглашении между ними не может быть и речи. Мне яснее становится теперь, что мы именно вследствие этого раздора идем к монархии.

30 августа. Среда. Я оказался прав. Восстание Корнилова не имело успеха и оказалось авантюрой. Если это так, то как можно было затевать подобное предприятие? Русский Кромвель или Наполеон не удался и только понапрасну потряс государством, и без того истерзанным. В Москве объявлено военное положение; введена военная цензура, и газеты выходят с пустыми столбцами, точно в последние месяцы старого порядка. Корнилов, вероятно, смог бы восстановить армию, ввести дисциплину. Кто сделает это теперь и будут ли это делать? Разного рода советы, выйдя победителями из столкновения, сильно поднимут голову. Нашими раздорами воспользуются, конечно, немцы. Дело, думается, безнадежно проиграно.

16 сентября. Суббота. Восстание в Финляндии. Незаконно собрался распущенный Сейм, и тальман сорвал печати, наложенные на двери Сейма генерал-губернатором Некрасовым. Русские войска, стоящие в Гельсингфорсе, – все большевики не только отказались препятствовать собранию Сейма, но не допустили в Гельсингфорс посланные из Петрограда новые войска. Керенский на Демократическом совещании, вновь протанцевавший свой словесный танец, на этот раз «танец отчаяния», объявил, что немецкий флот, зная о положении дел в Финляндии, плывет в Финский залив. Верно замечание А. П. [Басистова], что Россия теперь, как проститутка, привыкла к своему позору и не стыдится его. Восстание Финляндии и поведение наших войск там – наш новый позор, еще плюс к сотне наших позоров. А на совещании – потоки словоизвержения, и потоки, очевидно, будут литься, пока их не заткнут немцы.

26 сентября. Вторник. В газетах об образовании министерства, которого уже по счету? Но спасение России, несомненно, обеспечено: Кишкин согласился стать министром призрения. Ура! На выборах в районные думы, происходивших в воскресенье, победили в одних районах, в том числе и в нашем, – кадеты, в других, где целыми полками выбирали солдаты, – большевики. Социал-революционеры потерпели полный провал, никому не дав «земли», которую они обещали на выборах в общую городскую думу. Большевики свою победу обеспечили еще более наглым обманом: их агитаторы перед выборами ходили по дворам и обещали, если их выберут, выдавать по 1 1/2 ф. хлеба на человека в день вместо выдаваемых теперь 1/2. Газета по-прежнему безотрадна: бунт, буйство, насилие, грабежи, погромы и все в том же роде. Все имения Козловского уезда Тамбовской губернии разграблены, в том числе и те, которые отданы были земству, школам и т. д. Пугачевщина в полном разгаре.

19 октября. Четверг. Беседовали о событиях. Грустное и возмутительное зрелище: погромы помещичьих имений и фабрик, но ведь вы же сами, господа родзянки, трубецкие, Болконские, Коноваловы, рябушинские и пр., содействовали им, сведя с престола символ права и не сумев заменить его другим символом, необходимым для темного народа. Наш солдат и мужик поняли, очевидно, что с падением царя пала всякая власть и стало возможно делать что хочешь, между прочим, и грабить. Не пожинаете ли вы то, что сами же посеяли. С царем у нас исчезло и право собственности. В газетах опять о забастовке городских рабочих, которые устраивают ее, науськиваемые большевиками, как средство смуты, а вовсе не из экономических потребностей. В корне это, конечно, затея большевиков, и в самом глубоком корне – немецкие деньги, для нашего развала. В Петрограде со дня на день ожидается восстание большевиков, правительство живет под этим страхом и не принимает никаких мер против открыто производящихся приготовлений к восстанию!

24 октября. Вторник. В Петрограде явный мятеж гарнизона против правительства, поднимаемый «товарищем» Троцким, выпущенным из заключения под залог и безнаказанно ведущим свое дело. И нет у правительства силы пресечь это беззаконие! Канатный плясун [А. Ф. Керенский], ходивший все время на задних лапках перед товарищами, кажется, дотанцовывает свои последние дни. Ушел из военных министров шарлатан и негодяй Верховский, объявивший себя интернационалистом. Что же это делается с русскою землею? И неужели не явится избавитель?

