Я удаляюсь от дождём омытого края больниц и ступая на каштаны спешу к остановке на кольце. Хочется забиться в спальный угол своей комнаты, которая по сути не является моей. Родители возятся на кухне, пока солнце только подступает к подоконнику балкона, чтобы вылиться на морозильную камеру, на которой начинают дребезжать пластмассовые вазы с фруктами, когда камера накручивает реле. Я ещё снотворно вял и мысли мои в предельном углублении рассудка раздуваются на розовой койке, которая проваливается в подростковый шар отнятого живота с моим натянутым выдохом. Пытаться собрать все силы к сердцу, пока оно ещё не убежало к окну, чтобы покрыться тенью от занавесок и не уснуть под тёмной лампой, которая ночью оживёт после щелчка слов по клеточкам моей зажжённой бессонницы. Искать в голубой тени гелиевую ручку и открывая попеременно все тетради у монитора, касаться пальцами мест и стыков, где скрепки стягивают всю стопку в один чёрный парус. На полочке зажечь светодиодного малыша с зелёной шейкой, чтобы попытаться карандашом пригласить к странице мысленные точки из чувств. Снова лечь между подушек на твёрдое колесо бессонного велосипеда, который вывернет холодный руль к моей шее, чтобы прекратить ход чувств от рассудка к сердцу. Словно салатовой ночью по горизонту пробегутся сны, только не из моей истории вырвутся к небу молитвенные слёзы из сердец одной только монахини в лунной келье со звёздами вместо свеч под девственными одеждами закатов. Листья с радостью прилягут к лунному корню, который уйдёт на девять этажей выше, чтобы слиться с ветрами и озарить ветви серебряными струями из перевёрнутой к солнцу дождевой бездны. Сараи в белой тоске перед учебным забвением, пропитаются дождевой призрачностью, когда я буду дрожа стоять на крыльце и чувствуя, как увлажняются мои тонкие носочки, долго не сходить со ступеньки. Утром мы будет сидеть у чёрного круга сковороды и ждать, когда бабушка разольёт по тёплым кружкам пенистое молоко, которое сбегая то и дело будет небрежно разбиваться струйками о клеёнку стола. С целью заполучить отдалённую точку к вечеру я обойду поликлинику, чтобы точно знать, как скоро на первом этаже завершится изболевшийся день и перед фиолетовой дверью уже не станут собираться в толпу подростки с баночками в жёлтом платочке. Туалет через открытую настежь дверь станет с паром выталкивать к коридору хлорные облака, которые уборщица завела в своём свежем ведре и выпустила по трубам и кафелю вместе с движущимся к порогу горизонтом швабры. Ложка звонко ударилась об ушко миски и вылетела на столешницу к коленям кашляющего старика. В свитере цвета хаки сидел у стенки пожилой мужчина и помешивая жидкость каши, присматривался к помещению столовой, опуская и приподнимая в высь потолка морщинистый подбородок. К обеду в его лёгкой камере возникал сумасшедший вой кашля и тогда старик уходил погибать в коридорчик туалета, но кашель не прекращаясь продолжал будить весь этаж и медсёстры оставляя пост осторожно приближались к изогнутому над раковиной туловищу, чтобы только с тревогой наблюдать за долгим выходом скомканного в груди сердца к гаснущей лампе приступа. Ивы собирали в свою макушку свет из туалетов лечебницы и я переходя через проходную начинал держать своё сердце в кулаке, чтобы затаить свои льющиеся дождём слёзы на пышном покрове развеянного дерева. Стадион был совсем рядом и толстые колонны ограждения покрылись тенями в траве от деревьев, которые сохраняли в линейке пугающую тьму закрытой границы между болезнью и жизнью вне души.
В разверстый круг реки с моста бросили крупный камень, чтобы камыши не шелохнувшись прислушивались к извержению вулкана на дне давно умершей воды. Слушать, как стонет в изломе карниза маленький ветер, который хочет стать взрослее, но бросая все силы в проигрыш, делается ещё ранимее. Пустая коляска на привязи срывалась у стены детского сада, пока пьяный отец за калиткой ждал жену с не выспавшимся ребёнком. Один, только дешёвый леденец в сумочке матери, шевелился под молнией, чтобы дома быть вмиг раскушенный по горькой сердцевине. Брат упёрся в спинку дивана и вся широкая накидка неудобно сползла к плечам, чтобы брата спугнуть и заставить встать для подправки. Субботним утром неохотно подойти к поликлинике и вспомнив все свои ночные перевороты от края до края луны, взять дверь за ручку и увести к парку, где уединённо с книжкой на коленке и рядом стоящей коляской, сидят молодые мамы. Скамейки покроются сладкой влагой от ночного дождя и летние лучи из рассеянного воздуха примкнут к низкой спинке лавочки, куда сядет ветер и собьёт последний упавший в жёлтом парке лист.
Оранжевые ветви прикроют солнце от точечной стрельбы ливня, который отыскал себе истечение из тысяч путей, куда его долго уводила одна лишь голубая звезда в несуществующей волне беглой реки. Полоснуть ночь своим выисканным под подушкой крылом, которое мирно раскрылось в бессонном засове и указав путь звезде, приподнялось от пояса к чёрной туче. Листва в шаре крон задвигалась, когда солнце будило птиц и выгоняло сияющие стаи к небу. Тень от лесного барьера медленно двигалась по полю, когда женские загорелые тела переворачивались на полотенце, чтобы свернуть на груди отошедшее солнце. Я спрячусь за промежуток между клёнами, куда иногда будет стремиться ударить проницательный луч от где-то живущего солнца, чтобы меня сдвинуть от ворот и заставить идти по встречной дальше.
Голова будет вместе со сном опускаться к табуретке, на которой в разрезанном виде отекает дыня и мимо которой я разбрасываю по палате фантики от лекарств. Сбежать вновь к кабинке, чтобы тревожно опустившись на дужку и не снимая оправ с души, смотреть в гордо приподнятое голубое затмение на испачканном рисунке окна. Мы подносим солнце к учительскому взгляду, чтобы заручиться оценками и пересмотрев все свои утренние ошибки, кинуть солнце в урну с огрызками звёзд. В класс проникнет тень с дымящимся налету коробком и когда дверь захлопнется за ней, мы услышим крик в фойе, куда с улицы ворвётся морозный порыв дверного ветра. Сегодня с повязанной красной марлей на руке я буду свободно гулять по этажу школы и не обращая внимания на свою приостановленную дежурную кровь, рассмотрю пушистый вазон с белыми цветами, на которые снизойдёт серебристыми нитями расстрелянный у стены заднего двора лунный очевидец.