я хорошо спал. выспался.. только вот ночью ворочиться стал, задел тебя случайно. ты повернулась ко мне, посмотрела серьезно так и говоришь: "я люблю тебя". потом отвернулась и сразу заснула опять...

и вот, в ярких колготках, кедах и плаще, с книгами Захара Прилепина в пакете и насквозь мокрой челкой прыгаю по лужам к метро.
- ты что, дура?! - серьезно так, сурово.
изумителен. простоват. и, кажется, невозможно обожаем. дурак.
- конечно! не дура с тобой не связалась бы!
покривился. не могу отказать себе, разглядываю реакцию.
- ты же мокрая вся!
- да, заболею и умру.
- дура! - буркнул. помолчал немного. - сережки не тяжелые?
- что?!
- сережки, говорю...

небо вылизывает, полирует асфальт
влажная от желания осень трогательно берет меня за рукав и, запинаясь, жалуется.
женщина-ребенок
чуть надув губки нежные, говорит простые слова, выговаривается мне
наверное, ей не с кем больше поговорить

и зачем он приходил?...

я равнодушна к "шансону"
Эдит Пиаф в гробу вертится
но его голос меня трогает иногда. сильно трогает
ни его круг, ни его публика - только голос
он несравним, несопоставим
ни с одной из женщин. они оттеняют его, делают отчетливее, нежнее и вкуснее в разы
даже не знаю, почему
и от того, что его не стало, мне горько, как от водки