какая ты чувствительная, моя дорогая! а я раню тебя словами, как булавками, как шпильками. тут и там, ты натыкаешься на них, и отдергиваешь руку. а вот уже и слезы на глазах. ты хрупкая как фарфоровая статуэтка. неловким движением, грубым словом, я боюсь уронить тебя на пол. не хочу видеть как ты рзлетишься на тысячи мелких осколков, которые уже не собрать вместе, не склеить даже супер клеем. твоя любовь ко мне делает тебя такой незащищенной. девочка, не люби меня слишком сильно, я могу сделать тебе больно. не со зла, просто играя с твоим сердечком...

в декабре придется поехать в Киев - на Украину матку. первый раз, никогда не была в тех краях. уже предвкушаю покупку сала, семечек, черной икры. буду есть варенники. много варенников.
други, кто знает какая в середине декабря бывает погода в славном городе Киеве, как в москве или чутку теплее?

вспомнился отец. отец набегами, наездами. между "командировками" (позже узнала, что то были запои), между поездками в горы с братом, поездками на юг, на север, между компаниями - бесконечными компаниями друзей и собутыльников находилось время для меня. со мной он всегда был трезв, иногда лишь опохмелялся пивом, шепча мне: "только маме не говори". я любила дни, проведенные с ним. дни, когда он появлялся в нашей маленькой квартире. спал на зеленом диване. печатал на старенькой печатной машинке на кухне (в зубах неизменная сигарета). иногда, когда у них с мамой наступало кратковременное примерение, он готовил. пек свой знаменитый рыбный пирог. ничего вкуснее не ела. или плов. или мы просто мы шли с ним гулять в лес. я и он. он - всегда поджарый, загорелый, с отросшими черно сребристыми волосами. очки на носу часто с трещиной. (вот, доченька, опять ночью не увидел, наступил). глаза как у мальчишки - мечтательные. и я - маленькая беленькая, голубоглазая принцесса. он играл со мной в самые замечательные на свете игры. например,мы притворялись что я собака (я мечатала тогда о собаке), а он мой хозяин и мы идем в лес на охоту за дичью. или же, что мы два путешественника, и едим куда-нибудь в бразилию. автобус для нас был самолетом, березовый лес - тропическими джунглями, кафе мороженного - экзотическим рестораном. иногда мы были пиратами. он одноногим капитаном, я боцманом, пьющим ром и горланящим песни. мы искали клады. остров сокровищ был зачитан до дыр. как он играл со мной! самозабвенно как будто сам был ребенком. мы разводили костер в лесу и жарили на палочках xлеб и куски колбасы. пекли картошку.
потом он исчезал. "папа в командировке" - говорила мама, и глаза у нее были почему-то заплаканы. его не было неделю, две, три. потом я привыкала к его отсутствию. когда он вдруг появлялся - обтрепаный, грязный, с неизменно поломанными очками - я не хотела его. нам было хорошо вдвоем с мамой. мне снова нужно было привыкать к нему, к его присутствию в нашем мире. и как только я вновь начинала его любить, он исчезал.
а потом я выросла, и поняла, что таков он был. прожил жизнь на одном вдохе, не нажил ничего, раздарил все, отдал себя всего, но ни тем, кому был нужен - мне, маме, своей другой дочере, а так, случайным людям - приятелям, прохожим. все его любили. за широту души, за талант, за то, что был ни таким как все. другим, осcобенным. он умер. и никто не сказал о нем дурного слова. не за что.

ко мне на пару дней вселилась русская подруга. Из своей старой квартиры она сбежала не желая оплачивать слишком высоких счетов за электроэнергию. Оставила злой и жадной хозяйке на столе издевательские 4 бутылки пива и 4 Евро. Как говорил Карлсон, торжественно вручая Фрекен Бок один сантим " бери, пока я добрый, и ни в чем себе не отказывай". В новую квартиру еще не завезли мебель, так что пришлось мне пока приютить беглянку. переезд ей помогал осуществить один поклоннок с усами и с пристрастием к алкоголю. заявился он на это важное мероприятие в жопу пьяный. стал орать народные песни. а у нее картины - произведения местного гения. размером 2м х 2м. она над ними трясется как будто это по меньшй мере Дали. а ему все равно, он не знаком с творчеством современных мастеров. он привык ящики грузить, мужик простой, да еще и пьяный. он картины пытается в лифт запихать, а лифт у нее такой, что туда только бочком можно зайти. картины, гнуться, картины трещат. не знаю как, но он их туда запихал, и сам еще залез. верно говорят - пьяному море по колено. спускается вниз. вдруг слышем грохот жуткий. подруга моя как лань бежит вниз перескакивая через четыре ступеньки, и при этом выкрикивая фамилию автора картин, как будто бы это он сам там внизу упал и свернул себе шею. ничего, оказалось, картины он уронил, но они чудом остались целы. вообщем, кое как под народные песни, исполняемые все тем же усатым мужчиной, довезли мы все ее хозяйство до меня. выгрузили. потом усатый мужчина уехал, но вскоре вернулся с 3 огромными коробками пироженных. как на полк солдат. я столько сладкого сразу в жизни не видела. еще зачем-то мне вручил ящик пластиковых пакетов. теперь можно смело открывать кондитерскую. и пироженные есть и пакеты куда их складывать.

