Сегодня встретила своего любимого водителя маршрутки. Это культовая личность моего школьного костромского детства.
Когда я училась в школе, я вставала в такое время, что по утрам за окном было темно. В зависимости от времени года за окном еще было сыро или холодно, а чаще и то, и другое. В такой ситуации, в принципе, неважно, сколько времени, потому что шесть утра мало чем отличается от семи. Эта разница очевидна только для часов.
Первой всегда вставала не я, а моя бабушка. Звенел будильник. Бабушка переворачивалась на кровати, как неваляшка, из состояния «лежа» в положение «сидя», натягивала халат, шла умываться и ставить чайник.
Все эти с виду простые действия сопровождались для меня, сонной и спрятавшейся в одеяло, невероятно громкими звуками. Будильник это ужасная вещь с точки зрения не проснувшегося отдела головного мозга, отвечающего за слуховые ощущения. Прямо мозгодробительная вещь. Чайник, обычный электрический чайник без свистка, по мере закипания начинал булькать так, будто он не чайник, а чан с похлебкой для средней такой семьи великанов.
В этот момент мне хотелось не просто спрятаться в одеяле, а прямо таки утонуть, потеряться, чтобы ни великаны, ни бабушка, которая, умывшись и вскипятив чайник, шла к двери в спальню будить внучку, меня не нашли. Хотелось провалиться куда-то туда в сладкую ватную темноту, в баюкавшую безмятежность, потому что за окном темно холодно и точно противно, потому что в глаза с вечера кто-то добрый песка насыпал, и глаза категорически оппозиционно не хотели открываться. И я вся под одеялом была такая тепло-мягкая, сладко-уютная, что только очень злые силы могли хотеть моего пробуждения. Ну и бабушка.
Для того, чтобы встать с кровати из-под одеяла надо было вытащить ногу. Любимую ногу. Теплую такую, немного неуверенную со сна. А там хоооолодно. И ни нога, ни я этого не хотим. Поэтому мы боремся. И только на третий – пятый раз поддаемся команде вытащить ногу. Но мы это делаем против нашей воли, поэтому мееееедленно, очень меееееедлено, а вдруг мы недотянемся до паркета? А вдруг его там вовсе нет и нам все это снится? А пока нога меееедлено сползает с кровати, еще и поспать можно, да. Поспааааать. А вдруг мы заснем, а про нас забудут?
Потом вторая нога, это не менее трагично, а потом все остальное.
У пухового одеяла паралич. Оно ко мне со всей теплотой, а я его покидаю, и ради чего? Одеяло безвольно падает на кровать. А я иду дальше.
Бессмысленно рассказывать, что в ванной можно сидеть минут десять и греть руки под горячей водой с закрытыми глазами, потом все равно вытащат завтракать, хотя вкуса у еды нет. Рецепторы у них, видимо, тоже режим, и в восьмом часу они еще не работают.
Ровно в 7.30 я стою около столба на дороге, по которой едет моя маршрутка. Вокруг темно сыро и холодно или просто темно и холодно, и точно противно. И себя до смерти жалко. Потому что в такую рань на улице только такие же счастливчики, как и ты, и вас мало.
А потом из-за горки показываются две фары, и ты уже точно знаешь, что это твоя маршрутка, потому что в такую рань больше никто не катается по улицам. Ты знаешь, что в маршрутке светло, тепло и сухо, одним словом, хорошо, и когда сядешь и передашь за проезд, то можно будет еще минут 15 – 20 поспать, привалившись к темному стеклу с капельками или наледью. И ты точно знаешь, что водитель маршрутки Святой, потому что ты иногда просыпаешь, или болеешь, или прогуливаешь, а Он - никогда!!! Потому что его всегда кто-то где-то ждет около своего фонарного столба на дороге. И так уже лет пять или шесть, или сколько там он уже работает. Я с ним года три каталась.
Сегодня он сказал, что возит одних и тех же, потому что на нашем маршруте не очень много людей. Сначала он возил их в школу, потом в институт, потом замуж они повыходили, и теперь он всё тех же возит уже в поликлинику с ребёнком - детская поликлиника нашего района, как и моя школа, на этом маршруте.
Раньше мы с ним ездили на маршрутке баклажанного цвета - теперь она катается по 55 маршруту – он сказал, а я даже такой не знаю.
Еще он рассказал, что после нашей баклажанной катался на двух белых, а теперь сам купил новую желтую газель, но пожаловался, что через полгода городские власти хотят поменять весь автопарк на Форды и Мерседесы, а Газели запретить как вид пассажирского транспорта. Только что ему с этого, он не понимает, потому что вот сейчас он на себя работает, а там понаедут московские владельцы с иномарками, поднимут цены, ну он будет возить, а кто будет ездить?
Я теперь езжу до метро с другим любимым водителем. Он у меня очень вежливый, всегда пропускает всех пешеходов и водителей на личных автомобилях, только автобусы очень не любит. И по-русски он плохо разговаривает, без акцента может сказать спасибо, пожалуйста, да, нет. Он у меня откуда-то с Кавказских гор. Я об этом узнала, потому что он думал, что я тоже с гор. Объяснила, что я последствие русско-турецких войн с турецкой стороны, но мне кажется, он меня не совсем понял. В июне мне рассказывал, что у них уже виноград вот-вот созреет, и тепло так, что аж жарко. И снега у них мало, только совсем высоко в горах. А я в июне рассказала, что раньше жила в Мурманске, и у нас там снег недавно сошел. Так вот мы и поговорили. Он у меня любимый водитель, но тот первый он уже родной, я даже знаю, что он Андрей Михайлович, который узнал меня спустя четыре года, заулыбался в окошко до ушей и начал приветственно махать рукой.

