Солнце не умерло за ночь и лишь его крылья в голубом пламени дождливой ночи порозовели, чтобы выглядеть более здоровыми и сильными. Вода текла по струйке тонкого сечения и ночными звуками о раковину успокаивала дремлющую за сердцем болевую птицу. Я касался её перьев, пока кружилась по стрелке часов голова и пение во мне становилось более тонким и чистым, как в образцовой камере для смертников. Синяя неровная стена за спиной и непонятно зачем приделанная в центре решётка без окошка. Стакан с квадратиком хлеба и масляным кружком на тумбочке, которая всё время приоткрыта от наклона на неровном полу. Пшеничные сладкие хлопья внутри рассыпались из пакета и медсестра подбирает зёрнышки у дверцы, чтобы реанимационный кафель был без отметин гладок. К девушке приходит парень с красными звёздами на скулах, которые иногда исчезают, чтобы проявиться в неожиданный момент вновь. Пациентка достаёт его своими нравоучениями, пока я приткнувшись носом к холодному смотровому стеклу с металлическими шторками смотрю на рыжеволосого врача на кушетке, который поник с телефончиком и отдыхает после дежурной ночи. Из тревоги выступили под луной капельки и похолодев превратились в солнечную кислоту, которая стала прожигать картинку светил до наступления нерастворимой навеки ночи. Большая луна уже коснулась левого угла рам и я собрался этой ночью не спать, чтобы дожидаться приезда врача, который обязательно убил бы во мне все симптомы надежды. На меня смотрела из-за дверей медсестра в белой шапочке и сверкая золотыми передниками была по-видимому уверена в моём непоколебимом безумии. Я лёг, чтобы только закрыть глаза и слышать под потолком, как перебежками из угла в угол суетятся на чердаке бумажные мыши. Зелёное колючее кресло, которое с трудом раскрывается перед сном, чтобы на утро долго не собираться с расправленными по полу розовыми простынями. В окне тихонько в ожидании проявились первые полосы света, которые уже ударялись о потухший за оградами фонарь и ложились на пышные елочные тела туй. Я долго не могу уснуть в гостином зале, пока в комнате за дверью двоюродной спальни мерцает телевизионный свет, который забыли потушить и рассеяли ночью мне в глаза, чтобы утром во время завтрака наслаждаться моим теневым раздражением на подступе к разбитой, как после ремонта бессонной кухне. Он забрасывает меня своими сопливыми вопросиками из корзинки с сухими лепестками и ароматизированными шишками для топки моего юного очага кусочками сестринского сходства. Она горько плачет за границами и смывая с ладоней клубничные соки смотрит на туманный луч от солнца на чужой мостовой, где медленно идут широкоплечие дамы в сопровождении реки за грузными перилами. Город стал тонко рассыпаться на короткие линии домов и кривые зеркал, когда облака сгустились от ночного сердцебиения, чтобы дождевыми разрядами реаниматолога привести луну к дверям моей палаты.