Можно сказать пару слов, кому это и о ком. Но думаю, кто-то догадается сам, а остальным это ничего не скажет.
Да, оно сыровато, не корите за концовку.

Садись-ка, поудобней, мой милый мальчик, ты сегодня примерно вел себя целый день и заслуживаешь славной и доброй сказки. Что? Не хочешь славную и добрую, а страшную и полную опасностей и приключений? Ну, право, право, всему свое время. У тебя сегодня и так было множество приключений на снежной горке, пора и успокоиться. Слышишь, как за окном тихо-тихо? Все звуки гаснут и тонут в пушистом и снежном одеяле, а старая липа так и льнет к окну – она тоже хочет на ночь услышать сказку. Кто знает, может, она сама на своем долгом веку видела не менее удивительную историю, но рассказать ее нам, увы, не может.

Такая же липа росла перед небольшим домом, где поздней осенью, выстуженным ноябрьским вечером, одна маленькая девочка сидела и грустно смотрела в окно на грязную мостовую. Ее отец был смелым и отважным капитаном и бороздил стальную гладь северных морей до самых холодов. Он был высок и широкоплеч, его лицо и руки загрубели от соленой воды и яростного ветра, но сердце его было полно нежной и горячей любви к своим близким, а в глазах все время плясали веселые искорки. Как только вскрывался лед на море, разламывая самое себя в своей неизбывной тоске по теплу, он самый первый спускал свой корабль на воду, крепко целовал на прощание жену и дочь и скрывался за седыми гребнями волн. Бывало, за все лето он ни разу не бывал дома, занятый промыслом.

Так было и в этот раз. Поэтому девочка сидела в кресле у окна и грустно смотрела в небо, на тяжелые облака, набухшие от снега. Но снег не шел, а лед вставал лишь на мелких лужицах во дворе, и значит, ждать было долго – может, еще несколько дней, а кто знает – даже недель! Свирепый северо-восточный ветер, казалось, хотел разодрать небо на мелкие клочья, угрюмо завывал в печной трубе, и тогда Лотта (а так звали девочку) испуганно вздрагивала. Ей казалось, что ветер кричит: «Он никогда-никогда не вернется к тебе! Его корабль я натолкнул на коварный утес и разметал по досочкам по морским просторам! Пришла моя пора хозяйничать на море, и я не потерплю нахальных корабликов в моих владениях! Жди-жди, все равно не дождешься!» Тогда она поплотнее закутывалась в старый клетчатый плед, подтягивала колени к подбородку и продолжала смотреть в окно. Было уже близко к полуночи, но никто не отправлял ее в кровать, потому что мать, измаявшись тревогой за мужа, уже заснула с шитьем в руках. Лотта не заметила, как и сама задремала.

Проснулась она оттого, что вокруг было очень тихо, непривычно тихо. Потому что в гости к ней пришла сама Зима. Лотта зевнула, протерла глаза, спустила ножки в теплые, отороченные мехом шлепанцы и уже собиралась идти в свою комнату, как вдруг заметила, что за побелевшим окном стоит какой-то человек. Она залезла на подоконник и прижалась к стеклу, чтобы получше посмотреть странного визитера, и не смогла сдержать вдоха изумления. Человеком оказалась молодая женщина в роскошной белой шубе и маленькой шапочке, расшитой серебряными нитями и отороченной белым мехом. Она стояла почти у самого окна и внимательно смотрела на Лотту большими и ярко-синими глазами, искрящимися в темноте ночи, как звезды. Ее лицо было необыкновенно красивым и очень бледным, без единого признака румянца, а едва розовые губы странно улыбались. Девочка смотрела, дрожала от страха и волнения, и не могла оторваться от этих прекрасных и пугающих глаз, смотрящих прямо в душу. Но тут незнакомка будто сама почувствовала это и, смутившись, опустила глаза, улыбнулась, провела пальцами по окну, будто хотела погладить Лотту по щеке. А затем быстро отвернулась и быстрым летящим шагом направилась прочь.

