Дом. Тяжело возвращаться. Эти две недели навсегда въелись в мое итак уже истерзанное сердце. Милая Англия. Так хочется вернуться, сделать глубокий вдох и с головой нырнуть в шум Лондона, уснуть на набережной в Брайтоне. Как мне не хватает этого. Но больше не хватает людей. Милые мои, впервые встреченные и навсегда в сердце. Мы с разных городов и расстояние такая тяжесть.
Но Боже! Там был один, он с моего города и ради его смеха стоит жить. Как я скучаю по вечерам в Челмсфорде, когда мы все вместе пили чай на светлой кухне и говорили о истории. Мы ведь встретимся.
Я ведь чуть не влюбилась. Надо быть осторожнее.
Всё здесь отражало прошлый век, все десятилетия, начиная с самого начала и заканчивая бурными 90ми, всё смещались в одном месте, в это этом хаосе казалось, может произойти любое чудо. Даже разбросанные вещи и пустые бутылки вина смотрелись гармонично в этом месте. Но так нелепо во всём этом отголоске 20 века смотрелась обычная пластиковая зажигалка в её руках, будто время сбилось с пути в её маленькой квартире. Сбилось, и остановило шаг.
Сама она была маленького роста, с большими серыми глазами которые она старалась прищуривать, каштановые вьющиеся волосы падали на бледное лицо, не худая, не полная, такая обычная, такая утончённая. Чёрное платье в стиле 30х годов, той самой эпохи джаза смотрелось на ней как никогда нелепо, как никогда изысканно. Вся ситуация была соткана из сплошного противоречия которое никак не могло уложится в его строго рассортированных по полочкам мыслях.
Девушка долго пыталась закурить, но упрямая зажигалка никак не хотела ей в этом помочь. Когда ей наконец удалось выдавить из пластиковой штуковины маленький язычок пламени, она глубоко затянулась сигаретой и бросила взгляд на мужчину. В глазах девушки не было ни капли удивления, ни тем более испуга. Она смотрела на человека в дверном проеме, слегка опустив веки и как бы давая ему понять, что его присутствие какая-то обыденность, в серых затуманенных окнах её глаз отражалась смертельная скука, та самая, что передаётся воздушно-капельным путём.
-Ты не подходишь моей жизни.
Произносит она настолько уставшим голосом,что создаётся ощущение будто бы она вот-вот зевнёт.
Он стоял ошарашенный от услышанного. Обычно, когда к людям в дом врываются другие абсолютно не знакомые люди, можно услышать крик, фразы типа «Как вы сюда попали?», «Кто вы?», «Я звоню в полицию!»
Ты не подходишь моей жизни. Эти слова вновь отдавались в его ушах с большей силой, будто он был вещью в её обители времени и заставлял это самое время идти вперёд.
Она стряхнула пепел сигареты с тем самым противоречием, неуклюже и чертовски изящно. Облокотилась на стол и начала вглядываться в мужчину. Он стоял до сих пор не сдвинувшись с места только глаза его ёрзали по маленькой комнате как муравьи бегают по земле, он искал что-нибудь, за что можно зацепится, но всё в этом месте было хаосом прошлого.
-Мне всё равно зачем ты пришёл.
Сказала он всё с тем же равнодушием, будто объясняя, почему она не задала тех самых, «лишних» по её мнению вопросов.
Она лениво встала, одёрнула платье и медленным шагом, таким, что могло создаться ощущение будто перед вами хозяйка жизни она двинулась к старенькому шкафчику, откуда достала два бокала и бутылку красного вина.
Только налив вино во второй бокал она спросила:
-Выпьете?
Этот вопрос будто разбудил его, облил ледяной водой и дал оплеуху.
-Нет. Пожалуй, нет. Я, я на машине
Ответил он уже придя в себя, голос был его холоден и спокоен, но общая картина до сих по никак не могла уложиться в его голове.
Она пожала плечами и выпила сразу два бокала, немного помедлив, она сделала ещё несколько глотков прямо из горла.
-Ты поэт?
В тоне её что-то сменилось, промелькнула не то чтобы заинтересованность, она спросила его таким тоном учителя спрашивают ученика о домашней работе.
-Нет.
Из пепельницы она достала уже почти догоревший бычок и глубокого затянулась.
-Ты не грабитель, потому что хорошо одет, ты не хочешь меня изнасиловать опять же, потому что ты хорошо одет и у тебя есть куча баб, которые отдались бы тебе просто так. И ты не поэт. Либо ты глубоко несчастен и пришёл искать счастья, либо очень счастлив и тебе это надоело. Но если ты всё-таки хочешь меня изнасиловать, я буду не против.
Он подошёл к ней ближе. Он упорно хотел что-то ответить, но что не знал. Мужчина сфокусировал свои глаза на пустых бокалах и судорожно собирал пазлы - слова во что-то целое и связанное между собой.
-Я одинок. У меня есть абсолютно всё. Друзья, хорошие друзья, девушки, деньги но я одинок.
Он разозлился на себя. Неужели это всё, что он мог выдать в этот момент.
- Ты должен быть поэтом. Или художником. Но лучше поэтом. Потому что, они несчастны. Они не должны быть счастливыми.
Повисло молчание.
-Счастье – это скучно.
Сказала она почти шёпотом.
-Или вы себя в этом убедили.
Он попытался улыбнуться.
-А может ты себя убедил в том, что несчастен? Я вот, часто так делаю, когда радость достигает оргазма, я ломаю себя, потому что когда я не пишу, я не живу, когда я счастлива и у меня всё хорошо, я становлюсь самой несчастной в этом мире. И только истинные терзания приносят мне счастье… Я познаю себя.
