Я был зачат в котле общей страсти двух любящих людей. У них много было до меня, у них было много после: чем-то я навредил, чем-то помог, чем-то радовал глаз и придавал веры в будущее, дарил надежду на завтрашний день. Кто знает, что на самом деле означает ребенок для своих родителей? Они сами и знают. Мне трудно рассуждать о тех материях, которые мне пока не подвластны, но кажется, что любой мой самый страшный поступок, преодолевая первоначальный гнев матери, потом оседает на фильтре воспоминаний. Фильтр усеян ключевыми моментами нашей совместной жизни. Ночами с моим отцом; поездками уже с "животом" по Средней Азии; услужливыми таджиками, которые бесплатно угощали будущую маму финиками, виноградом и арбузами; роддомом и муками, в которых я появился на свет. Возможно, никогда больше я не доставлю ей таких мук, поэтому всё можно списать под гнётом материнского инстинкта.

Я родился и был осыпан поцелуями, поздравлениями, пелёнками. Потом праздник кончился и меня поместили в клетку. Сначала она была очень реальной: деревянной, на четырех ножках, с решетчатой оградкой и какими-то хреновинами поперек на уровне лица. Хреновины эти были чем-то вроде бубенцов, только пластиковых, причем, располагались так, что мне надо было вставать, чтобы дотянуться до них. Такой вот тренажер. Конечно, я не помню своё пребывание в этой первой клетке, в которой томился не так уж долго по словам матери. Просто видел её позже, уже пребывая в полном сознании и твёрдой памяти.

Я рос. И со своим ростом я расширял не только свой скелет, но и клетку вокруг себя. Сначала это был деревянный манеж на четырех ножках, потом - моя и только моя комната, которую мне потом пришлось делить с псом. Потом я освоил территорию всей квартиры и клетка стала уже довольно большой - находясь в одном углу, я не видел другого. Будем считать, что именно в это время у меня появился букварь и я начал изучать письмо и чтение. Дальше был период сомнительной дружбы с мальчиком, который был старше меня на год, первый класс и моя первая работа знаменосца. Нас готовили в пионеры, рассказывали, как это круто. А мы ходили в кафе "Евражка", ели замечательное желе "Радуга" (из семи слоев разного цвета) и мороженое, в честь которого кафе и было названо (или наоборот.. но вообще это зверь такой). И там, в этом кафе, обсуждали свое будущее пионерство. Однажды узнали еще более крутое слово: "комсомол".

Было ещё "поле", тайга вокруг этого "поля", редкие прилёты вертолёта, вечно поломанный вездеход, матерящийся механик Коля и куча молчаливых мужчин. Они всё время молчали и казались какими-то чужими всем и вся, но стоило завести с ними беседу о чем-то, как сразу появлялись искорки в потухших вроде бы глазах, сыпался юмор (не какой-то пошлый, а отборный, пусть и с профессиональным геологическим уклоном). Они читали книги, иногда читали политинформацию (когда кончались книги, само собой), которую на вертолётах, кажется, привозили в больших объёмах, чем даже еду. Слушали песни, под которые действительно можно только молчать, чтобы слушать разносящийся над равниной хриплый голос Высоцкого или слегка срывающийся - Окуджавы. В такие моменты казалось, что даже река текла немного тише. И я этим заболел. Болею до сих пор.

Они тоже были в клетке. Они тоже зачинались в счастье и рождались в муке. Они все прошли тот же путь, что миллионы до них. Многие уже дали проход следующим поколениям. И теперь они сидели в своей клетке величиной со всю Магаданскую область и приграничные земли Якутии, ощущая себя вольными людьми. В такой огромной клетке можно позволить себе забыть о своем заточении и закрыться в клетку внутреннюю. Ибо тяжело жить без опоры - всегда надо чувствовать землю под ногами, а если земля под ними есть постоянно, то мы ищем стены. Если нет стен, то мы их себе строим. Не кладем кирпич и не льем цемент, но создаем себе целую Вселенную величиной в одну отдельно взятую черепную коробку. Слишком мало. Но бесконечно много.

Все свободные республики нерушимого союза почувствовали свою свободу и узрели, что союз давно уже не держится на казачьих нагайках, а болты слишком разболтались от времени. Никто их не закручивал, никто не следил, все забыли про законы физики. Крепления слетели, конструкция развалилась. Всё само собой разумеется. Построенное однажды рано или поздно будет разрушено. Рожденное однажды будет умерщвлено. Важно забыть об этом правиле, иначе всё вокруг потеряет смысл. Союза не стало и общая клетка развалилась на миллиарды мелких. Всему миру открылась та гниющая, покрытая десятилетними струпьями и язвами страна, в которую превратился Советский Союз за многие годы своей стагнации. Но это лишь верхний слой кожи, а под ним боролись за существование себя и всего организма в целом рядовые бойцы человеческого фронта. Покупали, продавали, теряли последнее и отдавали еще последнее (которое совсем последнее, если не считать еще кубышки на антресолях) за ваучер, на который непременно дадут "Волгу".

