- Сы-ы-ы-ы-ына-а! Ты где?
- Лена Санна, чего?
- Тут гвоздь торчит. Давай его гвоздодером, а то у меня не получается.
- [пых-пых] Мам, знаешь, этот гвоздь не вытаскивается.
- Ну а как же Архимед? Ведь ещё он говорил: дайте мне точку опоры и я переверну Землю.
- Мам, у меня такое впечатление, что Архимед имел в виду именно этот гвоздь.

И так сутки за сутками. Запах уайт-спирита въелся мне в кожу.

А ещё под плинтусами мы обнаружили газеты, старые, за август пятидесятого года. Одни заголовки чего стоят... "Комсомольцы-челябинцы воздвигли памятник герою", "Все на освоение целинных земель!", "Мы - советские сталевары!"
Плохо отпечатанная комсомолка с пожелтевшим лицом глядит на меня вечно юными серьёзными глазами. Для неё ещё жив товарищ Сталин, страна летит вперед, и бараки её юности сносят, застраивая райончик удобными трех(!)этажными домами. И щели под свежими, пахнущими досками плинтусами забивают свежими газетами. А затем красят жёлтой масляной краской.

А я... даже не попрощался. И последняя встреча наша была сухой и торопливой. Непривычно так и нехорошо.

Заходит волосатый паган-металлюгище в Доку-пиццу, подходит к барной стойке, которую сосредоточенно оттирает Жёлудь.

- Чё-то грязненько у тебя на стойке, чуви.
- Ну так ведь я же тру.
- Не, чуви, я тоже true, а на стойке у тебя всё-таки грязненько.