И будто что-то попало в глаз маленькой девочке, пронзив его холодным лезвием, закружилось в потоке крови и вонзилось в сердце. Будто маленький и тоненький ледяной осколок – такою грустью и безнадежностью повеяло от этой странной женщины.

Не особенно раздумывая, что же она делает, Лотта выскочила на улицу, даже не накинув полушубка, и побежала вслед уходящей даме в белом. Наверное, та услышала ее торопливые шаги и у ближайшего, тускло чадящего фонаря остановилась и протянула руки и лицо к небу, с которого плавно, будто в медленном танце падали снежинки. Девочка тоже остановилась и робко смотрела, как снег опускается на белые ладони и губы, будто в нежном поцелуе. А незнакомка медленно опустила на нее свои чудесные глаза и удивительно тихим, и мягким, тише и мягче мышиного шепота, голосом спросила:

- Что тебе надобно, милое дитя?
- Я… - Лотта, казалось, растеряла все слова, которые знала. – Я… увидела Вас у нашего дома… и подумала, что, может, Вы приходили по делу…
- Так и есть, - она ласково улыбнулась, - я здесь по делам.
- Но… мне показалось, что Вы… так грустно смотрели… и я подумала… что, может, Вам негде переночевать… Вы, наверное, стучались, но в доме все спали… и вот…
- Ты и вправду так думаешь, добрая маленькая девочка?

Лотта прикусила губу и нервно ломала за спиной пальцы. Ведь и верно – какая чушь взбрела ей в голову: разве может такая красивая и богатая дама нуждаться в ночлеге в их маленьком скромном доме?

- Ну-ну, смелее, не бойся, я не обижу тебя.
- Я и право, не знаю, госпожа, простите мою дерзость. Просто мне показалось… что Вы что-то искали… и…

Улыбка медленно таяла на лице женщины, и затаенная печаль медленно проступала сквозь красивые черты.

- Тебе не за что извиняться, девочка. Я и вправду искала кое-что. И, к своему удивлению, нашла. Тебя… твое тепло и горячее сердце. Как тебя зовут?
- Лотта… Карлотта, если полностью… Если я могу чем-либо помочь Вам… - она попыталась присесть в изящном реверансе, будто впервые вспомнив о манерах.
- Ты мне и так уже помогла, - она снова улыбнулась. – Но ты стоишь на морозе в одном пледе, накинутом поверх домашнего платья с непокрытой головой. На, возьми мою шубу и шапку, они теплые и мягкие, это мех северных лисиц.
- Что Вы, что Вы! – она в отчаянии замахала руками.
- Верь мне, я хочу тебя добра. Что же до меня самой, то холод не причинит мне вреда – как-никак я же Снежная Королева.

Лотта замерла, потрясенная. Как же раньше она не догадалась! Сразу вспомнились все слышанные еще в глубоком детстве сказки о владычице зимы. О том, как она околдовывает людей, замораживает их сердца и уводит в свое царство. Она такая загадочная, прекрасная и бледная, будто вылеплена из снега, никем иным она быть просто не может. Только улыбка у нее не злая и мстительная, а очень грустная и добрая, а глаза рассыпаются не колючими брызгами, а лучатся мягким звездным светом.

- Ты боишься меня, - мягко сказала она. – И правильно делаешь – прикосновение моих рук напоено смертельным холодом. Но моей одежды не бойся – она слегка холодна, но быстро согреет тебя.

И не ожидая согласия Лотты, она быстро сбросила с себя шубу и аккуратно закутала в нее начавшую уже дрожать девочку, заботливо надев на нее шапочку и рукавички. Мех был немногим теплее окружающего снега, но быстро начал оттаивать на плечах, и вскоре живительное тепло окружило маленького упрямого человека, осмелившегося выбежать из дома за самой Снежной Королевой. А та стояла в сияющем, расшитом сотнями жемчужин и алмазов платье и улыбалась.

