Четыре часа сна - это предел. Не могу. Как кусок вырезали. Похоже, что я жалею себя больше чем маму??? Нет человека, с которым я буду делиться любой фигнёй, что придёт в голову, которому расскажу о какой-то незначительной мелочи, и который будет готов обсуждать её со мной, радоваться за меня. Никогда уже этого не будет, вот только и останется, что в дневник писать.

Сегодня вот увидела снегиря на рябине у дома. Мам, представляешь, снегирь! В конце октября. На рябине. у дома...

Я никогда больше не буду гулять с тобой по улочкам Мурома, никогда мы не обсудим очередную выставку ёлок. Быть может, я смогу это сделать со своим ребёнком. Дочкой, сыном. Но ведь уже давно не смотрю в эту сторону. Ты знаешь, на мне как семейный крест поставлен. Не будет, мол, у меня семьи никогда. Не способна. Не то чтобы я совсем не хотела, но всё чего-то ждала, перебирала, мечтала. Что вот я теперь такое? Что мне делать?

В Казань мы так и не поехали. Но обещаю, мам, я там побываю. Ты ведь будешь рядом?

А ещё я вот думаю, что нужно было поднимать дядю Женю в выходные. Может, тебя бы спасли. Может, мы бы встретились здесь? Хоть ненадолго.

Ведь были же дни, мы долго разговаривали. Я не забуду, ты сказала, что проснулась ночью, минут пятнадцать смотрела в окно. А такая, мол, спать нужно, это полезно. А не в окно смотреть. Вот ведь... мам, что ты чувствовала? Как тебе было?

Я составляю речь на поминки, а она вылетает. Я просто хочу плакать. Орать. И чтобы ты прижала меня к сердцу, успокоила. Мама.

Мам.