25 октября. Среда. Утро за работой над Петром. Биография Петра получает для меня теперь новый смысл. В то время, когда мы так позорно отдаем все то, что при нем приобреталось с таким упорным трудом и с такими потерями, отрадно остановиться на этих славных страницах нашего прошлого, когда Россия проявляла в Петре свою бодрость, энергию и мощь. Это была не та дряблая, гнилая, пораженная неврастенией и разваливающаяся Россия, которую видим теперь. Может быть, если моя работа когда-либо увидит свет, она будет небесполезна в годину унижения и бед, показывая нашу славу в прошлом. Может быть, она посодействует нашему возрождению, внеся в него крупицу здорового национального чувства! Но это, конечно, мечты. События в Петрограде развертываются. Восстание началось открыто. Керенский же занят выработкой «юридической квалификации» движения большевиков, которую он развивал в Совете республики. Итак, вместо энергичных, быстрых и решительных действий– все та же словесность. Опять словесные танцы на канате, опять жонглерство. Он оправдывается «свободами» и говорит, что правительство не спешило с большевиками, давая их замыслам принять определенные формы и надеясь, что они одумаются. Наивно! Если восстание и не удастся, сколько зла, смуты и прямого материального ущерба принесет одна его подготовка, на которую правительство смотрело сквозь пальцы, вместо того, чтобы ее в корне и зародыше пресечь.

26 октября. Четверг. Газеты не вышли; мы опять в полнейшей темноте, что делается в Петрограде. Самые противоположные слухи: по одним, берет верх Временное правительство, по другим – большевики; по одним, во главе войск, верных Временному правительству, стоит Кишкин – вот истинный спаситель России, по другим – Кишкин сидит под арестом. Ко мне утром заходил один студент Духовной академии, сообщивший, что премьер-министром провозглашен товарищ Ленин, а Бронштейн-Троцкий – министром иностранных дел.

27 октября. Пятница. Продолжается полнейшая неизвестность; газеты не выходят. Множество разных слухов. Говорили, что крейсер «Аврора» палил по Зимнему дворцу, выпустил 1 000 снарядов и разрушил дворец, причем погиб женский батальон. Занятия новгородскими писцовыми книгами шли в моей группе с таким вниманием, как будто ничего вокруг не происходило, много лучше, чем в Университете.

28 октября. Суббота. Весь день до поздней ночи раздавалась перестрелка, трещали пулеметы, щелкали револьверные выстрелы. Иногда все это раздавалось очень близко от нас. От Карцевых достали вышедшие сегодня социалистические газеты с очень скудными известиями. Есть известие, что на Петроград идут правительственные войска. Министры сидят под арестом. Ленин объявился в Петрограде и выступал с речью на каком-то собрании. Ясно, следовательно, что его не арестовывали просто потому, что не хотели его брать, зная прекрасно, где он находится. Малянтович, выпуская большевиков перед самым восстанием, вел двусмысленную игру, да и Керенский, конечно, также.

29 октября. Воскресенье. Всю ночь и весь день стрельба из ружей, пулеметов, револьверов, а временами и орудийная. К нам на двор залетела шальная пуля, пробила окно в сторожке и застряла в раме. Богоявленские сообщили по телефону известие, что Керенский «взял Петроград» и «крейсер «Аврора» сдался». В своей последней речи в Совете республики Керенский назвал Ленина «государственным преступником», а Ленин в своей первой речи в Совете съезда депутатов (?) назвал Керенского государственным преступником249. Курьезно! Идет война двух государственных преступников. В Смутное время второй самозванец появился, когда погиб первый. Теперь второй самозванец согнал первого с престола. В истории основное бывает сходно с различиями в частностях.