- Почему ты такая печальная и холодная? – осмелев, спросила она, осторожно трогая ее расшитую серебром мантию.
- Потому что я одинока, - и, может, это только показалось маленькой впечатлительной девочке – но в ее глазах блеснула слеза, мгновенно превратившаяся в маленькую снежинку, соскользнувшую вниз и затерявшуюся среди мириад таких же.
- А где же твой Кай? – спросила Лотта, вспомнив известную сказку.

Грустная улыбка прорезала белоснежное лицо тонким шрамом:
- Кай… сколько времени прошло, а по-прежнему его имя дрожит на губах сладкой льдинкой… Но Кай всего лишь глупый мальчишка. Ты помнишь, что сделал первый юноша, носивший такое имя – он убил своего брата оттого, что ему показалось, что родители его больше любят. Вот и тому Каю, про которого ты говоришь, непоседливому и эгоистичному, показалось, что я слишком холодна к нему.

А мне хотелось навсегда избавить его от земных забот и печалей, надеть на пышные темные кудри алмазную корону, а стройные плечи укрыть серебряным одеянием, равным которому не сыщется ни у одного царя. Ради одного взмаха его острых ресниц я выращивала самые диковинные цветы, где каждый лепесток имел свой неповторимый узор, а когда его грудь плавно вздымалась от дыхания – они звенели – тихо-тихо так, что этот звон услышать можно только в моем царстве тишины. Я привела его в свой замок из множества зеркал, каждое из которых по-своему преломляло внешний мир – и все они наполняли огромные залы причудливыми видениями, побледневшими или искристо-яркими будто пришедшими из воспоминаний и волшебных снов…

Я протягивала ему всю вечность на ладони, а он бил меня по рукам и требовал пару коньков, самых быстрых и красивых, чтобы все соседские мальчишки умерли от зависти. Он ужасно злился, что холод никак не дается ему в руки – больше всего он хотел разъезжать по улицам в чудесных серебряных санках и править резвыми, как вихри, конями, и сухо щелкать морозной плетью, и чтоб все кланялись ему в пояс, будто самому королю. Таким злым и тщеславным он стал после встречи со мной.

Наверное, все так и должно быть, - грустно вздохнула она, опустив глаза. – Когда-то я совершила ужасное зло и до сих пор не могу искупить его, и лишь раню и калечу людей…
- Я не верю, чтобы вы могли совершить что-то плохое, - прошептала Лотта, - у Вас слишком доброе лицо и мягкий голос.
- Что ты можешь знать, милое дитя, о плохом и хорошем в этом коварном мире? У тебя честные глаза, в них нет ни тени лжи или зависти, но поэтому они не заметят их в глазах других…. Пойдем со мной, я покажу тебе что-то очень красивое и поучительное, - она аккуратно сжала своими белыми пальчиками меховой рукав и потянула за собой.

Вскоре они пришли к самому большому и красивому дому в городе – это была старая ратуша с большими стрельчатыми окнами, в которых недавно средневековые, совсем потрескавшиеся и местами разбитые витражи, заменили на большие прозрачные стекла. Кто-то яростно протестовал, усматривая в этом предательство традиций, кто-то радостно приветствовал светлый прогресс – так всегда бывает, когда что-то меняют. Но речь сейчас не о том. Снежная Королева подошла к одному из окон, самому большому и кончиком пальца начала рисовать на нем диковинные инистые картины.

