Герой, герой...
Герой молодец. Герой начал брать себя в руки. он больше не страдает для других. Он страдает сам себе.
Но с ним трудно сейчас быть рядом, в его молчаливом спокойствии, в его молчаливой тоске. Бывший герой
не улыбается, да и не разговаривает, почти. Только для вида. Герой укутывается в длинный, длинный шарф по кончики
ушей, так, что видно лишь большие красивые печальные глаза, глаза, видящие лишь один образ, ее образ. Он сейчас не ругает ее,
не злится. Он спокоен. Он вспоминает. Он в прошлом. Никто не пытается вытащить его оттуда. Это бесполезно, герой -
сам себе режиссер. Сейчас он хочет быть там, хочет страдать, хочет грустить, одной своей половиной хочет все вернуть, а другой
- понимает, что это теперь невозможно. Он сам не сможет вернуться, не сможет понять, не сможет простить и смириться с тем,
что сказки нет, не сможет жить в реальности - это будет лишь затянувшейся агонией чувств. Он такой же, как одуванчик. Он тоже
живет мечтой. Но был ветер и одуванчик увидел реальность, а герой... герою больно, он все еще в сказке, просто для него одуванчик
стал репейником, жестоким, непредсказуемым, колючим, жалящим, но любимым и все таким же родным.
а по макушкам деревьев гуляет легкий ветерок, сметая с веток снег, не давая ему покоя, заставляя двигаться дальше, к почти материальной,
почти близкой конечной точке, которую никому и никогда не суждено найти.


вороны каркают... гадко