Я вновь пытаюсь состроить себе стопку с литературой для отдыха где-нибудь за рядами книг, когда у прилавка библиотеки слышатся сдавленные голоса детей, которые пришли к сотруднице за солнцем и не желают его отпускать в окно, когда обе створки распахнуты и ветер с лучами пронзает кресло у подоконника, чтобы согреть дутую спинку из тканей до будничного затемнения небес в туче. Обругав меня у доски, она сядет в спаленке, чтобы листать оборванный по обложке журнал со статьями, которые иссохли и весь лак со страниц осыпался в переплёт. За кухней я буду сгружать мятые яблоки в кузов и видеть тень матери у плиты, которая затянется паром из кастрюль и занавеской, когда та почти ляжет на крышку, но не загорится у рук с зажигалкой. Престарелая яблоня уже не сдерживает свои полные плечи над крышей и поэтому отец даёт ей поддержку в виде лестницы с упором о мокрую стенку подвала, которая после дождя просела и скрылась в траве. Я вижу, как сосед у крыльца засуетился, чтобы поскорее прильнуть к мойке под берёзой, которая после ночи раскачивалась и ловила в себе птиц, когда в небе не доставало места для ветвей с отростками салатового шара на падающем асфальте. Головная боль и ещё желудок под одеялом не опустится в жидкость с таблетками, которые не растворятся после глотания и поэтому вновь вернутся с пульсацией мяча из корзинки в груди, когда грудь толкнут к стенке зала, чтобы перевернуть на паркет всё содержимое. Мы обегаем спортивную площадку, пока к турнику с усилием плеч поднимается стареющий физрук в синей рясе, которая почти уже съехала с прямой спины и готова распороться в позвоночнике гимнастической стенки, чтобы провалить урок(обряд). Я вновь пытаюсь тронуть луну указательным пальцем, чтобы разбудить, но тучи так плотно накинуты на жёлтый подбородок, что светильник остаётся только направить дремать без чувств в свою же идеально круглую лужу. Я не могу больше упасть на свои крылья в кровати, чтобы удобно заснуть на спине и не колыхать свои лёгкие под водой в груди, которую утопят в огне со звёздами из печки и не достанут перегоревшие угольки с теплящимися снами к луне для опознания видений до дождя. Луна уж слишком велика у её коленей и поэтому все смуглости выступов на изломе с веснушками становятся острее у скамейки, чтобы привлекать, но не прикасаться к бедру костяшками пальцев. Давая себе передохнуть во время бессонницы, заметить бабочку у вешалки со шторой, которую перед ночью выдрессировали и раскачали, чтобы не дать свету упасть на крыло спящего или помешать внутреннему сиянию собраться в клубок с секундами, чтобы разбить карамельное гнездо у помятой свечи на восковом осколке блюдца. Подойдя к койке и осмотрев узоры и волны, которыми я укрывался до бессонницы, я увидел вместо одеяла озеро с перекрученными уголками, которые впились в ткань у берегов и застряли в сонной черноте бабушкиного рассказа до выступления ряби и льда на холодящей луне. Все окна будут отдавать улицам лучи из нашей среды с лампочкой в центре окружности и стрелкой, которая убежит от меня в точку полуночи, где уже соберутся братья с факелами, чтобы бегать от звезды к звезде и отличать свои же лица во тьме бессонного заговора, но никак не замечать издалека мои неловко полыхающие у часовни крылья. Город засияет и заводские трубы видимо затянутся облаком выстоявшегося дыма, который разрываясь накроет собой ещё и поле с пшеницей, когда отцовский автомобиль станет на границе с городом и можно будет по пыльному контуру различить всё содержимое бездны в запрятанной по краю архитектуре солнца. Мы задерживаемся у кантору, где высекают памятники и женщина в прохладной тени склада считает отданные мамой деньги, чтобы смахивать с купюр пыль и класть в папку с делом. На вершине колеса я вижу раздавленный кусок яблока, от которого остался лишь хвостик и ароматная пена от кислого фрукта стекала с соком до ржавеющего диска по синеющей резине с протекторами и высеченными марками по всей дуге шины. Неман не сопротивляясь мчащейся волне и не давая повода усомниться в правильности бега струй у берега, разливался по всей длине моста, который лишь постукивал под напором тяжёлой воды от сдвига перекрытий и ударов дождя о ремонтную поверхность без должного под собой покрытия. Асфальт был ровно выбит и ещё не уложен до поликлиники, чтобы можно было спуститься до стоянки и не оступиться на чёрной зебре с глубокими вставками и зазубринами по всей длине перехода. Человек обгонит меня и только потом уже закурит, чтобы дым прямиком из-за плеча ударился о мой нос и заставил меня у ивы остановиться и чихнуть. Они загонят меня в кабинет и с голубыми глазами усадят спиной, чтобы слушать чем дышится в стороне от всей человеческой школы и как долго можно плыть под этажом на стуле, когда о пол иголками ударяются звёзды с прибором, который насосом забирает из сердца свет. Подушка упадёт за борт кровати и луна открыто хлестнёт меня по носу, чтобы с болью задержаться перед глазами, когда мне уже не захочется спать с пробуждением и придётся встать в проёме коридора, который будет почти неразличим до зеркал в отъезжающей по рельсам двери скрывающегося шкафа. Озеро будет спущено и только безжизненные камыши по берегам зашелестят суховатыми стеблями, чтобы дать мне оцарапать пальцы, когда я захочу взяться за зелёное лезвие и потянуть всё напряжённое растение к животу. Не бессонница, а только трудное пробуждение с чувством растерянности сил и слишком плоское восприятие реальности за оградами давно заброшенного дворца с грудой звёздочек в яме фундамента и подвала, куда провалится случайное небо с голосом извне. Эхо разлетится за жидким горизонтом, чтобы вся линейка волнами задрожала под солнцем и вновь погасла нотами с кружением трав в канаве с мостиком, который всё ещё ведёт по струнам к музыке, когда я ступаю на бетонную плиту и слышу отголоски пустоты под ботинками.