Я всыпал песка в ведёрце и одновременно полностью разжав кулак, пропустил между пальцев оставшиеся крупинки. Моя боль стала похожа на экран, который усыпали до отказа движущимися песчинками, чтобы невозможно было рассмотреть своё истинное лицо в тонкой линзе стеклянного тоннеля. Я готов был заснуть, но в пустая коробка из-под головы, вновь открылась сверху и мысли мои потянулись к самому дну, чтобы забрать оставленные после бессонницы опилки. Расстелить внутри себя невидимое поле для цветов, которые ещё просятся из-под сердца к свету и уже ударяются своими напряжёнными бутонами в колючую глину. Перевернуть глаза к шкафу, чтобы зажав тело лежать на месте неподвижно, но отказавшись от принудительной позы, снова подобраться к зовущему окну. Душа осела у правой отмели на лёгочной набережной, которую утопили в нефтяной смоле и только по тревоге подняли к бессоннице. Первые прислушивания к обременённому желудку лунной роженицы, которая ужасно хочет спать ночью, но соседки по палате уж слишком громко поедают свои мысли, когда вдыхают оставшийся кислород из подушек и тумбочек. Всмотреться в умытую белизну вчерашнего лица, которое морщинилось и вздувалось от бессонного вдоха во тьме перевёрнутого по часам лёгкого. Я не желаю, чтобы солнце бросилось мне в объятия через ограды лечебницы, когда мне снова придётся оправдывать свою любовь к убегающей луне. Родители займут табуретки у кровати и шелестя пакетами будут гладить меня по руке, которая не хочет больше хвататься за юбки отца и матери. Войти в новую тень от больного дерева с двумя только уцелевшими от температуры ветвями, которые ветер схватит и с зелёным пеплом на ночь прибьёт к пустующим гаражам.
Сесть на низенькую досочку и покачиваясь от сдержанной усталости, смотреть на пушистого кота, который просочится сквозь нижнюю щёлку под тяжёлой грузовой стеной всей этой металлической запертой махины и выйдет к яблоне, чтобы на неё быстро вскарабкаться. Возле турников с телефончиком по-тюремному обычаю присел бывший заключённый, который был ещё молод, но непокрытые руки были густо исписаны татуировками и от этого он делался заметно старше. Луна покружится рядом с койкой и не находя глаз, сядет на пол, чтобы коснуться горячего лба. Брат проснётся к паре и задев мой локоть, разбудит все плохо сложенные ночью под бельём тучи. Платиновый мёд будет литься на пустую планету в рассудке, который отчётливо создаст себе всю карту на твёрдом фоне студийного солнца. Бессонница прикоснётся своим тонким носиком к моей чёрной щеке и унюхав снотворную негу, больно ударит меня в рухнувшее плечо, чтобы задеть близлежащую душу своими проницательными пальчиками. Жаловаться на круговые ремни, по которым приходится скользить душе, чтобы избавиться от химического надзора изготовителей тьмы и заняв бессонницу защищаться от дыма или тумана, когда уже не останется рецептов для переполнения лекарственной бездны. Она толкнёт крышку на баке и сольёт в него жидкий пищевой мусор, чтобы взявшись за ручку вновь крышку притянуть к себе до полного смыкания стенок. Дождь будет изображать из себя библейский потоп над больничным двором, чтобы пациенты из окон устрашились и не спускались к грешному выходу для раскуривания сонной души при полной свече зажигалки. Старики будут хаотично двигаться мимо моей укреплённой койки с невесомыми стаканами и вертящимися в воздухе ложками, чтобы ждать когда же я глотну струйку кислорода из замочной скважины тюбика. Войти в лечебный сад с печалью и уже в зреющей воде привлекательной бессонницы, сесть на влажную после ночи койку с голубым букетом для провала на пружины свиданий.
