Ну, - говорит, - это говно и есть аниме? Это говно – наследие загадочной японской культуры? Есть ли в этом загадочном говне вообще что-то японское? Я, - говорит, - слышу кельтскую музыку, вижу детсадовский голливудский сюжет и убогую графику неопределенной национальности. Зачем, - говорит, - это кельтское «у-у-у», когда у них мелодии другие, и инструменты другие, и даже гармонический строй, кажется, другой? Про сюжет молчу вообще, но графика... Графика, - говорит, - ужаснее всего. Почему они рисуют себе такие большие глаза? Ты, - говорит, - видел итальянские мультфильмы, в которых все итальянцы – блондины, видел грузинские мультфильмы, в которых все грузины – с маленькими носами, видел шведские мультфильмы со смуглыми шведами? Почему они не рисуют в стиле своих гравюр, видя которые импрессионисты пачками грохались в обморок, а потом скупали зонтики из рисовой бумаги по всему Парижу? Это говно, - говорит, - и есть аниме?..

Почему, - говорю, - ты не просыпаешься под Чайковского? Почему насвистываешь пошленькое «All you need is love»? Почему, - говорю, - не делаешь свою рекламу в стиле Куинджи или Врубеля? Грохнулся бы твой начальник с лестницы прямо в обморок и возили бы его на каталке в Третьяковку. Почему вся Греция не вытягивается гекзаметром? Почему, - говорю, - когда ты видишь только белое, мне хочется тебя удавить? Почему, - говорю, - когда ты видишь только черное, мне хочется потащить тебя в американский суд и обвинить в расизме? Ну, успокойся, - говорю, - ну, успокойся... И почему, - говорю, - аниме оказалось таким говном?

Утро

начинается как всегда одинаково – с будильника. С маленького черного мерзавца на батарейках, которого я перед сном ставлю так, чтобы не суметь дотянуться до него, не открывая глаз. Я просыпаюсь. Затыкаю это пиликающее чудовище и почти на ощупь бреду в ванную. Несколько горстей самой холодной воды и можно открыть глаза. Снимаю с крючка длиннополый, цвета южного августовского неба в полночь, прошитый темно-желтыми нитями халат. Одеваю его. Теперь завтрак: апельсиновый сок из холодильника - в стакан, молотый «Arabica» и кипяток – в чашку. И то, и другое, поочередно маленькими глотками – чтобы не успела разрушиться от перепадов температуры зубная эмаль. Я просыпаюсь во второй раз. Прибавляются телевизор с «евроньюс», вареная колбаса, сыр и черствый белый хлеб. На настенных часах 8-30.

Время наводить порядок – вымыть посуду, обувь (никак не могу себя заставить делать это вечером), руки, убрать постель. Еще раз умыться, почистить зубы. «С утром, зеркало…». «Ты чудовище, Зорг!». «Я знаю». Глажу свежую рубашку, сегодня – черную в тонкую вертикальную белую полоску. (Или белую в черную полоску… Нет, первый вариант мне нравится больше – черную.) Белье, сорочка, джинсы, свитер. Выгребаю из пластмассовой вазы, сделанной в форме закрученного виноградного листа мелочь, рассовываю по карманам сотенные и десятки. «Пейзаж, нарисованный чаем» и СD-RW с несделанной за ночь работой – в сумку. Усмиряю перед огромным, во всю стену зеркалом патлатость. Черные ботинки – на ноги, шарф того же цвета – на шею, куртку – на плечи, шапку – туда, где ей полагается быть, сумку через плечо. Ушел. На наручных часах с порванным ремешком, лежащим в вазе с деньгами, должно быть 9-00.

