Блок преклонялся перед спортсменами. Причём не так, как это делает, скажем, Тушкан, а, скорее, так, как Эрик Картман преклонялся перед Иисусом в серии South Park'а о христианском роке. Вы только посмотрите на его посвящения стихов: да у него там через раз стоит к.м.с.

Тушкан же преклоняется ещё перед Хэтфилдом, Энди Дюфрейном и американским консулом. Впрочем, это уже не наблюдение, а общеизвестный факт.

Current music: From Tarantino Films - Dark night

"Дока-пицца". Бармен.

Научился готовить ликёр Baileys в домашних условиях. Второй день упиваюсь. =) Кому рецепт надо, обращайтесь, а кто ещё и челябинский, приходите со ста пятьюдесятью рублями, я вам сделаю, выпьем вместе. %) На сто пятьдесят рублей получается грамм восемьсот-девятьсот.

Хотел перевод отправить товарищу в армию, а почта не работает - компот у них там сломался. Короче, жизнь как зебра: чёрные полосы перемежаю с Бейлисом. Этакий cocktail слоёный.

Гоголевский персонаж ворвался в мою жизнь вихрем стремительных ассоциаций. Судите сами, я ведь давеча уже упоминал о нём в каком-то из контекстов. Вот и теперь:

Сегодня я штопал джинсы. Джинсы старые, домашние. Цвета истрёпанной синевы, в прожилках швов и лохмотьях волокон. Но всё были достаточно терпимые, хоть и дырка на правом полужопии ширилась тихонько. А тут - раз! - полез на верхнюю полку пыль протирать, изогнулся в вопросительно-задумчивой позе - и - хрусть и пополам! Треск. И висит правая штанина на честном слове. Поворачивается грузин и говорит: "Лэжат, эта сваы."

Так стареют вещи и люди. И знаете, как будто бы проще, когда замечаешь это. Когда видишь, как стареет бабушка, как всё менее ловка и быстронога кошка, как джинсы из сочных небесных украшений для ног превращаются в дремучие штаны цвета потрёпанной синевы. Но я отчего-то никогда этого не замечаю. И оттого не могу привыкнуть.

Если бы кто-нибудь говорил мне, ну хотя бы раз в неделю: "Да, старик, сдают твои джинсы, наверное, не так уж долго протянут." Тогда мне было бы легче. А так - я провёл вечер, отдавая дань былому великолепию, держал их в руках, с любовью штопал иглой. И только, закончив работу, понял, что всё это зря, что они не выживут, никогда уже не обнимут мои ноги с нежной грустью, не возьмут ни единого пятна красного вина на свою совесть.

Смейтесь, но я обнял их любовно, аккуратно сложил и отнес в шкаф, за фронтовые письма дедушки и геологические находки отца. Пусть лежат себе с миром.

Состояние: грустное