Машина мама и моя бабушка удивительно похожи, в том аспекте, что для них обеих высоким критерием истины является то, что скажут все. Эти самые все на самом деле имеют очень и очень большой вес, они всполне знают, как надо жить правильно, что благородно а что постыдно, и, что важно, способ жизни может быть тоже соответственно один: то есть так, как все живут. Шаг вправо или шаг влево караются гневной лекцией с воспоминаниями о непослушной молодости, невменяемой юности и заканчиваются пожеланием хоть сейчас исправиться и начать жить по-людски. Вот этот момент очень смущает. Дело в том, что Машина мама и моя бабушка похожи и в другом аспекте: способ воспитания ими нас в детстве был таков, что их ценности в плане бытовой жизни почти никак в нас не воплотились, особенно по части ценностей практических, поддержание которых в воплощённом виде требует немалых затрат сил. Не знаю, как им это удалось: то ли были слишком мягкими, то ли слишком баловали, то ли материал в виде нас им изначально достался своенравный и непослушный. Однако вызывает удивление, что они хотят нас изменить сейчас, когда мы давно стали столь матёрыми эгоистами и настолько привыкли жить именно так, что менять что-то довольно сложно. И было бы ещё можно, если бы методы для этого использовались существенно другие, чем тогда, в детстве; но нет, методы остаются те же самые: уговоры и причитания, после чего наши родственники привычно готовят нам завтраки, убираются у нас в квартире, ухаживают за нашими детьми, договариваются за нас с людьми и ходят по инстанциям.

Стыдно ли нам? За Машу не скажу, а мне — нет. Не стыдно. Потому что так и должно быть и по-другому быть не может. Я бы с радостью пожил один, но только в этом родном доме, так тщательно ухоженном, с такими замечтаельно возведёнными удобствами, так, чтобы не пришлось ничего менять. А вот переехать к Маше не могу. Не потому только, что не привычно, и не только потому, что придётся строить заново. Нет, я думаю, причина на самом деле другая: каждый из нас хочет видеть в другом того самого заботливого родителя, и никто и близко не собирается взять на себя такую роль. А уживаться друг с другом… Да и вообще хоть с кем — это непривычно, не задавали этого нам, этого мы не проходили: уступаться своим в пользу другого.

Да, приходит время расплаты за счастливое детство и фривольную юность, и родители требуют страшную дань: жить по-ихнему. Так, чтобы в квартире было всё устроено по-ихнему, и чтобы работа была с ихними мерками, и чтобы увлечения были в их рамках, и чтобы суженые наши тоже были им по нраву, обычными людьми, нормальными, хорошими, в строго определённом смысле этого слова. Конечно, дань эта вовсе не требуется прямо, даже и не имеется в виду, что они что-то хотят взять, упаси боже, напротив: они для нас стараются, чтобы нам было лучше.

Уверен, что любому человеку хотя бы раз следует искупаться в собственном кале. Чтобы прочувствовать свой собственный сок. Иначе так и будешь до конца дней полагать, что твой продукт пищеварения — розовая вода.

Но вот только ни у моей бабушки ни у Машиной мамы руки-то не поднимуться, а искупать самого себя в дерьме — на это я, как говориться, пойтить не могу. Не хватает меня на такое.

Вот так и живём, придатками чужой жизни.