Кровать, но не сон.
Еду, но не наслаждение ею.
Книгу, но не ум.
Развлечение, но не счастье.
Секс, но не любовь.
Лекарство, но не здоровье.
Связи, но не друзей.
Икону, но не веру.
Место на кладбище, но не на небе.

В 14 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень тощий. худючий прыщавый червяк с огромной головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь подростковый период старалась держать меня подальше от родственников и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерлагерь.
Пионерский лагерь состоял из клоповников с детьми , домика дирекции и четырех сортиров. Сортиры состояли из кирпичной коробки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками и г.. вна с хлоркой. Говно с хлоркой смердели, поэтому туалеты предусмотрительно строили как можно дальше от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали , что я мальчик... В общем, со мной не хотели дружить. В ту фатальную ночь полуночный понос стал моим единственным спутником. Поносил весь лагерь: незрелые фрукты, немытые руки повара и всякое гавно, которое жрали пионеры с голодухи сделали свое черное дело. Дырки в туалете были обосраны расстроенными желудками 400 человек и девочки ходили срать парами: одна срет, другая светит фонариком, чтоб первая не влезла в продукты испражнения предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высеривала солянку в гордом уединении; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже влезла в чье - то скользкое говно.
Вдруг какая-то тень кинулась прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему - то говну и я вошла в дырку как хорошо смазанная гильза.
Чёрт! Летучая мышь загнала меня по шею в кучу говна, над головой еле-еле виднелось очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое сильно ухудшится. Надо вылазить!
Через полчаса, пыхтя и чуть слышно матерясь, я дотянулась до дырки руками: это, бля, было крайне сложно - все твердые опоры были скользкими, как сопли! Ухватившись за края очка, я подтянулась и высунула башку: от свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на с трудом доставшихся позициях только волей к победе. Подтянулась еще и оперлась на руки: нужно за что - то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было скользким, ухватиться можно было только за поперечную деревянную палку в полуметре от меня , я с остервенением пыталась до нее достать , шипя от напряжения: - Ну! Иди же сюда! Дай, я до тебя дотянусь!..
Неожиданно меня ослепила яркая вспышка света, потом какой-то не то всхлип, не то стон, и глухой стук - я испугалась и... скатилась обратно. Еще полчаса - и я снова над очком. Так. Тянусь... Все. Я схватилась за перекладину и вылезла на цементный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к речке отмываться.
Метрах в трех от тубзика валялся директор, рядом с ним валялся разбитый фонарик – сдох что ли ? Я побрела на речку, отодраилась как смогла, а потом кликнула людей: может и не подох еще, спасти можно.
На утро нам сообщили, что у директора случился удар, возвратился в лагерь он только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему приходили дети. Я навещала его частенько, он меня как то особенно любил - ведь собственно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед самой смертью директор ненадолго пришел в себя. Он рассказал, что той ночью он обходил территорию лагеря, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь.
На него из зловонного очка лез адский говняный лупоглазый глист, протягивал к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у... Иди же сюда-а.... Дай , я до тебя доссстануууу!..

За лупоглазую обидно , конечно ....
Дуня Нефигаблина.

Состояние: хорошее