Гордо вознося после бессонницы свою улыбку перед всеми моими обидчиками, в самой бледной части коридора склониться на стуле и плакать в ладони, которые покроют лицо. После обморока они усадят мою душу на диван и рядом оставят вялого ангела с поникшим после передозировки взглядом. Я буду раскачиваться под решётками на широком окне, чтобы усмотреть голубой краюшек света, который будут отбрасывать мои беспокойные глаза. Мимо в одном тапочке пролетит больной в узкой рубашке на выпуск, которая не сможет закрыть ему пупок. Возле поста скопятся суетливые пациенты, чтобы на крыле отделения ждать обхода ангелов, которые молясь над своими папками уйдут к фойе и захлопнут за больными фанерные двери. Бестолковые рассуждения столкнут меня с жаркого оврага к полю клевера, который заблагоухает к полдню, чтобы мы вдыхали поспешные крики только-только неловко наступившего на душу лета. Геройски стать под звездой и в фиолетовой огранке усмотреть отпечаток от нажима на сочно пролитый в тумбочке луч. Ночью подсчитывать курящееся в горизонт трубы завода, который по созвездиям опутал все свои дальние сигнальные горы облаками красного тумана. Держать воздух в одном только лёгком, когда другое свалится в стол и потянется своими оживающими корнями к пепельнице с пыльными капсулами у револьвера. Деревня устанет светиться ночью и откинет окна света к фонарям, когда тьма начнёт жужжать на высоте и соберётся в заряженный рой лучей. В кухне появится человек с лампочкой и поднявшись на стульчике к люстре пальцами нащупает рифлёную выемку, которая оставит на ногте белую царапинку, чтобы уронить от дискомфорта лампочку на пол, но не разбить до конца щёлкнувший свет. Продать пепел в диске с сигаретами, которые смялись на тонком донышке пачки и теперь вертятся на иголочке губ не потухая. Я вновь остаюсь один и можно долго выжидательно цепляться за далёкую линию руками, но так и не сомкнуть пальцы на финише, который облагорожен ленточками, но так туманен и раним в исходе, что остаётся только скрытно плакать под фонарём, ставшим мне вечерним собутыльником. Я слышу, как мнётся подушка под нимбом взрослого человека, который бежит от аварии в общий зал с одним только врачом, который рифмует диагноз с любым подходящим словом кроссворда. Утопающий в бессоннице смех мальчика, который решил похвастаться перед собственной смертью своими серебряными пятнами биографии и для этого выгнал из молитв незаслуженную ночь, чтобы встав коленями на звезду проломить рельсы горизонта своими снотворными колёсами. Я буду по одиночке смотреть на модели чувств за окнами, которые не пустят меня к уличному сердцу и так и оставят греть ладонями пластиковые рамы под забытыми на подоконнике пальцами. Сложить её свежую печаль в тумбочке, когда та станет шататься на кафеле от тележки с обедом, который не будет опрокинут на низком порожке реанимации к её унесённой постели. Зайти за штору и неприятно чувствуя, как полосатая ткань дотрагивается до лопаток, быстро выйти в реанимационный зал с мурашками на шейном позвонке. Медленно потягивающиеся к корпусу пациенты уже приближались к лампе над входом, чтобы остановить быстро скользнувшего к клумбе соседа по палате. В углу двора они разожгут плохой костёр и будут раздаривать по молекулам поцелуи с ароматами вчерашнего пришествия писем с просьбами явить свои художественные укусы к напомаженному холсту. Я очнусь с чувствами, которые бросятся за перила через фонари и столкнув одиноко курящего на мостовой беса вместо себя, понесусь на сильной спине одноклассника к лестничному рингу для драки с неготовым видеть кровь отцом. Он уложит меня в холодную постель и станет водить танцы с безразличными медсёстрами, которые его выпроводят из предложений и запрут в одном слове на священном посту, когда в мензурке не останется трав для гербария сна. Небо за квадратом комнат станет белым и санитар постарается сделать укол быстрее, чтобы солнце закрылось в вене за секунду и глаза уже не воспринимали лечебницу с враждебной болью союзника. Город ещё будет виден за туманом, который окутает собаку вместе с поводком на обмотке ладони хозяйки, чтобы запутать меня в своём убеждённом одиночестве, когда к бессоннице приблизится розовой пастью обозлённая за решётками любовь. Ещё одна очередная спутница привела ко мне бессонницу, чтобы жалобно льнуть к глазам и сверля пальцем переносицу, возносить от горла звезду к забитой мыслями раковине. Служить всем прихотям бессонницы и просматривая через кадр ленту с кошмарами, увидеть своё отражение в чьём-то прозрачном лице.
-
Я раздвину озеро с шипами ресниц на дне и увижу, как голубой отток ручья движется к слёзам.