О малых сих
У Маркса в работе о восточном способе производства есть довольно нетривиальная для того времени мысль, что уровень цивилизованности общества можно определить по тому, как это общество относится к женщине (эта мысль здорово пригодилась мне во время учёбы).
Мне кажется, сегодня можно сказать, что этот уровень определяется отношением к детям, инвалидам и вообще – всем заведомо слабым и беспомощным.
Причём настоящая цивилизованность проявляется в моменты кризиса, когда роль принуждения государства и социальных институтов сводится к минимуму, и на первый план выходит ментальность конкретных людей. Когда в полный голос о себе заявляет принцип «мир начинается с тебя».
Это я к вопросу о Японии. О том, как они ведут себя в условиях катастрофы , особенно в сравнении с тем, что происходило в Новом Орлеане, во время землетрясений в Чили, на Гаити, да практически везде. Кроме Японии.
Ещё поразила ссылка на японские хроники 18 века, где рассказывается, что во время голода первыми умирали мужчины. А дети – последними.
Интересно, что во вроде бы близком в культурном отношении Китае всё было «как у всех» – во время голода «лишних» детей продавали, убивали и попросту ели.
Про европейские «традиции» см. «Гензель и Грета».
грустная история..
Очень трогательная и немного грустная история..
Не помню, кто её ко мне привёл и по какому поводу. Помню только, что была универовская компания и что пили «ерша» - пиво с водкой в вольных пропорциях. Дамам поначалу подливали в «ерша» яблочный сок из трёхлитровой стеклянной банки, получалось душисто и необычно – тогда ещё не появилось импортное пиво с яблочным вкусом, приходилось придумывать самим.
Она не стала пить «ерша», попросила, утвердительно тряхнув косичками, водки, - ей хватило трёх стопок, чтобы перестать стесняться и надоесть всем присутствующим своими бестолковыми замечаниями в дискуссии о многомерности вселенной – с её неоконченным и не слишком котирующимся тогда педовским образованием, - в универе всегда снобистски относились к остальным вузам города. Потом, когда она вышла на кухню, кто-то, поджав губы и изобразив одну извилину в голове, с усмешкой шепнул:
- Глупенькая…
Это же сказали ей самой, когда захотела остаться:
- Глупенькая, он не любит, когда остаются. Не высыпается он, видишь ли. Бзик у него на этом, - смеясь объясняла ей одна из уже гостевавших когда-то тут дам.
Она глупо и пьяно улыбалась, повиснув на моём плече и ничего не отвечала, дожидаясь, когда все уйдут, а когда закрылась входная дверь, шагнула к дивану и улеглась на него, свернувшись калачиком и пробормотав, что это у неё в первый раз. Про первый раз она повторила, когда я укрыл её пледом – отопление уже выключили, но ночи оставались холодными. Наутро посуда оказалась помыта, она сидела на кухне и читала невесть откуда взявшийся гороскоп, обрадовавшись моей заспанной физиономии и спрашивая, какой у меня знак – дурацкий для меня вопрос, ещё один мой бзик. На плите стояло блюдо со свежими оладьями – ноздреватыми и пахучими, как у бабушки.
Но "первый раз" у нас всё же был, только позже, в начале лета. Были и следующие. Она приходила утром, будила меня стуком в дверь, зная, что я отключаю звонок и не терплю утренних побудок. Мы шли в магазин, она кричала мне:: «Смотри, смотри, а разве бывает такая страна – Чина?!», мы набирали каких-то вкусностей, попеременно готовили их, а потом болтали – под водку с грейпфрутовым соком меня начинало нести на разные темы, мне нравилось, что она восторженно выслушивала любые мои бредни и фантазии, не понимая, наверное и половины из них. Не понимала она и того, почему мы никогда не ходим в гости или на большие посиделки в кабаки. А я не мог ей признаться, что стесняюсь её – полуоткрытого восторженного рта, неуместных среди той моей компании вопросов, её восторгов от собственной альма-матер – на фоне людей, облечённых степенями и регалиями. Потому я сказал, что не люблю много людей рядом, мне хватает её одной – и она мне поверила.
Поверила она и в тот день, когда я сообщил, что уезжаю – далеко и надолго. Она мне что-то говорила про знаки зодиака и про то, что у меня впереди время начинаний, так и написано в моём гороскопе, - а на прощанье подарила две маленьких фигурки из набора ёлочных украшений, собачку и кошечку. Фигурки были белого цвета, потому после раскрашивания фломастером у неё вышла кошечка-девочка, с серёжками и, почему-то, косичками и собака-мальчик – в модной шляпе и брюках-клёш. Она сказала, что желает мне двух детишек и много счастья – как и себе.