Десять минут пешком от дома до метро. Купить в киоске газету? Нет, спал меньше 6-ти часов – никакого чтения в вагоне. Спускаюсь, дожидаюсь, втискиваюсь. Машинально пробегаю глазами расклеенные листовки и рекламы – «Косметический салон Fleur…», «УВД приглашает на работу…», «Сергей Заграевский представляет…». Через пару остановок я замечаю свою совиную физиономию в стекле вагона. Улыбающуюся или поджавшую губы – в зависимости от того, хорошим или плохим был вчерашний вечер. Сегодня – улыбающуюся. Я просыпаюсь в третий раз. Всплывает мелодия – последние несколько дней это…



и так далее. «Nobody Home».

Около 9-35

я вываливаюсь из вагона и впадаю в реку, несущую меня вверх по лестнице, через эскалатор, на другую ветку метро и вновь в поезд. На этой линии в вагонах почему-то темнее и уже точно не почитаешь. Упираюсь лбом в верхнюю перекладину поручня. Сергей Заграевский и здесь, будь он неладен. А еще «Школа актерского мастерства…» и «Россия без Путина…». Можно закрыть глаза. После «Измайловского парка» поезд выскакивает на поверхность. Небо сегодня чистое и снега нет ни снаружи вагона, ни внутри. На невысокой серой башне стрелки одних часы показывают 9-50, других 10-20, третьи и четвертые не видны.

Еще семь минут на свежем воздухе. Здание института с непроизносимой аббревиатурой. Вахтер приветственно кивает мне, отвечаю. Второй этаж, один из двух офисов нашей компании. Верхнюю одежду – в шкаф, свитер – на спинку кресла, вместо ботинок – туфли. Компьютер включен, чайник поставлен, лимон нарезан. Телефонный звонок. «Здравствуйте… Нет, мы не наращиваем ногти… Всего доброго». Я просыпаюсь в пятый, и последний раз. Можно начинать работу. На taskbar’е Windows – 10-10.

Интернет - удобная вещь. Самый большой его недостаток, - это незавершенность тех благ, которые он предоставляет. Важнейшим из этих благ для меня является общение.

За вычетом писем, предлагающих что-либо увеличить или от чего-либо избавиться, ты получаешь в среднем пять электронных писем в день. Сколько из них от людей, которых ты хорошо знаешь? Контакт-лист ICQ содержит двести ников - сколько из них принадлежит тем, с которыми ты бы хотел говорить каждый день? Странные цифры. Можно пойти дальше. Твою статью в одном компьютерном издании читает шестьсот незнакомых тебе человек и десять тех, мнение которых для тебя важно. Твой обзор на другом сайте имеет четыре тысячи абстрактных прочтений и два комментария абсолютно не по теме. Твою программу скачивают пятнадцать тысяч невидимых пользователей и один твой старый знакомый. Анонимность на 99.99 %. Все как в реальной жизни. За вычетом того, что в Интернете оставшиеся 0.01 % - величина практически постоянная. Для меня, по крайней мере.

Тебе приходит письмо, ты отвечаешь. Тебе опять приходит письмо от этого человека, ты снова отвечаешь. Если ты живешь, скажем, где-то на родине Интернета, то в следующий уик-енд ты садишься на самолет, и, через некоторое время, вы, вместе с твоим новым знакомым, пьете кофе. Если ты живешь, предположим, где-то на родине Толстого, то... Ты садишься на самолет и летишь в Петербург, летишь в Воронеж, летишь во Владивосток, в Гданьск, в Барселону, в Сан-Франциско... - аэроплан виртуальный, попытка не засчитана.

Общение, лишенное обыкновенных вещей - рукопожатий, кружечек чая субботним утром, комплиментов, партии в бридж воскресным вечером, прогулок по городу, обсуждений только что просмотренного фильма, общение, лишенное голоса, в конечном счете, бессмысленно. Рок-музыкант, который зарабатывает на жизнь пайкой схем в фирме, где ты работаешь; охранник, с которым ты здороваешься каждое утро, соседка по лестничной площадке, которая приходит занимать у тебя деньги - все они ближе тебе, чем человек, дневник которого ты читаешь, письмо которому ты пишешь, который только что "online".

В Интернете больше всего мне не хватает общения.