31 октября. Вторник. Наша осада продолжается. Всю ночь на 31-ое и весь день пушечная, ружейная и револьверная стрельба продолжалась. По утрам прислуга нашего двора проползает как-то в булочную за хлебом и приносит тягостные известия: убили на Сенной площади двух проходивших юнкеров, убили торговца в мелочной лавке, сказавшего зашедшим в лавку солдатам, что у него нет табаку. Вечером Карцевы каким-то образом достали газету «Вперед», социал-демократическую, но не одного толка с большевиками. Оказывается, что вчерашняя сильная ружейная пальба раздавалась при атаке, произведенной большевиками на здание штаба округа на Пречистенке. Газета говорит о примирении, о назначении «согласительной комиссии». Дело рассматривается не как преступный мятеж против правительственной, даже против верховной власти, а как раздор двух сторон, двух партий, совершенно как на фабрике конфликт предпринимателя с рабочими. Где же государство с его абсолютными велениями? Всякое понятие о нем, очевидно, уже утрачено. Тяжкие мысли приходят о том, к чему, к какой жизни мы вернемся после прекращения этой московской войны, когда стихнут выстрелы. Разве к порядку? Опять почти голод, может быть, и совсем голод, опять эта городская Дума с иудеем во главе, митингующая вместо того, чтобы вести городское хозяйство, опять трамваи, переполненные разнузданной солдатчиной, солдаты, торгующие табаком и калошами, воровство, грабежи и убийства, «большевики» и «меньшевики» и т. д. и т. д.

3 ноября. Пятница. Утром была еще редкая стрельба; но затем все стихло. Такая тишина была уже чем-то удивительным; уши за 6 дней привыкли к выстрелам. Стали доходить слухи со Смоленского рынка через ходивших туда прислуг, что юнкера сдались. Пришедший к Карцевым служащий при их магазине татарин Ях-я рассказал, что видел даже, как юнкера сдают оружие. Слухи эти подтвердились. Затем заходил к нам С. В. Бахрушин, рассказавший о вялых, неэнергичных и прямо предательских действиях командующего воисками Рябцева. Есть известие из Петрограда, что Керенский разбит под Петроградом и бежал, переодевшись в матросское платье, и теперь разыскивается. Итак, разыскивается находящийся в бегах верховный главнокомандующий. Канатный плясун кончил свою карьеру, как и подобало канатному плясуну: свалился с каната и разбился. Чем же психологически объяснить такое наваждение, что он морочил русское общество восемь месяцев? Потом, конечно, объяснят эту непонятную нам, слишком близким очевидцам, загадку. Очевидно, что московские власти, прослышав о неудаче Керенского в Петрограде, решили и здесь сдаться. Тогда зачем же было оказывать сопротивление большевикам вооруженной рукой с горстью юнкеров, зная о настроении московского гарнизона? Жаль юнкеров; много молодых жизней погибло напрасно; а главное – как тяжело, должно быть, начинать военную карьеру сдачей оружия! Итак, Россия докатилась до крайнего левого берега; левее идти уже некуда. События идут своим неумолимым ходом. Удержать волну, предотвратить ее удар о левый берег оказалось невозможным. Надо, чтобы русский крайний социализм обнаружил все свои творческие силы и исчерпал себя до конца. Пресечь этот эксперимент могут, впрочем, немцы, которые, конечно, воспользуются нашими междоусобиями в своих целях. Носились слухи, что они прорвали наш минский фронт и захватили Минск, что взяли Ревель. Все это очень тревожно.

6 ноября. Понедельник. Вечер за чтением. Мысли о том, как гг. Родзянки, князья Пав [ел] Д. и Петр Д. Долгорукие, Базилевские, Сухотины, Коноваловы, Челноковы, Рябушинские etc., фрондируя против Николая и учиняя поход против «власти», рубили сучок, на котором сидели. Вот и расплачивайся теперь имениями и фабриками за свое легкомыслие. Два последние перед революцией года «власть» поносилась и проклиналась, и при том не именно Н[иколай] II, а «власть» вообще. Только и слышалось в думских речах: «позор власти», «безумие власти», Шингарев вопил: «Во имя борьбы с властью». Вот она и рухнула, эта ненавистная власть, а поди-ка, найди ее теперь. Будут не только руки, а сапоги целовать у Михаила или другого кого-либо, чтобы только взял ее. И не то же ли самое дворянство в лице графа Льва Толстого так старалось о пропаганде идеи социализации земли, о распространении теории Генри Джорджа? Что же плакать о том, что эти идеи, брошенные с таким талантом в народную массу, привились и дали ростки? Пожинайте, что посеяли сами. Если потеряли идею собственности, что же удивляться потере самой собственности.

