Бессонная на загляденье ночь на холодном балконе, куда годом ранее вынесли кресло, которое истёрлось в зале и стало невыгодно выдавать обстановку во время посиделок или праздников. Я облюбовал этот мягкий предмет мебели, чтобы тупо смотреть на звёзды с отчаянием и попыткой забыться на спинке, которую укрыли вечно съезжающим к шее ковриком. Возможно, стоило бы вернуться к кровати, которая ввалилась от долгой лёжки родителей или поз с наклоном вглубь материнского матраса. Прекрасное состояние, чтобы завершиться стоя в падении с девятого этажа. Вовсе не могу погрузиться в сон, и вновь растревожено взявшись за подоконник руками, смотрю вниз и не могу рассмотреть доведённого дна. Я иду по коридору и не включаю свет на кухне, когда на ощупь касаюсь кувшина с водой у плиты, чтобы поднести его к губам и оторваться. Брат спит у стенки на диване и перед сном теребит заусенцы, которые пытается соскоблить с пальцев. В детстве я засыпал быстро и даже намеренно не мог сопротивляться воле усыпляющего ангела, который с плеером сидел у ног и щелчком останавливал мелодию на полпути к обратной стороне. Я вздрагиваю перед засыпанием и ловлю катящуюся за угол луну, которая на самом деле не сдвинется с места, а только иллюзорно поддастся толчку подушки, когда та съедет на пол и шлёпнется где-то рядышком. Стыдно пообещать брату недельку каникул и поставить родителей в неловкое положение, когда придётся отговаривать двоюродного сверстника, наобещав ему перед этим слёзное местечко с нами на диване, который и так трещит и разъезжается между мной и повзрослевшим по правую руку молодым человеком. Порой я хочу злостно толкнуть старшего брата за его издёвки и мусор, который он специально бросает на мою полку с учебниками, чтобы хохотать на кухне, когда я жалуюсь на его выходки матери и отвлекаю от мокрой тарелки в руке над мойкой. Замереть после бессонницы за кухонным столом и нехотя жуя холодный кусочек курицы, опускать лоб и вновь поднимать так, чтобы липкий уголок клеёнки цеплялся за висок и хлёстко падал рядом с чашкой. После лечебницы я стал помешан на себе и, наевшись от бессонницы, отравился литературой, которая пошла горлом и в горле же остановилась. Ночью я читал чужие книжки, которые бодрили меня и заставляли сидеть у кровати с вожделение к пустоте, когда та пряталась за простынёй и ныла между строк.