Здравствуй, Единственный... Как ты там, без меня? Не скучаешь? Глупый вопрос... Конечно же, да. Через какие-то 4 дня ты будешь здесь, в каждой клеточке этого города. Ничей и только мой. Придешь, я поставлю кофе и начну рассказывать о всех Твоих подобиях, которые занимали меня в Твое отсутствие, а Ты сделаешь вид, что не сердишься. Кофе сварится, я пойду на кухню, а когда вернусь, Ты начнешь показывать новые шрамы и рассказывать историю каждого из них. Буду слушать, замерев и на ум будет приходить только одно банальное слово, смотря в твои лукавые, глубокие глаза. ...
Спасибо, что возвращаешься не в пример всем и всему. Похоже, Ты - единственное настоящее в жизни, Апрель.
Здравствуй, Мой...

- Завтра, ровно в полдень на главной площади будет сожжена последняя ведьма! – провозглашал королевский глашатай на ярмарке. А вокруг собирался народ, с почтением смотря на его красный камзол, весь расшитый золотыми галунами. Весть об этом радостном событии разнеслась с невообразимой скоростью, и вскоре вся столица обсуждала эту новость. В церкви отслужили праздничную службу в честь молодого инквизитора, которому наконец-то удалось поймать эту бестию.
Наступила ночь. По всем подсчетам астрономов это была ночь новолуния, но луна в небе была полной. Епископ перекрестился, плюнул на землю, помянув черта, и повернулся на левый бок, с удовольствием вспомнив, что это последняя чертовщина, происходящая на земле: завтра, ровно в полдень этому будет положен конец. “Интересно, о чем может думать последняя ведьма в свою последнюю ночь?” – пришло ему на ум, но он сразу отогнал от себя эту мысль, ведь думать о ведьме опасно: околдует.
На самом деле так оно и было, но в эту минуту ей было не до этого. Она сидела на холодном тюремном полу и, задумчиво мурлыча про себя какую-то песенку, заплетала свои длинные волосы в косу. Казалось, она и не думала о завтрашнем, последнем в ее жизни утре. Казалось, мысли, которые должны были мучить ее в эту ночь, выбрали другую мишень. Впрочем, так оно и было: кроме нее и стражников во всем городе не спал только один человек. Тот, который гонялся за ней не первый год, тот, чей миг триумфа должен был наступить завтра в полдень. Он стоял у приоткрытого окна. Странные мысли теснились в его самоуверенной голове: 5 лет погони за последней из ведьм свершились победой, но что дальше? Когда мечта оказывается в ладони, смысл жизни теряется. Эти мысли ворчали в нем, подхлестываемые неправдоподобно-звонкими завываниями ветра, доносящего до него звуки медленной, странной песни. “Интересно, о чем думает последняя ведьма в свою последнюю ночь?” – подумал он и явственно услышал за собой тихий смешок. “Она здесь. Впрочем, как и в любом другом доме этого города. Везде и нигде, вчера и завтра. Неистребима, вечно ничья, как же я устал… Устал бороться с ней, с собой. Завтра ее не станет, через несколько лет о ней будет даже некому рассказать, все будет кончено. Но кто я без нее, без вечной погони за последней из ведьм? Мне будет не хватать ее любимого четвертого дня полнолуния, ее шепота, заклинаний и песен”.
Мгновенье и странная, яркая мысль рассекла холодный воздух: “За эти годы погони мы с ней стали одним целым. Без нее и меня в какой-то мере не станет. А то, что останется, будет ничего собой не представляющим человеком, уже пережившим самую яркую часть своей жизни." В одном из углов дома с глухим грохотом упал стул. Он почувствовал чьи-то пальцы на своих плечах. Оглянулся. За спиной как всегда никого не было.
Песня прервалась, она закончила заплетать косу, откинула волосы назад. Усмехнувшись, подумала: “Интересно, а о чем должна думать последняя ведьма в свою последнюю ночь? Наверно, обо всем несбывшемся, несовершенном? О добре, о людях, о заботе, о любви – обо всем, чего недоставало. А может, о том, чего, наоборот, было слишком много? О травле, боли, обидах, побегах и ненависти?”
Лучик луны ласково, с упреком погладил ее по лицу. “Нет. Последняя ведьма должна быть выше всего этого. Я буду думать о самом родном и светлом. О том, кто был рядом четверть моей жизни, кто преследуя меня, скрашивал мое одиночество, о единственном близком мне человеке. Пусть он этого и не понимал, но это преследование, похоже, было мне очень нужно.”
Рассвет начал продираться сквозь плотную завесу тьмы. “Имя этому дню будет одиночество,- решила она,- Хотя…” Раздался визг засова, ее повели на исповедь. Пухлый священник читал над ней молитвы дрожащими губами, плохо скрывая волнение и страх. А на главной площади уже собралась толпа, с нетерпением смотрящая на башенные часы: одиннадцать, половина двенадцатого, без пятнадцати, без пяти.… И вдруг случилось невозможное: минуя отметку полудня, часы пробили двенадцать пятнадцать. От неожиданности охрана немного ослабила цепи, позволив ей взмахнуть рукой. Она исчезла. В панике толпа бросилась к ложе инквизиции, прося Его поймать эту чертовку еще раз. Полный доблести и боевой радости, он без лишних слов вскочил на коня и помчался на север. Он знал, что она будет там. Она так сказала.

в голове... в ожидании жесткой критики