Вчера встретились. Оба без сил, абсолютно уставшие. Без вина пьяные. Скорость мышления примерно как после обкурки. Скорость речи – аналогичная.
Сказал, что был в ярости из-за того, что я накануне не пошла с ним. Я совсем уже запуталась. То подчиняйся, то не стоит. Я честно и долго объясняла, почему же я вчера не ушла к нему от Насти. Сказал, что понимает, но не принимает. Оттого зол.
Очень тяжело шел разговор. В какой – то момент меня просто охватил страх: что же у этого человека в душе? Похоже, оттуда даже не выветривается, прочно поселилась меланхолия, причем злобная, черная меланхолия. Он не может говорить. Для него практически нет вещей, которые стоит говорить. Для него легче проигнорировать человека, чем ответить на вопрос, который ему кажется ненужным. Я в ужасе была. Поняла, что или надо заканчивать расспросы или я начну выть от страха. Но даже этого не достаточно для того, чтобы броситься в бега от него.
Похоже, если я хочу быть с ним, мне надо (да, да, мне надо, ему, похоже, настолько трудно себя менять, что это даже не рассматривается, как выход из положения, так что опять подстройка) реально приложить усилия к тому, чтобы чувствовать себя хорошо, не зная и не спрашивая о разных мелочах, наподобие кто позвонил, а куда мы идем, а почему и прочее. Похоже, для него ум – это умение догадаться, не задавая вопросов. Что мне и предстоит. Да, это мелочи, но они важны.
Ему реально трудно изменить что-либо в себе, подстроиться, не испытывая при этом злости, обиды, и прочего негатива. Не гибок. Придется мне.
Да, меня капитально спустили с небес на землю. Настя сказала, что я полюбила свое ощущение счастья рядом с ним. Для человека, который помог стать счастливой, мало чего жаль. Но мое ощущение счастья улетучилось так же скоро, как и появилось. А дарить в ответ мне запретили. Вернули туда же, где была.
Вчера, когда меня охватывал страх, я уловила нечто знакомое в общем ощущении себя. И вспомнила: это было сродни ощущению себя до знакомства с ним, точнее ощущение этого одиночества. Он ставит стену своим молчанием, своим настроением, с которым я не знаю, что делать, а он даже, похоже, не хочет. И опять это жуткое одиночество в душе. Только страха перед этим меньше уже.
Как будто живой круг, от которого оторвали половину, и он старается острые концы притянуть друг к другу, свернуться обратно в круг, в целое, создать видимость, что он все еще круг. Видимость для себя. Для других, чтобы не было стыдно. А за ощущение себя несчастливым всегда стыдно, тем более, если это ощущение начинает доминировать.
Это была визуальная картинка.
Ночные снайперы с их бодрящим, ожесточающим надрывом. Вероника Долина с ее усталостью женщины, с ее чисто женскими чувствами и песнями – созвучными моим. На добрый день – Павел Кашин с его светлыми картинками, пусть грустными порой, но именно светлыми. Это фон.
Я сильная. Я цельная. Я самодостаточная. Я могу. Я сама. Это слова и положение тела в пространстве.

Только теперь у меня хотя бы есть осознание того, что хоть иногда, но я не одна. «Иногда» - речь здесь не о частоте встреч, а об одиночестве рядом. Мы могли быть вместе, занимаясь при этом своими делами, но при этом не было у меня чувства одиночества. Теперь появилось. У меня.