Меня потянуло вывернуть душу наизнанку. Давно этого не делала. А сейчас уже можно. Уже много времени прошло.
Она в комнату почти бесшумно, не включая в прихожей света, с едва слышным шорохом сняв тяжелое пальто и сапоги. Ключи с неприятным и глухим металлическим звоном легли на столешницу.
«Откуда у нее ключи?» - запоздало подумал он. - «Неужели она еще тогда сделала себе копию? Неужели еще тогда?» Он было погрузился в воспоминания о прошлом, вроде бы совсем недалеком, но казавшемся таким недостижимым, таким неестественно-ярким, пьяным и чужим, но неприятные ощущения, которые вызывали эти воспоминания, мгновенно выбросили его в темную и глухую реальность. Так ли уж важно, откуда у нее эти ключи, в конце концов, его непутевый брат мог скинуть их ей с поручением передать ему. Никогда не проявлявший особого любопытства по поводу его личной жизни, мог попросить ее просто потому, что она была единственной, кого он запомнил из всего его окружения.
Так или иначе, она была сейчас здесь. Она входила в комнату, безошибочно зная, что он находится там. Сидит на диване и смотрит в темно-синее окно, в маленький краешек неба, не закрытого высокими фасадами соседних домов. Неба темного, исполненного величавого достоинства, насыщенного морским цветом и дождем. Неба непривычного в своей красоте и царственности после выжженного пепельного московского. Он тоже был непривычен сам себе: спокоен, меланхоличен, погруженный в бессмысленную задумчивость. Повернув голову, он не удивился, увидев ее в полумраке непривычной. Она стояла в дверном проеме, не зажигая света, не произнося иронически-витиеватых приветствий, без ауры веселого безумия и тепла. Волосы были гладко зачесаны, обнажая угловатое лицо, платье было темным с ярко-белыми пятнами манжет и воротника.
Он хотел было произнести хоть какое-то слово, но губы отказывались шевелиться, а тело - двигаться. Рот дрогнул и слегка изогнулся в слабом подобии на улыбку. Она подошла к нему, так близко, что он почувствовал запах духов. Незнакомых, обволакивающе-женственных, неприятных. Она посмотрела в его глаза, скрытые темнотой, и тяжело вздохнув, села, но не рядом, а на пол, положив голову на колени. Он едва заметно вздрогнул, ощутив тепло и тяжесть тела, и по наитию погладил ее темные волосы, гладкие и холодные. Она не промолвила ни звука. Чего она добивалась, придя сюда, чего она хотела сейчас? Его рука неподвижно лежала, наливаясь холодом и каменной тяжестью. Он не знал и сильно сомневался, знала ли она сама.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
- Ты знаешь, чем закончится наша сказка, не правда ли? - тихо прошептала она, дрожащим голосом. Он почувствовал, что сейчас на ее ресницах покачиваются крохотные соленые капли, и аккуратно провел пальцами по векам. Сухие.
- Я не знаю сказок…Я не понимаю твоего странного языка, - пробормотал он. Она молчала, потому что он был прав, а она никак не хотела это осознавать. Он не любил стихов и слушал совсем другую музыку, а ее грудь волновало совсем другое небо. Они смотрели на мир разными глазами одинакового цвета.
- Я знаю. Забыла. Прости.
- За что?
- Неважно. Прости…
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
Ее губы были сухими, тонкими и пронзающими нестерпимой болью. Будто вместо них были два остро отточенных бритвенных лезвия, болезненно и безотчетно ждущих тепла, могущего их растопить или безжалостного холода, навсегда ломающего их хрупкие кромки.
////////////////////////////////////
Он молча встал, медленно подошел к окну и аккуратно, чтобы не потревожить старые рамы, настежь распахнул окно. В теплые объятья комнаты влетел ночной ветер, свежий, сильный и беззаботный, и все их проблемы казались ему какой-то скучной ерундой, которой глупые люди маются, не в силах найти себе более достойное занятие. Эта мысль была им высказана в столь безапелляционной манере, что они оба вздрогнули, как если бы сказали это друг другу. Но они молчали. Он подошел к шкафу, немного порылся, вытащил пачку сигарет и зажигалку, уселся на подоконник и не спеша, закурил. Как ни была она подавлена, но не смогла сдержать удивленного возгласа.
- Я думала, ты не куришь.
- С чего это взяла? Курю. Просто достаточно редко и только хороший табак.
- Понятно.
Было понятно только то, что после двух лет она ничего о нем не знала. Или он хотел, чтобы она не знала.
- Ты-то, надеюсь, не куришь? Терпеть не могу курящих девушек.
- Никогда.
Он перегнулся через подоконник и стряхнул пепел об карниз, нервным брезгливым движением отер пальцы и достал жевательную резинку.
"Вот так же наверное и со мной" - пронзила ее неприятная мысль, - "Я для него все равно, что сигарета. Дорогая, приятная, но, в общем-то, ненужная потребность, которую иногда хочется удовлетворить. Она незначительна, поэтому не стоит говорить о ней друзьям, она хороша, но только в меру, когда вдруг станет скучно. А после свидания она оставляет странное чувство неловкости, и ее хочется стряхнуть с себя побыстрее и отделаться от всех следов общения.
Интересно, а если бы я была сигаретой, я бы ревновала его ко мне?"
Было крайне гадко, истерический порыв благородства и самоотречения гас, оставляя вонючую копоть на сердце. Может, он закурил только для того, чтобы показать ей эту самую прозрачную аналогию? Он не любит намеки и игры со смыслом, но еще больше он не любит говорить прямо важные вещи.
Его тошнило от всего этого. От этого затянувшегося непонятного молчания, от ее лихорадочно блестящих глаз, умоляюще смотрящих на него. Она нервно облизывала губы, которые, о, это он знал наверняка, ничего не жаждали более, чем его поцелуев. Его руки била мелкая дрожь, воспоминания ее тела. Он ненавидел себя и ее за это. Он ненавидел это мучительную неопределенность в их отношениях, свою нерешительность и слабовольность, ее несдержанность.
сделаю здесь хранилище пусо...
[Print]
vvol