***

Выпускник и профессор Московского университета, с 1911 г. заведовавший кафедрой русской истории, возглавлявшейся до того В. О. Ключевским, сыграл особо заметную роль в формировании исследовательского и преподавательского мастерства тех виднейших историков советских лет, которые старались сохранять и совершенствовать славные традиции нашей исторической науки – знаменитые профессора Московского университета академики Н. М. Дружинин, В. И. Пичета и М. Н. Тихомиров, учителя уже моего поколения историков, подчеркивали значение именно семинариев профессора Богословского предреволюционного десятилетия в становлении их творческих навыков и напоминали о дорогом учителе, обращаясь к молодежи. Наставничеству Богословского обязана формированием уже в 1920-е годы (когда профессора истории – «спецы» дореволюционных университетов усилиями М. Н. Покровского были отлучены от преподавания в вузах) и школа исследователей – музейных работников в Историческом музее, к которой восходят достижения нашего современного музееведения. Богословский немало сделал для выработки программы краеведческой работы 1920-х годов, развития архивного дела и его взаимосвязи с наукой.

М. М. Богословский скончался 20 апреля 1929 г. Пораженные этой утратой историки сразу же попытались написать тексты некроложного стиля, выступали с воспоминаниями. Готовился сборник статей памяти ученого. Но с фальсификацией ОГПУ «академического дела» историков и арестом академиков С. Ф. Платонова (в Ленинграде) и М. К. Любавского (в Москве) и ученых из окружения их и академика М. М. Богословского работа эта прервалась. Как явствует из следственного дела, Богословского старались изобразить руководителем московских участников сфабрикованного ОГПУ монархического заговора. Публикация его сочинений прекратилась, подготовленный С. Ф. Платоновым для академического издания некролог тогда не увидел свет.

В середине 1930-х гг. оставшимся в живых потерпевшим по «академическому делу» дали возможность вернуться к научной работе. К тому времени отступились и от официально навязываемого М. Н. Покровским и его «школой» вульгаризаторского социологического схематизма и национального нигилизма в изображении прошлого России. «Государственнические» воззрения по существу находили отражение в официальной программе создания произведений искусства (прежде всего кино) и художественной литературы, долженствующих противостоять внушавшимся ранее представлениям Покровского об этом периоде истории. Решено было готовить и издание незавершенного многотомного труда Богословского о жизни и деятельности Петра Великого.

В учебном пособии профессора Н. Л. Рубинштейна «Русская историография» (вышедшем в 1940 г.) – лучшем обобщающего типа историографическом труде советской эпохи – в емкой характеристике написанного М. М. Богословским отмечено, что историк ставил перед собой задачу «восстановить конкретную историческую картину», воспроизвести «конкретные отношения реальной жизни».

Но еще в 1948 г., когда развернулась безобразная кампания «разоблачения» вредоносности якобы методологии и общественно-политических взглядов виднейших ученыхгуманитариев начала XX века и в академических научных изданиях появились статьи такой направленности об историках А. С. Лаппо-Данилевском и А. Е. Преснякове и филологе А. А. Шахматове, писали, что в книгах Богословского о Петре I высказываются «откровенно… реакционные взгляды». И первые печатные труды, специально посвященные Богословскому, могли появиться только после посмертной реабилитации осужденных в 1931 г. академиков и возвращения им этого звания в 1967 г. Автор первой обстоятельной статьи о Богословском, напечатанной в 1974 г. в 93 томе «Исторических записок» академик Л. В. Черепнин (сам в молодые годы пострадавший по «академическому делу») использовал широко и архивные материалы, ознакомив и с фрагментами дневниковых записей историка. Использовала эти записи и Л. А. Черная во вступительной статье к подготовленной ею книге избранных сочинений М. М. Богословского (часть которых ранее не публиковалась) «Историография, мемуаристика, эпистолярия», вышедшей в 1987 г. Книга усилила интерес к историографическим трудам ученого, а его воспоминания «Москва 1870—1890-х годов» стали перепечатывать в москвоведческих изданиях.

В издаваемой книге впервые публикуются целиком все выявленные дневниковые записи историка. Допустимо, однако, предположить, что это – лишь дошедшая до нас часть массива дневниковых записей.