- Когда давным-давно, я уже успела позабыть, когда это было, я ходила по улицам города, похожего на этот, - под ее рукой на стекле вырастали узорчатые башенки и затейливые мостики. - И была я обычной девушкой, не сильно старше тебя. Правда, тогда я была уверена, что я самая необыкновенная, самая красивая на свете. И множество славных юношей твердили мне об этом и просили моей руки, но я лишь надменно качала головой: если я и в самом деле такая, то я достойна самых прекрасных сокровищ мира. Как же, думалось мне тогда, могу я их променять на долю жены сапожника, повара да даже самого бургомистра? И от этих слов их щеки гневно краснели, а руки бессильно опускались, и они уходили ни с чем.

Она махнула рукой и тонкий девичий профиль, с тонким, высоко задранным носиком прислонился к оконной раме. Рядом можно было разглядеть человеческие фигуры, согнувшиеся в просительных позах.

- Но был среди них один, - продолжала она, – он не таил обиды на мои колкие слова, и нежность в глазах его горела все ярче и ярче. Он был поэтом и смотрел на мир совсем иначе. Когда он попросил меня стать его женой, я ответила ему то же, что и остальным, а он в ответ радостно улыбнулся, сказав, что подарит мне любовь, а дороже ее нет в мире ничего. Но я зло рассмеялась и прогнала его прочь.

Через несколько дней он снова подошел ко мне, страшно изменившийся – бледный, с глубокими запавшими глазами, которые почти просвечивали сквозь кость черепа. Губы его были бледны, в чернильных пятнах и кровоподтеках. Я говорю, что плохо помню то время, но его лицо до сих пор стоит у меня перед глазами. И сколько бы не пыталась вырисовать его на заснеженных полях, на пустынных ночных улицах или на окнах – у меня никогда ничего не получалось. Потому что в этом лице на меня смотрела сама любовь – нищая, больная, но полная мужества и надежды. Он сказал мне, что на следующий день уплывает в далекие страны, чтобы никогда не возвращаться, но если в моем сердце теплится хоть искорка жалости и сострадания, он просит лишь несколько ласковых напутственных слов. Он просил самую малость, но я обругала его и пожелала скорей погибнуть, чтобы уже никогда более не досаждать мне. «Что ж», - сказал он, - «видимо, лесть выстудила Ваше сердце до самого дна. Оно прекрасно, будто кусок льда, и так же обжигает холодом. Я верю, что настанет день, когда Вы узнаете самое прекрасное сокровище мира, и дай бог, чтобы это не было слишком поздно». Так сказал он и ушел.

Позже я узнала, что его корабль разбился, не пройдя и половины пути. Но я лишь пожала плечами, подумав, что теперь он уже больше не будет терзаться от безответной любви. Летели дни, я все хорошела и хорошела, и все больше мужчин склонялись к моим ногам, осыпая их золотом и драгоценностями. Они говорили, что я – самая красивая. Самая совершенная. Самая желанная. Но никогда не дарили мне даже капли тепла – только горькую золу собственных выгоревших душ.

И была бы я не хуже других, тех, что больше всего любят в жизни звонкую монету, если бы не встретилось на моем пути старой колдуньи. Она подарила мне волшебное ожерелье, умеющее выстуживать души людей и забирать тепло их глаз и резвость рук, чтобы моя красота не гасла со временем. Взамен она попросила, чтобы я воспитала ее дочку, маленькую, грязную и хромоногую. Услышав это, я презрительно рассмеялась и, поигрывая драгоценным ожерельем, посмотрела девчонке прямо в глаза. Я чувствовала, как камни в золотой оправе жгли ее холодным пламенем, она корчилась и кричала от боли, но вскоре утихла, превратившись в ветхую старуху, годившуюся теперь ее матери в бабки. А чуть увядшая пожелтевшая кожа моих рук снова стала свежей и нежной, как у младенца.