к нам приехал босс. с ревизией. только в отличии от знаменитогоп ревизора, нас заблаговременно о своем приезде предупредил. и на том спасибо. неделя "не расслабиться". так как наезжает он к нам очень редко, мы с коллегой решили извлечь из его приезда максимальную выгоду. и замыслили хитрые дамочки план: пригласить в ресторан, опоить, и поднять наболевшие вопросы по поводу работы такие как, что позарез нужна рабочая машина, что неплохо бы повысить некоторые расценочки за некоторые услуги итд. в итоге, пошли на ужин, но напились почему-то мы, а не он. разговора не вышло. болтали на светские темы. в пятницу он уже улетает, так что сегодня уж точно. надо. опять ведем его на ужин - в японский. будем поить сакэ пока не польется из ушей.

PS- а мужчинка то он ничего. молод, хорош собой, элегантен, воспитан. этакий английский дэнди.

раньше хотела иметь волосы цвета воронова крыла, смуглую как у цыганки кожу, глаза зеленые - таинственые. хотела быть высокой. очень. !Это когда было 16. теперь мне не надо ни роста, и ни черных волос. зеленых глаз тоже не надо. мои голубые меня вполне устраивают. теперь только одного хочу: чтобы вокруг глаз , на лбу, не прокладывались морщинки. придирчиво смотрю на себя в зеркало, пугаюсь первым следам взрослости на лице. разглаживаю пальцами едва заметные линии- паутинки. маленькие вехи жезненного опыта, пережитых разочарований.отметки времени. напоминания о неизбежном.
я еще одна глупая женщина вступающая в борьбу со временем.

Дорогая, я к тебе приходил,
Губы твои запрокидывал, долго пил
Что я знал и слышал?
Слышал - ключ,
Знал, что волос твой черен и шипуч.
От дверей твоих потеряны все ключи,
Губы твои прощальные горячи.
Красными цветами вопит твой ковер
О том, что я был здесь ночью - вор.
О том, что я унес отсюда тепло.
Как меня, дорогая, в дороге жгло.
Как мне припомнилось твое тепло,
Как мне привидилось твое окно.
Снова я дорогая к тебе приходил,
Губы твои запрокидывал, долго пил.

Павел Васильев

Люблю это стихотворение...

не могу поверить - по ошибке я проснулась на час раньше, и соответственно пришла на работу на час раньше. поняла это только сейчас, когда посмотрела на часы, и сердито подумала, куда задевалсь моя коллега. вот какая у меня сознательность - в понеделеьник, на час раньше, даже не позавтракав. Зато коллега сейчас принесет мне круасан. да вознаградится мой труд на благо компании да еще и в сверхурочное время. когда могла бы еще час сладко спать.

мне хорошо с ней. когда мы сидим рядом, или она моет посуду в моем фартуке, или когда она болтает что-то забавное, а я слушаю, то и дело внимательно наклоняя голову. еще мне хорошо, когда мы занимаемя любовью. и ничто кажется не омрачает. только пожалуй одна маленькая деталь... так ерунда, несущественная наверное. мысль, от которой я стараюсь отмахнуться как от назойливой мухи. а она кажется на время затихает, и вдуг опять начинает звенеть в воздухе.
когда оргазм только только начинает отпускать мое тело, и первая мысль вторгается в мою еще замутненную наслаждением голову, эта первая мысль не о ней, которая сейчаст передо мной, которую я люблю, и которой я обязана всем этим восторгом, а о той - другой, далекой, забытой, похереной на чердаке сознания, запыленной, заветренной. той - любимой до остервенения, до ненависти. и видится мне она, и я рядом после такого же ведь оргазма, связанные только что разделенным счастьем. и кажется мир остановился, сжался до велечины мухи, или же наоборот распух, разудулся, вышел из берегов - не знаю. знаю только, что нет ничего кроме нее и меня, и моего счастья, которое столь велико, что нет ни времени, ни кровати, на которой мы лежим, ни обстоятельств, ничего в тот миг для меня не существует. время прошло, и любовь прошла, и даже воспоминания полуистерлись, но почему же тогда я вижу опять и опять ее покрывающую меня поцелуями после любви. и кажется мне тогда, что не было в моей жизни поцелуев нежнее, счастья больше чем то, когда... я ненавижу себя за то, что даже пусть на одно мгновенье, но я ускользаю мыслями к другой женщине. это нечестно. это неправильно.
мне кажется я никого не смогу любить так, kak я любила ее.