Будет ночь, будет сон, сон разорван на тысячу лиц. Будет стылых идей влажный след на щеках. Вновь поманит в нездешнюю высь, в паутину бесславных потерь, одиночеством духа сотканный в небе мираж.

Наваждение мое, отпусти, слишком больно сейчас. Нет уж сил отказаться, и смысла идти нет вперед. Отпусти! Мне не надо! Та чаша испита до дна. И на дне запеклась в ритуалах священная кровь.

Наваждение мое, просто нечем, пойми! Я сгораю внутри раз за разом, но мало огня для простого такого родного тепла. Не умею я греть, не дано, уж прости.

Или нет — не прощай — продолжай искушать. Так на пару секунд я вновь стану почти что живой. Это странное чувство — вернулось — дабы вновь воскресить да в могильную грязь понадежней втоптать.

Так была ни была. Все потери смешались в дорожной пыли. Позади сожжены мною сотни мостов. Прощай, тихая гавань. Опаленные крылья расправлю я вновь. Полечу мотыльком в неизбежность, в заповедную бездну, в страну несвершенных чудес, скоротав зачумленную вечность в своем первозданном аду.

Этот город не спит, этот город утрачен. Он еще не мираж, он пока не стал сном. Но в его фонарях нет земного тепла, и его суета — послевкусие игр богов.

Этот город ночной принимает радушно гостей. Заплутавших во тьме мотыльками несет к огоньку. Их в порту приветят, им вино поднесут, увлекут за собой и под песни утянут ко дну.

Будет бледен рассвет, и туман слижет жизнь с гиблых улиц. Ни души поутру, только шепот неверных теней. После игр богов горожане — голодные духи — бродят между миров, между прожитых скомканных дней своих жертв, обменяв кров на мнимый покой.

Гамельнский дудочник играет Белая Гвардия
Настроения и фанаберии заторможенное