«Славный подарок сделала ты мне, старая ведьма» - проговорила я. – «А теперь убирайся прочь, пока я не спустила на тебя собак.»
«Да будь ты проклята, жестокосердечная дрянь!» - завопила она. – «Ты подло обманула меня, да вовек не узнать тебе покоя, вовек будешь ты скитаться, а тебя будут проклинать и плевать в спину, тебя будут бояться и ненавидеть, и никогда не пригласят в дом, никогда не предложат разделить ужин! И так будет из века в век и не узнать тебе тепла, лишь безнадежно стучаться в закрытые двери и окна»

Лотта поежилась от страха. От слов женщины повеяло могильным холодом и леденящим ужасом. Это было как в жуткой сказке, только сегодня ночью сказки оборачивались былью, коль уж эту сказку ей рассказывает сама Снежная Королева. Ее лицо сейчас было еще бледнее и печальней, чем раньше.

- Тогда я не испугалась, тогда я не боялась ничего. У меня была вечная молодость и несравненная красота, и меня ничуть не тревожило то, что я краду ее у других. А потом ко мне со спины подобралась смертельная тоска и скука. Мне сделалось нестерпимо душно и темно, и на самых веселых праздниках я видела только глупость и жадность людей, и мне было холодно от этого. С каждым днем я все больше мерзла, пришло время, что даже летом я ходила, с ног до головы укутанная в драгоценные меха далекого севера, и не могла согреться. В один зимний вечер моя карета попала в страшную бурю: метель свирепствовала и кружилась в неистовой пляске, мотала бедных лошадей из стороны в сторону. Слуги плакали и молились, просили остановиться, но я была непреклонна и гнала их вперед – мне нужно было скорей попасть в свой замок, чтобы хоть немного согреться у камня. Но мои приказы у самых губ срывал ветер и вышвыривал в небо.

Когда я очнулась, все были мертвы. А я не чувствовала холода. Я посмотрела на свои руки – они были белее снега. Я пошла по свежему снегу, и мои ноги не проваливались. Так я стала тем, кем я есть сейчас. Проклятье старой ведьмы сбылось – я обречена на вечные скитания в поисках тепла, но сама могу приносить лишь холод и смерть. Скольких малых детей и смелых юношей я зацеловала до смерти, сколько юных девушек и стариков безмятежно уснули на моих коленях. Все боятся и бегут от меня, но мои кони быстрее всех коней земных, и острые копыта их топчут людские души, не ведая жалости.

- Не бойся, дитя, тебе я не причиню вреда. Я еще слишком слаба, чтобы одним дыханьем умертвить тебя, мое время придет через несколько недель. И, видит бог, больше всего я хотела бы отблагодарить тебя за твое мужество, что ты выбежала на улицу, когда я, нет, не приказала, а лишь попросила, и пошла со мной и слушала мой рассказ, и я не вижу ужаса и отвращения в твоих глазах. Если бы я могла повернуть время вспять и снова быть такой же юной и невинной, как ты, но все мы жалеем о том, чего нельзя вернуть. Проси у меня, что хочешь, все, что может дать тебе повелительница снега и холода, а дать она, увы, может немного.

Лотта смотрела в ее лицо, удивляясь самой себе, тому, что она не чувствует страха, а только безмерную жалость к этой прекрасной и несчастной женщине. И хотя любой, пусть даже самый отважный на их улице мальчишка, побежал бы прочь со всех ног, ей хотелось лишь обнять тонкие белые ладони, согреть теплом своих рук, поцеловать в уголки прекрасных льдистых глаз – как она целовала на ночь свою маму, а та неизменно улыбалась в ответ.

- Говори же свое желание, - проговорила она торопливо. – Впрочем, если ты не можешь выбрать, что загадать, то я могу подождать, я могу ждать очень долго.
- Нет-нет, совсем не в этом дело, - перебила ее девочка. – Я знаю, чего я хочу пожелать. Я желаю, чтобы ты приняла от меня маленький подарок. Ведь можно же?
- Подарок? От тебя? Вправду сказать, это странное желание, но я не должна удивляться. Это твое право.