Оба они ещё долго молчали. Всё казалось очень наигранным, но таким прекрасным, он чувствовал себя героем чёрно-белого фильма. Всё было как никогда изысканно.
- Я убиваю себя ради красоты, пусть мнимой. Ради чего убиваешь себя ты?
Кино, сквозняк,холодная вода.
На мексиканском платье тени от пожара.
Прощай вчера, и пусть ползут дома
Под напряжением городского хлама.
Я буду ждать когда смогу принять как есть свою натуру,
Ты тоже жди, я полюблю, я так хочу но это будет
Не та любовь. Не те слова. Пусть судит тот, кто был на эшафоте,
Тогда сюда уйдут года.
Кино кином, но в том болезненном полете
Я навсегда. Прости, очнувшись ото сна, не вспомнится и не всплывет вчера.
И что тогда? Когда мы наконец поймем что в нас нет ни поэзии не смысла,
Что та любовь, которая нам якобы дана,
Не создана для большего чем мысли.
Моя вина. Твоя победа. Я так хочу,
Но боже, сколько в этом бреда.
А в Мексике дожди, дожди...
Нас там не будет, хорошо же.
А ты, прошу, иди. Иди!
Моя любовь как пыль, твоя дороже.
Продай ее богатому купцу, не предлагай поэтам и актрисам,
И раз во всем подобны мы углу,
Пусть в между нами ляжет биссектриса.
Состояние творческое
У откоса последней скалы. У откоса.
Ты мне виделся в море, в дали, в небе...
И черты горизонта раскосые.
Ты мне кажешься как обычно. Улыбаешься, улыбайся еще.
Я такая из лоска столичного повторяю: "все хорошо".
Этот сон невсплывший в памяти даже,
Лишь ощущение твоего невыносимого "рядом".
Как под стражей и под снарядом,
Я люблю тебя до ваты застрявшей в горле,
До репейников в грудной клетке и конечно же дрожи.
Мне не больно. Только по коже пробегают невидимые человечки.
А потом поезда, поезда,самолеты, паромы.
Каждой клеточкой отдаляться от дома. Страшно.
Я отважно держусь за тебя. И скалы,
Мне откосы свои подставляют.
Капитанша без корабля.
Я люблю на большой высоте, выше неба и атмосферы.
И в моей туманной голове заржавели микросхемы.
До костей доходящего спазма.
Высоко-высоко и не страшно.
Состояние высокое
Хожу из комнаты в комнату. Возвращаюсь обратно. Сижу с мамой и пытаюсь ей что-то сказать, открываю рот и замолкаю не проронив ни звука.
А ощущение такое, будто в груди щекочет, вроде приятно, но уже так долго что начинает покалывать. И глаза становятся мокрыми. Ноги ходят сами и я их не чувствую.
Вся такая возвышенная, без единой пошлой мысли.
Только что-то такое непонятное. Что-то что словно бы и потрогать можно, но знать такт надо. И вот я тянусь но в итоге не могу нащупать.
Если бы я умела рисовать. Ох, как я жалею что валяла балду на уроках. Если бы я умела рисовать я бы закрылась на замок и сутками рисовала бы его.
Вот что я чувствую. Я хочу его рисовать. И если стихи то они должны быть совершенны, другие кажутся неприемлемыми.
Я чувствую удары своего сердца и снова считаю пульс. Он огромен, кажется вот вот и я свалюсь замертво.
Это похоже на болезнь но с приятными ощущениями.
Я бы рисовала его час за часом, я бы не ложилась спать, ночью я бы зажигала керосиновую лампу и рисовала бы без света.
Все что я чувствую кажется таким высоким, и каждый жест посвященный ему я стремлюсь довести до совершенства.
Мои стихи не так хороши, но лишь ради него я хочу писать.
Это безумие. Но какое, кажется я падаю в ту самую бездну на встречу своему зверю, и он готовно распростер руки.
Я отстранилась от людей, они мне начинают казаться мелочными, мне хочется смеяться над ними, они превращаются в муравьев и на одну секунду я ощущаю себя омерзительной, пытаюсь изменить мнение, но какая-то мелочь глупая и бесцеремонная вырвется из чьего-то рта, и передо мной снова муравей.
Все теряет значение перед тем что я чувствую. Это нестерпимая щекотка в груди, она причиняет боль и я жутко боюсь ее потерять. Теперь я стала просыпаться и посвящать свою жизнь красоте и засыпать с мыслями о рисовании.
О черт, я не могу сказать это чертово люблю, я лишь скажу что я раб. Раб огромных темных глаз и грустной улыбки.
Самый красивый мужчина которого доводилось видеть. Могла ли я представить что эти слова вырвутся из моего рта ? Я, человек который вечно идет вперед, для которого нет такого понятия, как красота, человек который бил всех суровым реализмом ?
Нет. Я никогда не могла подумать что смогу такое сказать.
Но повторяю изо дня в день. Самый красивый мужчина. И что с этим делать? Прокручивать в мыслях снова и снова, это как события мирового масштаба, как открытие новой звезды.
Нет, это надо только прочувствовать, чтобы понять с чем это сравнимо. Какого это признать что есть человек, которого ты будешь считать самым красивым. И о да, это просто волшебно. Но такое дело, красота не может держать, за ней что-то стоит. А за самым самым, стоит вдвое, второе больше.
Все ритмы моей жизни, все во власти этого "чего-то большего".
Мне довелось увидеть самого красивого мужчину. И это важно. Это так важно что все остальное просто теряет смысл.
Безумие? Нет. Просто доканал чертов реализм которым я так настойчиво всех била. Просто... Просто я хочу словно стих заучить каждую черточку его лица.
Состояние высокое