В это время я сменил дислокацию и оказался в этом чудесном городе. Здесь я впервые стоял в стометровых очередях (да и в очередях вообще - раньше я не знал, что это), здесь я впервые попал в коллектив незнакомых мне сверстников. И так уж получилось, что я стушевался что ли. По этой причине или еще по какой, но я так и не стал им другом, а они не стали друзьями мне. Знакомые - может быть. Люди в этой толпе менялись и временами появлялись те, которые действительно могли бы стать друзьями. И становились. На время. А потом их увозили в другие города, районы, страны.

И всё это тоже по сути было клеткой. Я давно вышел за пределы своей квартиры и теперь мои границы были куда шире: от Уссурийского залива до Амурского. Я исходил всю эту территорию пешком, особо полюбившиеся места - по несколько раз. Полюбившиеся: заброшенные заводы и железнодорожные пути. Почему-то мне нравилось там ходить. Ходил всегда один, а когда мы пошли туда коллективом нашего подъезда, то оказалось, что я знаю дорогу лучше, чем наш следопыт Витя. На обратном пути, помнится, мне рожу набили какие-то разводные господа. Причем, на людном месте, возле Дальрыбвтуза. Сразу подбежали наши, разобрались, что к чему. Но разобрались - это сказано громко. Тогда я усвоил, что с местной гопотой дела в стиле трех мушкетеров не решаются. Назначили им встречу на следующий день, чтобы матч-реванш провести, значит. Глупость какая.. конечно же, никто не пришел. Могли их там отпиздошить прямо (за дело ведь) - четверо нас против их двоих, но почему-то меня остановили и почему-то сложилось всё так, как сложилось. Вот так получил ни за что по лицу и даже не дал сдачи.

В школе я так и не стал своим. Я мучил мать своим странным отношением к школе, к учебе, к людям, к жизни. Я стал как те геологи - замкнутым в своем мирке, где всё было к моим услугам, только моим. Мне нравилось следить за своими мыслями, вести внутренние диалоги, продумывать какие-то ситуации, что-то записывать (потом это всё куда-то исчезло). Из развлечений в моих одиночных прогулках по улицам: когда машин было не так много, я любил запоминать номера и марки. Еще любил следить за тенями - пытался ходить так, чтобы не наступать на тени. Очень долго так проходил и отучался от этой привычки тоже где-то с год. Никогда не представлял себя со стороны: зачем мне смотреть на себя внешне, когда весь я - внутри. Зачем мне мнение других, когда мне они - что банный лист на заднице.

Это был период полного затворничества. Я понял, что клетка внешняя оказалась слишком большой, что мне никогда не найти точку между двумя заливами, где я смогу упереться в обе стены. И ушел внутрь себя. И поселился там. И жил бы там, если бы не Колледж, куда я влетел с таким треском и грохотом. Здесь я много прочитал, что-то открыл, познакомился с людьми, которые смогли меня расшевелить, которым я, похоже, был действительно интересен. Главное, что я понял, - далеко не все на этой планете являются банными листами на моей заднице. Такое простое открытие, но для меня это было действительно Открытие. После лет затворничества в келье вдруг выйти на белый свет и ослепнуть от яркого света алкоголя, смеха, веселья, глупых шуток, пустых разговоров, но всё-таки общения. Всего этого не было в моей конуре, потому что глупо этим всем наслаждаться одному - это уже один из синдромов шизофрении.

Я открыл, что можно жить в двух клетках сразу. Нельзя без клеток совсем. Внешнюю мы подбираем себе сами: фасон, порода дерева, оградка и побрякушки на уровне лица. Внутренняя развивается вроде бы сама и этой своей автономностью прелестна. Внешняя иллюзорна и на самом деле клеткой не является. Единственная моя связь была перерезана в роддоме, после этого остались связи призрачные: долг перед матерью, благодарность ей же, мои знакомые, мои друзья, моя любовь, мои договоренности, мои обязанности и права. Мы сами опутываем себя этими связями, какие-то нам навязывают, навешивают, нагружают, чтобы жизнь медом не казалась. Что все эти связи на самом деле? Ничто. Мыльный пузырь. Но разве можно быть таким категоричным в отношении такой тонкой вещи? Здесь нет белого, нет черного - одни градации. Что-то ведь действительно нужно, что-то, пусть и навязанное, либо появившееся извне, но трогающее сердце, сдавливающее дыхание. Я излагал эту идею Леше на днях.. Вся жизнь - составление "нужных" связей и избавление от "ненужных". Смысл жизни - найти "ненужные" и перерезать их. Действительно, как саперы. Только попыток куда больше - неограниченное число. Всегда можно обрезать нить и вернуться на шаг назад. Всегда можно отказаться от всего, уехать, не собирая вещи, и обосноваться на новом месте. Благо, со вступлением во "взрослую" жизнь клетка внешняя расширяется до неимоверных размеров. Да, возможно, перерезав нить, разрушив связь, избавясь от цепи каких-то отношений, лиц и номеров в записной книжке, вернешься совсем на другое место, в другие обстоятельства, с нулем в кармане и с дыркой от нуля в руке, но это будешь Ты. Пусть лишенный какой-то связи, без которой ты когда-то всё-таки жил. А раз жил когда-то, сможешь прожить и дальше.

Current music: Летов Егор - Музыка весны - Мы в глубокой жопе