- Тогда пойдем со мной, - и она смело потянула ее за собой в сторону родной улицы. Они быстро шли по безмолвному городу – все вокруг было укутано мягким и легким снежным покрывалом, а лужицы аккуратно прищипнуты морозной корочкой. Все укрылись в своих домах и носа наружу не казали, даже бездомные собаки и коты расползлись по подворотням и, забыв про былые распри, мирно уснули рядом.

Лотта быстро и незаметно прошмыгнула внутрь дома – там было так же тихо, как и снаружи. На цыпочках, чтобы не потревожить мать, прокралась в свою комнату и, встав на табуретку, достала с верхней полки одну вещицу, которой она очень и очень дорожила, и быстро поспешила обратно в двор, где ее ждала хозяйка зимы. Она коротала ожидание тем, что выводила на окне портрет Лотты. Увидев ее, она несмело улыбнулась девочке, а та протянула ей маленький сверток из праздничной алой фольги.

- В день святого Николаса положено дарить всем подарки. Пусть маленькие, но зато от чистого сердца, - поучительно произнесла она.
Бледные руки Снежной Королевы дрожали, когда она аккуратно взяла сверток, тыльной стороной несогнутых пальцев, обдавая белыми снежинками пушистые варежки.
- Что это? – спросила она, поднося его к лицу.

- Это… Только ты не обижайся, пожалуйста, просто я сама очень-очень люблю свечки и поэтому дарю их всем, правда обычно маленькие и тонкие. Они такие красивые и такие теплые… А если в праздничный вечер каждый зажигает свою свечу – то это так…. Так прекрасно и волшебно! А эта свеча совсем особенная – она была самой красивой в лавке, честное слово! Ты ведь примешь этот подарок, правда? – она обеспокоено взглянула в лицо Зимы, смутившись своей дерзкой выходки. Та прикрыла свои колючие синие глаза длинными инеистыми ресницами и потянулась к свертку, будто чувствуя исходящий от него неведомый аромат.

- Это… так… чудесно... Мне так давно не дарили подарков… Тем более таких… светлых и теплых.
- Мне кажется, она должна чудесно смотреться в твоем хрустальном замке – он же почти прозрачный…
- Да, она бы освещала его весь и, в ясную погоду, всю снежную пустыню на день пути вокруг. Сияя будто сердце в хрустальной груди… Медленно тая и плача желтыми восковыми каплями… - она вздрогнула, от страшной картины, представшей ее взору.

- Нет, - поспешно возразила она, - я зажгу ее прямо сейчас. И буду ходить по пустым заснеженным улицам и заглядывать в окна к горожанам. Только в этот раз меня не будут бояться. А потом я отправлюсь к замерзшим камням набережной и, отломав от берега льдинку, пущусь в плавание, чтобы донести свет твоей свечи до человека, которого ты очень любишь и ждешь домой. Когда шла в ваш город, я перелетала океан и видела его кораблик, маленький, но стойко сражающийся с бурей. А сам он стоял на носу и с надеждою смотрел вдаль, хотя его борода и кудри покрылись голубым инеем. И обернувшись на унылые лица команды, он лишь усмехнулся и крикнул: «Чувствуете ветер? Эта сама Зима направляет наши паруса к дому!»

И да будет так, как он сказал. И в первый раз я понесу живой огонь и живое тепло путеводной звездой. И я буду бродить по свету, держа маленькую восковую свечу у груди, и звать заплутавших странников в отчий дом. И если про меня все еще будут сочинять страшные сказки, то, наверное, найдется кто-нибудь, кто сочинит добрую и светлую. Ведь Зима – совсем не такое мрачное и жестокое время года.

И впервые ее лицо озарила счастливая улыбка, и она радостно закружилась метелью по пустынным улицам и летела все дальше и дальше, через мосты и площади, через корабли, стоявшие в порту и прибрежные скалы, и маленькая свечка сияла живым и горячим сердцем на ее груди.

Звуковое оформление: Secret Garden - Nocturne
Состояние: уставшее