В «Мастере и Маргарите» Булгаков не сравнил Москву с кругами ада, только потому что подземного общественного транспорта не застал, а наземный транспорт был массово-общественным, а не лично-автомобильным. (Если будете в Москве гулять по достопримечательностям, то, кроме Красной площади, сходите в Булгаковскую квартиру на Маяковке, кроме кафе в декорациях эпохи, описываемой в романе, и довольно скромной экспозиции, представленной, надо отдать должное, с большим умом, посмотрите, как выглядела столица. В кадре, запечатлевшем Садовое кольцо той поры, машины три или четыре - контрастно и для маленьких современных городов).
В круг Ада Садовое кольцо превращается вечером в конце рабочего дня и в выходные. Поток машин не движется, он стоит. Бесконечно, изматывающее, неподвижно. Кажется, это мытарство никогда не закончится, только бензин сгорит в двигателе.
Метро можно отнести в тоже ведомство уже за то, что находится под землей, а московское еще и с кольцевой линией.
Не думаю, что жители центра задумывались о своем интересном месте проживания.
Не уверена, что каждый из них читал Булгакова.
На плане метро 2000, кажется, 50-го года, есть уже второе кольцо, соединяющее пригородные платформы на разных ветках ЖД.
А пока у нас есть Бульварное кольцо, Садовое кольцо, МКАД, Третье транспортное. Мы только, разве что, по количеству отстаем от оригинала, но все в наших руках.

Моя любимая Татьяна Толстая написала, что Питер стоит на чужих снах, и еще до своего появления на карте Российской империи он приснился Петру - попадаешь в этот город и понимаешь, что она имела в виду.
Питер до сих пор снится всей стране вместе с мечтой о причастности к Европе. Этим этот город и чужд всей России. Нет, в каждом, даже самом провинциальном и маленьком, дореволюционном городишке есть нечто с завитушками или колоннами, или торсами, столь милыми итальянскому сердцу непосредственных архитекторов или их русских учеников. Но нигде нет такого многообразия этих итальянских радостей, везде это исторический центр или музейный квартал, а в Питере так, булочная на углу.
И жителям северной столицы это нравится.
Еще люди в Питере на своей волне, не потому что культурнее, не потому что отличаются от московских интеллигентностью или скромностью одежды, нет. Просто в Москве сразу видно вот этот – приезжий, этот - местный. Большинство людей отличается от москвичей своим видом, манерой держать себя. Любой выходец из народа в Москве за километр виден. В Питере этого не видно. Питерские - не из народа, кажется, что, вообще, с другой планеты.В Москве тоже много инопланетных девочек и мальчиков, самых разных, но питерская манера творческой несуразности неповторима.
Эта творческая несуразность вместе с какой-то свободой выражения веет над питерской толпой. Мне кажется, это надуло ветром с Финского залива, само расположение у города какое-то открытое, продуваемое, свободное.
Масяня вспоминается: «У нас же есть настоящее море…»
А вообще мне жалко этот город. Толстая еще пишет, что окна не моют. Столько красивых фасадов, и большинство тоже век не мыты и не крашены. Ладно, не моют, хоть ремонтировали бы что-то кроме эрмитажей.
В Питере чувствуется некий комплекс бывшей столицы. Я, наверное, обратила на это внимание, потому что каждый раз, возвращаясь в Москву из Костромы, только и слышу про столичный темп жизни, столичные цены, столичный лоск, власти столицы, новости столицы, стройки столицы, гости столицы и пр. Москва этим кичится, плавится в этом жиру, шкварчит и щелкает.
А Питер везде пытается вставить это нечто, столичное. По местному каналу тоже идут новости столицы, «культурной» там не добавляют. А так «культурная столица» первой приходит на ум. Печально. Ну да, не провинция, но неоригинально, не по-питерски, невоспитанно лезть в столицы. Две столицы нашей стране не прокормить.
Кстати, это тоже надо отметить. В Питере нет денег не только на фасады не музейных и не административных зданий, но и на работу.
Это уже не мой опыт, это маменькин. Она у меня коммерческий директор, который работает между Костромой и Москвой. На маменькином поприще в московской вотчине люди сидят в очень скромных офисах при заводах или магазинах и заказывают и раздают по давальческой схеме килограммы золота. Много килограммов, сколько вешать в граммах никто не задумывается. И так будет и с заводом, и с ИП.
В Питере маменька объездила с переговорами фирм 20, наверное, дня за три. Всем все нравится, все согласны торговать готовыми изделиями, но никто не хочет давать металл. Потому что денег ни у кого нет. Только у бандитов. Зато все сидят в новых офисах с интересным продуманным внутренним интерьером в стиле «мы занимаемся ювелирными изделиями как ценители».
Например, в одном природные минералы, типа «гранит», были выставлены в отдельных нишах в стене с подсветкой. Красиво. Идешь как по музею. Приобщаешься.
Другие сидят в двадцати этажной стеклянной башне с видом на финский залив, из пентхауса, вообще, очень красивый вид на город.
Мы решили, что это тоже местный комплекс. Что-то вроде те, которые жили до нас, оставили нам вот такое архитектурное наследие, а мы тоже не лыком шиты, мы тоже можем построить. Ну что сказать? Все в наших руках.