На следующий день я уехал за будущей благоверной, через полгода у нас была свадьба, а через несколько лет родилась дочь – и я окончательно позабыл о том, что было «до того».
Она нашла меня сама, встретив кого-то из общих знакомых. «Привет, - написала она, - а почему у тебя в профиле не стоит статус и знак зодиака?»
Потом она показывала фотографии и рассказывала о себе и детях. Их двое, погодки, старшая девочка, но в институт первым поступил мальчик. Мне показалось, что это как-то рановато – прошло не слишком много лет после нашего расставания. Оказалось, её дети «перешагнули» через несколько классов, мальчик сумел сдать экстерном больше, чем девочка: «Из-за этого он называет сестрёнку «глупенькой»» - смеётся она.
Оба раза ей говорили, что она дура – как она сама поднимет ребёнка, при сбежавших папашах и отсутствии бабушек-дедушек. Смогла – устроилась в детсад, шила дома, потом работала в школе, рядом с детьми, добилась принятия их экстерном сданных школьных экзаменов. Занималась, занималась, занималась… Мальчик пошёл в универ, гуманитарий, получил грант. Девочка мечтает о медицине, сейчас у неё практика. Летом на пляже кому-то стало плохо, человек задыхался – дочка спасла умирающего: «Как в кино, представляешь: что-то проткнула в горле - и он прямо задышал!» - написала мне она, хвалясь своим чадом.
- А я, глупенькая, думала, что это не её, медицина и прочее, - думала, что страшно это и не для девочки. Ну а теперь – представляешь, как мне повезло, и философ в семье и доктор –и поговорить с кем есть, и здоровье поправить!..
Вечером мы с дочкой перекладываем дома старые ёлочные игрушки, убирая гирлянду до следующего года. Среди давно неиспользуемых игрушек Сашка обнаруживает поблёкшие фигурки собаки и кошки из старого ёлочного набора.
- Пап, а это у нас откуда? Мама говорит, что это не она покупала…
- Это мне подарила одна глупенькая девочка с косичками, Саш, - отвечаю я.
И сам глупо улыбаюсь.
Мебель для маленьких квартир
Обалденная мебель. Интересные инженерные решения для малогабаритных квартир.
Только вот засада какая - замкнутый круг получается: у кого есть деньги на такую мебель, у того нет маленьких квартир, и наоборот - кто ютится в малогабаритках как мы - у того нет денег на такую мебель. А очень хотелось бы...
В старомодном ветхом шушуне…
Есть такие типажи в России, которые сродни архетипам, или даже они самые и есть. Словно в янтаре застывшие в прохладном мареве среднерусских деревень, на фоне покосившихся изб.
Интересно, сколько этим бабкам? Лет по 60 с небольшим, вряд ли больше 70-ти. Младше моей мамы. Т.е. всего лет двадцать назад они были вот такими. А ещё за 20 до того – такими.
Дело не в старении, а в неизменности картины, отражённой в поколениях. И двадцать, и сорок, сто лет назад картина была точно такой же.
В 20 лет она «почти городская», и, вплоть до замужества, не оставляет надежды в город же и переехать, забыв о родной глухомани без перспектив и развлечений. Она следит за модой и за собой, благо последнее не требует особых усилий, она учится и жадно впитывает слухи и новости из «большого мира», неизменно примеряя их на себя.
Она готова. Она ещё не знает, что не нужна там особо никому, разе что на пару ночей…
Проходит двадцать лет. Следить за собой становится всё труднее, да и ради кого? Постылый вечно пьяный муж, такие же его дружки, свинообразный председатель кооператива… За модой следит больше по привычке, не замечая, что мода эта уже скорее местная, деревенская, нежели «городская». В телевизоре, конечно, показывают всякое, и программа «Модный приговор» смотрится на одном дыхании, но связь телекартинки с реальностью истончилась до предначальной эфирной невесомости. Потом, в двадцать лет она была просто глупа, когда думала, что золотые зубы это некрасиво.
Она почти готова.
Ещё двадцать… Серый платок, ещё крепкие, привыкшие к работе, но уже безнадёжно увядшие руки, давным-давно забывшие прикосновение кремов и аромат дорогого мыла. Одежда чистенькая, но «ещё лет двадцать прослужит», во взоре недоверчивость не раз обманутой (и всё простившей, будь оно неладно), битой жизнью бабы и вера в целительную силу икон. Твёрдое знание, что ничего хорошего в городе нет и привычка пить наравне су мужиками.
Она снова готова. И смерть не наказание, а награда.
Аминь...