Просторные комнаты в узле лунного шара были осветлены прямо бьющейся лучевой лампой от которой исходил обеднённый серый свет. Вода в шине после дождя, ночью превратилась в зеленоватую полоску из пыльцы. Выйти из углублений дома во двор, где снуют городские куклы с серебристыми ресницами и ручными коробочками для спанья. Ходить на тлеющее небо за перегоревшими в печке звёздами, чтобы притягивать их к себе кочергой вместе с летней золой, не обжигая тканей ночного покрова раскалённым уголком для прорисовки сердца. Один только шар со светом на заднем дворе был для меня проводником в этом бессонном выступлении перед многотысячной пустотой под глазами. Жевательная резинка мною клеилась на адскую растяжку стены, которая делилась пополам на лакированные плоскости из белого и коричневого ручья. Медсестра своими расширенными бёдрами плюхнулась на шлагбаум соседа, чтобы провести меня этой соловьиной ночью в осенний рейс под звёздное пение одиночного дождя на плывущем к луне билете без проколов вен. Звезда метнулась под ковёр земли и озарив кривую озёр, затронула своим сиянием все осколки ещё воедино несобранного отражения лун между сумеречными зеркалами и примерочными вставками зари. Дождевые подтёки на его отполированной щеке и всё время гаснущая между солнцем и луной звезда на его холодной клеверной губе. Он хотел перемахнуть через чёрно-белую стену, но не доставало дыхания, чтобы взяться руками за острый край снимка в устьях которого он застрял до рассвета. Уходя в сонную норку и ища лунную зажигалку под одеялом слушать, как трескается от уколов смолы душа по-соседски расколотого старика. Больничный холод на коридорной койке для тревожной связи с родительскими застенками во время звонков становился ощутимее и трубка в звуке остывала даже стремительнее, чем в студенческом перешёптывании между парт, когда экзамен уже заведомо провален. Колокольный звон проникал в аудиторию даже через виноградные лозы, которые сплелись мелодичными решетками на окне и делили небо на нотные ромбики с одиноко (о)попавшими в ловушку звёздочками. Ложка с мёдом вошла в пухлый рот младенца из настойчивой банки нянечки, которая ещё долго смотрела в прижмурившиеся от сладости глаза на подушечке колыбельного ада. Солнце вместе с прижатыми к облаку звёздами сев на пик собора закрепилось на распятии, чтобы приласкать крест оранжевыми переливами из утреннего пакета с кистями и порошками восходящего мастера. Ложе с лужицей под прозрачным одеялом было вновь застелено и приглажено моими же ладонями, которые стали грубее в обращении с выделениями наставницы у которой ночью отобрали нижнее за млечным поясом небо из выпуклостей и оставили кричать под приоткрытой полкой свалившейся на грудь луны. Беговая сторона любви была по бёдрам затянута розовыми ленточками и мы могли только упражняться в ходьбе за шнурочками на бюстгальтере девочек, которые под присмотром отца умылись волнами из гормонального ручья. Колоться о кончики бумажного сена, которое по предложениям вылёживалось под мокрой крышей, чтобы летом обогреться лучами из щёлочек и извилин между иссохшими буквами и дощатыми поверхностями солнечного текста.