Понедельник, 26 Июля 2004 г.
Откопано в Сети
У моей подружки есть Джуся - замечательная собачка-бассет-хаунд. Это с такими длинными ушами, длинным телом и печальными глазами. Охотничья. Несмотря на несколько несуразную фигурку и короткие лапки, она обладает удивительным проворством, и в добавление к этому на редкость сволочным характером. Хозяйские команды она, как истинная кошка в душе "принимает к сведению". Зато, как истинная собака круглые сутки она испытывает мучительный голод, сейчас-то она уже в возрасте, а по молодости не ела только пластмассу твердых сортов, потому что мягкие, вроде целлофана, проходили сквозь нее на ура. Что уж говорить про всякие деликатесы, которые попадаются собакам на прогулке... Вяленые там, к примеру, вороньи крылья.. Так вот, неподалеку от их дома есть лесопарковая зона с прудом, в котором в летнюю пору плавают жирные утки. Гуляющий народ, особенно с детьми, с упоением кормит их хлебушком с мостика. Как-то раз и Джуся с хозяйкой забрели в окрестности этого пруда. Собака, как обычно, ломанулась по своим собачьим делам, напрочь игнорируя призывы "Ко мне". И вдруг, высунув морду из прибрежного куста, что она обнаружила! Жирных уток в пруду, которые беззаботно носились туда и сюда за толстыми кусками хлебного мякиша, которые в изобилии сыпались на них с мостика. Непорядок!!! Джуся набрала первую скорость со всей мощи своих коротких лап, и с плюханьем бросилась в пруд! НО НЕТ! НЕ ЗА УТКАМИ! За хлебом! Плавая среди уток с сумасшедшей скоростью, она хватала бросаемый хлеб, по пути отгоняя мешающих уток. Утки плюнули и скрылись. Теперь в пруду плавала только Джуся. Народ с мостика кормил плавающую с бешеной скоростью собачку. Хлеб не успевал не только тонуть, но даже намокнуть, моментально исчезая в джуськиной пасти. Дети были в восторге. Их родители катались от смеха. И все спрашивали, чья это такая замечательная, такая веселая, такая ГОЛОДНАЯ собачка? А на берегу, в кустах, стояла моя бедная, красная от стыда подруга, и тихо твердила: "Это не моя. Это не моя..."
* * *
Довелось мне как-то раз в госпиталь с ранением попасть. Как на операционном столе оказался, сознание вспомнить не позволяет, но как очнулся помню. А очнулся я не после, а во время. Видимо, у них анестезиолог что-то там попутал, или экономили они, но приходить в себя я начал в самый разгар процесса. Ощущения, я вам скажу, не из приятных. Сначала слух пришел, а потом болевые ощущения, но самое сложное в том, что пожаловаться не было никакой возможности. Руки-ноги привязаны, во рту трубка какая-то, да и остаточный наркоз. Зашивали уже на живую. Зато уж, когда руки отвязали, да трубку вытащили, я им выдал все, что об них думал. Помню, что когда я непослушным языком выговаривал мое к ним отношение, хохот в операционной стоял страшный. Почувствовав, что освободилась рука и она вполне подвластна сознанию, я от слов перешел к делу, ухватив ею первое, что в нее попалось. Уж не знаю, как и описать, что было этим первым, но предварительно рука проскочила между ног у операционной сестры. Хотя в принципе я этого и не понимал, и не видел. То, что что-то не так, стало понятно по вскрику, наступившей тишине, и возгласу, который как потом выяснилось, принадлежал хирургу-еврею: - Таня, и ты еще имела совесть спрашивать, будет ли он жить?!
К годовщине...
[Print]
Гость