Эти глаза могли бы всматриваться вдаль и искать землю на горизонте. Они могли бы слезиться от холода горных вершин, или сохнуть от пыльной бури в пустыне. Эти глаза могли бы слепнуть от белых полярных снегов или от тусклого света навигационных приборов. Они могли бы не мигая пронзать ночь и видеть звезды..
Но эти глаза смотрят в экран, глаза мужчины у монитора.

Эти руки могли бы сжимать штурвал. Эти ладони могли быть истерты о канаты и тросы парусов и швартовых, пальцы могли быть изрезаны о скалы и льды. Они могли бы почернеть от костров и ветров, они могли стать твердыми и сухими, но касаться женской кожи нежно и сильно, брать за талию или плечи так, как берут навсегда.
Но эти пальцы быстро бегут по клавишам. Мужчины у мониторов.

Эти лица могли быть обветрены всеми ветрами. Они могли осунуться и посечься морщинами. Мелкими морщинами возле глаз, глубокими на лбу. Эти щеки могли стать впалыми и небритыми. Эти губы могли пересохнуть от жажды и потрескаться в кровь, но уметь целовать так, так прикасаться к любимым губам.. А эти губы потемнели от кофе, чая и сигарет. Эти лица бледны в синем свете экранов. Мужчины у мониторов.

Это Евгений Гришковец.

С таким же успехом, конечно же, можно было бы пройтись и по женщинам. Эти руки могли бы печь хлеб и пахнуть парным молоком.. эти глаза могли бы кокетливо прикрываться ресницами от пылких мужских взглядов.. эти уши могли бы прислушиваться к спящему ребенку..
Но как-то так получается, что даже современные женщины все равно гораздо ближе к хлебу, взглядам и детям, чем мужчины к штурвалам, горным вершинам и ветрам.